Когда Марфа подала на стол наваристые щи, жареную рыбу и штоф, Матвей нарезал хлеба и сказал приветливо:
– За верную дружбу и доброе слово благодарствую, есаулы! Среди испытанных друзей и беда – не будет бедой, не так ли?
– Святые слова речешь, атаман, – зычным басом отозвался старец Еремей, крестясь на икону и распушивая белую бороду и длинные усы. Серые искристые глаза сияли, глядя на штоф с пахучей настойкой. – И в радости и в горе мы вместе! Впустую говорят иные рабы божии, что ежели кого горе одолеет, то и никто не обогреет! У нас, казаков, говорят по-иному: два горя перегорюем вместе, третье поделим на всех! Выпьем по чарке, казаки, во имя нерушимой казацкой дружбы. Аминь!
– Аминь, – разом отозвались есаулы, выпили и принялись за еду. Марфа, прислонившись спиной к теплой печке, скрестила руки на груди, смотрела на их оживленные лица и тихо шептала так, чтобы мужчины, не расслышали молитвы:
– Господи, сделай так, чтобы завтрашнее утро открыло нам дорогу к радости и спокойному житью, – и незаметно для казаков, увлеченных разговором, трижды перекрестила всех разом. К глазам вдруг подкатили негаданные слезы, и она смахнула их концом повязанного на голове белого шелкового платка.
– Во-она, гляди, атаман, городок Самара на виду показался! – Стрелецкий голова Симеон Кольцов привстал в седле уставшего коня и левой рукой указал на запад, куда склонялось уже послеобеденное солнце, ярко слепя глаза стрельцам и казакам. Отряд конников только что обогнул большой лес, простиравшийся вдоль правого берега реки Самары и выехал на степное пространство. За всадниками, перекликаясь на своем языке, устало брела овечья отара в сто голов, пять коров и табун коней в сорок голов. Все это, как и обещал на войсковом круге, выделил атаман Богдан Барбоша казакам на обзаведение хозяйством на новом месте.
– Нарежет вам воевода землю под пашни, а на чем пахать будете? На строевом коне? Не-ет, землицу пахать надобно на работной лошадке. Дров ли привезти из леса, сено ли свезти на подворье – не бежать же к воеводе с поклонами да с подношениями! Овец поделите меж собой, коровы телят принесут, разживетесь! – И Матвея, отведя в сторону, обнял напоследок и дрогнувшим голосом упредил: – По дороге к Самаре гляди в оба, атаман! Помни горькую участь Ивана Кольцо, доверился Ермак хитролисому Караче и что вышло?.. Ну, а случись что негаданное, шли вестника наскоро, всем станом подымемся…
Но по дороге до Самары прошли беспомешно, ногаи откочевали на юг в теплые края, и вот уже близок конец долгого перехода – новый город на Волге!
Матвей Мещеряк со смешанным чувством радости – окончен переход с Яика к Волге, и тревоги – что-то ждет его и казаков в новом государевом городе? – всматривался вдаль. В версте от них на ровном месте копошилось несколько десятков людей около невысокого продолговатого сруба, а за ними, в полутора или двух верстах, четко виден залитый солнцем городок – частокол, высокая башня с плоским верхом, еще несколько бревенчатых башен по углам и в пряслах между угловыми башнями.
– Эва-а, – протяжно выговорил рядом с атаманом Ортюха Болдырев. – Воевода лето не грел живота на солнышке, вона какие укрепления успел соорудить! Через такие прясла даже верткая коза не перескочит, не то, что ногайский конник! – и не понять было, шутит есаул или насмехается над крепостными сооружениями нового города.
– Крепость Самара ставлена на конце рубежа царства, потому и работали людишки день да ночь, ставили башни и стены, старались быстро, – с долей обиды в голосе пояснял обстановку в городе литовский стрелецкий голова. – В зиму воевода с приказными людьми и стрельцы должны спать в теплой избе. А что сказал есаул про городские стены, так это когда смотреть издали. Подойдем ближе – сам увидишь, что даже коза через частокол не прыгнет. А воевода не грел живота на солнце, так правда.
– Ну и славненько, – кивнул головой Матвей, как бы одобряя самарского воеводу за расторопность в строительстве города. – Может статься, и мои казаки из новых, кто с семьями пристал, оставят семьи в теплых избах. Не везти же нам всех стариков и баб гуртом на терский рубеж. Бог весть, где придется зимовать, в избах ли, а может статься в наскоро вырытых землянках.
Симеон Кольцов согласно моргнул глазами несколько раз, сказал, что в Самарском городе теперь собрано много работного люда и строительного леса, так что за добрую плату можно срубить новый дом довольно быстро где-нибудь на посаде.
– Когда не скупится казак, будет ему в зиму новая изба с печкой, а до той поры можно взять угол у жителей в остроге, переждать сырое осеннее время и самый мороз.
– А что копают эти люди, Симеон, да так далеко от городских стен и башен? – поинтересовался Матвей, когда конники подъехали ближе. Десятка четыре мужиков рыли широкую канаву, насыпая землю в мешки: и высыпая ее потом наверху в широкий вал на внутренней к городу стороне.
– Повелел воевода князь Григорий копать глубокий ров между оврагами. Видишь, атаман, один овраг идет от Волги, другой от реки Самары, а здесь мало-мало саженей триста свободный проезд всаднику, – старательно подбирая слова, пояснял Симеон Кольцов, что князь Григорий решил соединить оба выгодных для обороны оврага глубоким рвом и поставить здесь дальнюю перед городом караульную заставу.
Для караульщиков избу срубили с малыми оконцами в сторону степи, чтобы через мосток над рвом никакой ногай не проскочил под пищальным огнем, а в других местах по следующему лету хочет воевода внутренние стены оврага обтесать заступами так, чтобы и пешему не враз было можно вскарабкаться, – воевода думает и здесь по оврагам частокол да башни ставить для лучшей обороны, да это не скоро будет, много лет надо такую работу делать!
Казаки вслед за стрельцами проехали по мостку бережно, приблизились к частоколу вокруг острога.
– Томилка, – обратился Матвей к есаулу, – оставь нашу худобу под городом, на этом выпасе. Не тащить же нам все мычащее да блеющее стадо к воеводе в кремль. Да сторожей казаков десять при нем, их будем подменять по очереди, чтоб могли обсушиться да пообедать. А там, глядишь, что-нибудь и придумаем с воеводой, где богатство в зиму разместить, чтоб от стужи не передохло. Ну, братцы, поехали в острог.
Миновав просторный выгон перед Самарой, приблизились к раскрытым воротам Городовой башни, коротая расположена на северной стороне крепости. Внутри острога видны были почти полностью отстроенный кремль, просторный дом воеводы, приказная изба, амбары для ратных и съестных припасов, возле одного из амбаров на крепких возах тяжело лежали медные пушки, которые, по замечанию Симеона Кольцова, на днях будут поднимать на раскатную башню, самую ближнюю в сторону степи.
– Да-а, с такой башни далеко можно ядрами палить, – отметил вслух Матвей. – Ногаям крепость одолеть будет непросто, ежели даже наш Кош-Яик с малым частоколом не отважились на копье приступом брать. – А про себя с тревогой подумал: «Ежели только хан Урус зимой с пешей ратью по льду не подступит к городку с большим огневым приметом и не спалит частокола! Но я оставил Богдану все лишние пищали и огневой припас, казаки должны отбиться!»
Узнав стрелецкого голову впереди конного отряда, стража Городовой башни не препятствовала им и с удивлением смотрела на пестро одетую конницу казаков – здесь и теплые бухарские халаты разной расцветки, и ногайские армяки с овчинной подкладкой, и русские суконные кафтаны.
– Откуда, служивые? – полюбопытствовал бородатый стрелец в красном кафтане и с бердышом в правой руке. На заросшем щекастом лице отразилось крайнее смущение, словно хотел да страшился допытаться, а не разбойное ли воинство вот так беспомешно впускает он в город? – И куда собрались таким скопом?
– Паки и паки, приехали в ваш кабак гуляки! – позубоскалил Ортюха Болдырев. – Аль отродясь не видывал степные перекати-поле? Стало быть, намедни старый черт пособирал шары колючие, приодел в кафтаны разномастные да и посадил нá-конь! Нас ни пуля не берет, ни пика не колет – колючка она и есть колючка, что ей сделается! Только в огонь не пихай – загорится с треском, можешь и свою сивую бороду опалить!
Стрелец что-то проворчал в спину отъехавшему с улыбкой Ортюхи и сплюнул под ноги, бросив напарнику у другого края ворот:
– Воровские казаки, знать, на государеву службу явились! Ну, быть теперь в Самаре либо потешным, либо роковым делам! Говорят же, что крот в саду пакостит, а казак средь купеческих лавок промышляет! Этим гулящим на работу всегда рано, а в кабак – самая пора, лишь бы ногой шагнуть со двора!
В остроге – как на большом подворье, где одновременно хозяину рубят избу, амбары, скотные постройки. Будто бессчетная стая дятлов в сухом лесу, повсюду слышны стук топоров, повизгивание пил, надсадные с хрипотой уже крики работных, поднимавших бревна веревками на верхние венцы срубов. У колодцев со свежими сосновыми кладками их квадратных плах то и дело менялись то уставшие мужики, то взмокшие лошади – всем хотелось пить, хотя солнце уже скатилось за правый волжский берег, окрасило розовыми лучами и без того багряные леса на склонах Жигулевских гор.
– Надо же! – восхитился басом старец Еремей, сдвигая баранью шапку на затылок. – За лето столько изб успели срубить, а все стучат топорами! – Его конь ткнулся в круп атаманова коня. – Что встали? Завал из бревен, что ли? Альбо уперлись в дверь кабака?
– Казаки, гляньте-ка вон туда, вправо по улочке. Видите людей у просторной избы, где дюжина коней у коновязи? И не знакомы ли вам те самарские гости по наряду своему? – Матвей повернул вороного коня в ту сторону, куда указывал рукой, словно готов был изменить путь, отложив на время встречу с воеводой.
Казаки кто присвистнул от удивления, кто тихо выругался, а Ортюха съязвил, узнав в людишках своих недавних врагов с берегов Яика.
– Когда избы без запоров, и свиньи в них бродят да гадят! Надо же! Мы одних на Яике били, а другие у воеводы гостили! Ну и жизнь, хоть за черта держись! Кажется мне, атаман, что Боярская дума с пережиру дурить снова удумала!