У оторванной от бота бласторезки не было ремня, чтобы я мог повесить её за спину. Жаль, придётся с ней расстаться — невозможно лезть по узенькой лестнице, держа в руках такую бандуру… Но не успел я швырнуть её на льдину, как ту прямо посередине вспорола пулемётная очередь. И ударила она не сверху, а снизу — оттуда, откуда Мерлин и почуял угрозу.
Льдина была толстой, и это меня спасло. Пули вражеского ИПК не раскололи её, а лишь проделали в ней перфорацию. Она прошла аккурат между мной и взбирающимися по лестнице товарищами, вынудив меня шарахнуться назад. Но гораздо больший страх я испытал, когда площадка подо мной треснула пополам — точно по линии пробоин — и, надломленная, прогнулась посередине. От быстрого обрушения её удержали края, не успевшие подтаять и полностью отлепиться от стен.
Что за дьявольская напасть: дважды за минувшие сутки оказаться беззащитным на ломающемся льду! Но если в прошлый раз подо мной плескалась вода, нырять в которую было пусть холодно, но терпимо, то теперь вместо купания меня ожидало падение в сорокаметровую пропасть. Что было уже не рядовой неприятностью, а настоящей трагедией. Плавать в ледяной воде я худо-бедно умел, а вот летать по воздуху мог даже не пытаться — при всём желании не выйдет.
Тиберий всё ещё не сдвинулся с места, а конструкция утопленной в желобе лестницы не позволяла двум людям держаться одновременно за одни перекладины. Повиснуть же на плечах самого доктора — значит, гарантированно сорваться в шахту на пару с ним. Вдобавок, чтобы достичь лестницы, мне придётся перепрыгнуть через разделяющую меня и её трещину. Неширокую, но проблема не в ней: не факт, что разломленная и готовая обрушиться льдина выдержит мой прыжок.
Безвыходная ситуация? Не совсем. Позади меня, на высоте полутора метров от ледяной площадки, располагался выход в холл седьмого яруса. Ведущие туда двери были закрыты, но перед ними имелся небольшой — шириной всего в один шаг — карниз. Чтобы достичь его, мне нужно отбросить бласторезку, а потом запрыгнуть на этот выступ. Ну а дальше будь что будет. Главное, поскорее убраться с предательского льда и встать обеими ногами на что-то более устойчивое.
Плёвое дело! Вопрос одной секунды! Но надо ж было так случиться, что едва я повернулся лицом к карнизу, как опора подо мной оглушительно треснула и, окончательно развалившись пополам, с грохотом обрушилась в колодец…
Глава 9
…Чего притихли? Небось подумали, что эта глава моей истории начнётся с душераздирающего вопля, который я издал, падая на дно лифтовой шахты? А вот и не угадали! Не было никакого вопля. И падения тоже не было. Вернее было, но без меня. В колодец упал только лёд, а он, как известно, предмет неодушевлённый и вопить не умеет.
Впрочем, тот факт, что мы с вами до сих пор говорим, ещё не означает, что свершилось чудо и я внезапно научился летать. Да, я выжил, но благодаря не чуду, а бласторезке, от какой уже дважды за последние полминуты порывался избавиться. Однако сделать это так и не успел, чему можно было только порадоваться.
Карниз, на который я нацелился, находился от меня на расстоянии вытянутой руки. Но я не успел оттолкнуться от льдины, чтобы запрыгнуть на него. Она ухнула вниз так стремительно, что фактически опередила мою спасительную мысль. Мои ноги согнулись для прыжка, но опора под ними исчезла, и отталкиваться мне предстояло разве что от воздуха. Вот только кто бы превратил его подо мной в камень? Из нас пятерых на это был способен лишь Мерлин, но он, как назло, смотрел сейчас в другую сторону. Да если бы и обернулся, всё равно уже ничем бы мне не помог…
Это сделал мой инстинкт самосохранения, который отродясь не нуждался в дополнительных мысленных приказах. Я ещё не осознал, что подо мной разверзлась пропасть, как мои руки с зажатой в них бласторезкой рванулись вперёд и зацепили её за край карниза обломком консоли; этот приваренный к гидропушке кривой кусок металла Жорик не срезал лишь потому что использовал его в качестве вспомогательной рукоятки. Получилось нечто вроде короткого багра, на котором я и повис, суча ногами в поисках утраченной точки опоры.
Ничего подобного я не нащупал, но это уже не имело значения. Бласторезка зацепилась за карниз, а я — за неё. Мне стоило лишь подтянуться, перехватиться за край карниза, затем подтянуться ещё и выбраться на эту площадку, счесть которую безопасной мог разве что Человек-Паук. На ней не было ни поручней, ни выступов, за какие можно было бы держаться. Прямо передо мной разверзся глубокий колодец, а мой ранец упирался в закрытые стальные двери. И пусть я фактически очутился в дверном проёме холла, попасть непосредственно в него у меня отсутствовала всякая возможность. Даже с помощью такой универсальной отмычки, как бласторезка.
Стены шахты содрогались от ударов летящих вниз ледяных глыб. Обе половины разрезанной из пулемёта площадки были слишком велики, чтобы просто свалиться на дно колодца. Падая, они постоянно задевали одна за другую, переворачивались, крошились, бились о металл и скрежетали, издавая столько шума, что надумай я сейчас окликнуть товарищей, они бы, скорее всего, меня не расслышали. Да и о чём нам было говорить? Сидя на лестнице и озираясь через плечо, они, подобно мне, провожали взглядами остатки нашего лифта. И заодно пытались высмотреть внизу тех негодяев, что его разрушили.
Обнаружить их в данный момент не представлялось возможным. Все они, дабы не угодить под обвал, выбежали из колодца. Было видно лишь, откуда по нам вёлся огонь: из потолочного люка стоящей на нижнем — десятом — ярусе лифтовой кабины. Больше неоткуда. Двери, ведущие на восьмой и девятый уровни, закрыты, а люк на лифте, наоборот, распахнут.
Красноречивый указатель. Очевидно, туда — на самое дно шахты — нам и надо. Правда, его следует сначала благополучно достичь, что превратилось для нас в весьма нетривиальную задачу.
Льдины, чей общий вес был не меньше пары тонн, похоронили под собой кабину лифта, смяв её одним трескучим ударом, словно яичную скорлупу. Вряд ли кто-либо из пулемётчиков при этом погиб, а значит, они вот-вот вернутся в шахту и тогда нам несдобровать. Наша позиция в плане защиты совершенно никуда не годилась. Попробуйте-ка отстреливаться, балансируя на узенькой лестнице на высоте сорока метров от пола! Вот вам и минимальный риск! Похоже, у Менделеева мозги вконец отсырели, и он попросту перепутал в своих стратегических расчётах соотношение наших удачных и неудачных шансов…
Прежде всего, не нужно суетиться. Мы засели достаточно высоко, и, чтобы стрелять по нам с нижнего яруса, противникам хочешь не хочешь придётся сунуться в шахту. Им ещё неизвестно, где мы сошли с дистанции и что до нас проще дотянуться из холлов седьмого и восьмого уровней. Первым делом «гаранты» проверят, нет ли наших трупов среди перемешанных со льдом обломков лифта. Удачный для нас момент, чтобы нанести превентивный удар, пока враг не задрал голову вверх.
Я торчал в дверном проёме тремя ярусами выше входа, откуда приспешникам Умника предстояло вторгнуться в колодец. Иными словами, это должно было произойти аккурат подо мной. Товарищи уже прицепили себя к лестнице и взяли оружие на изготовку, когда я подал им знак, чтобы они не стреляли сразу, как только увидят противника. Почему — они поняли без лишних объяснений. Отцепив от карниза бласторезку, я нацелил её в образовавшийся внизу завал и выпустил по нему полдюжины коротких струй.
Стрелять из бласторезки в нашем положении было всё равно, что разжигать камин бензином, сидя в дымовой трубе. Мне пришлось ограничить убойную силу моей бомбы, дабы она не выбросила нас сконцентрированной в колодце взрывной волной аж к самому Городищу. Вернее, уже не нас, а наши растерзанные мёртвые тела. Но использовать взрывчатый гель в «медикаментозных» дозах мы всё-таки могли. Тем более что он упал не на голый пол, а в груду обломков. Отчего, говоря научным языком, увеличил свой поражающий эффект без увеличения мощности взрыва.
Иной страховки, кроме упора плечом в угол между стеной и дверью, у меня не было. Не бог весть какая мера предосторожности. Но, памятуя, что могло быть и хуже, стоило поблагодарить судьбу и за это одолжение.
Я не мог заметить со своей позиции вбежавших «гарантов». Зато Мерлину они были хорошо видны. О чём он предупредил меня посредством телепатии, транслировав мне в голову то, что видели сейчас его глаза. Наткнувшись на завал, оперативники остановились в дверях и оттуда принялись заглядывать в шахту. Явно чуяли, мерзавцы, что мы могли уцелеть, и потому осторожничали.
Успели они нас засечь или нет, этого мы уже не узнали. Медлить со взрывом было нельзя — враги, похоже, не намеревались продвигаться дальше — и Пожарский дал мне команду активировать детонатор.
За то время, что бласторезка находилась в моих руках, с ней, к счастью, ничего не случилось. Ультразвуковой взрыватель сработал как положено. Все мы — и я, и те, кто сидел на лестнице, — вжались в стену, дабы не подставляться под шальные обломки, и потому не смогли полюбоваться фейерверком. Сила взрыва оказалась меньше, чем я предполагал, и подброшенный им хлам до нас не долетел. Упругая и горячая воздушная волна промчалась по колодцу, словно мягкий поршень, задев нас своими краями, но мы сумели это пережить. Чего нельзя сказать о встречающих нас «гарантах» и о лежащей рядом с ними груде мусора. Им после нашего громкого «приветствия» уцелеть уже не довелось.
Помимо осколков пластика взрыв разметал по дну тучу ледяной шрапнели, часть которой и вовсе превратилась в пар. Он моментально заволок весь низ шахты вплоть до девятого яруса, лишив нас возможности выяснить, что стало с противником. Но самое главное — он по нам не стрелял. А значит, типы, нас обнаружившие, своё получили сполна…
…И это радует! Стало быть, теперь самое время проваливать с верхотуры, если, конечно, эти двое были единственными охранниками на десятом ярусе.
«Перепрыгивай на лестницу! — велел мне мысленно Семён. И, предвидя мои закономерные опасения, добавил: — Не бойся, я тебя поддержу! Спустишься первым и прикроешь нас внизу! Давай!»