Одна такая мерзавка ударила в баррикаду так близко от моего лица, что в него впилось сразу два гранитных осколка. Самый крупный из них проткнул мне насквозь щёку, а самый коварный вонзился в глаз… К счастью, в уже отсутствующий левый — тот, на месте которого красовался энергетический углеродный сгусток. Тонкий и острый, как лезвие скальпеля, кусочек камня угодил в нижнее веко, точно между костью глазницы и торчащим в ней алмазом. Будь на его месте нормальный глаз, сейчас я бы его гарантированно лишился. А так всего лишь разразился бранью. И, несмотря на боль и заливающую лицо кровь, мысленно поблагодарил злосчастную пулю за то, что она ударила в гранит, а не прошла пядью правее и не снесла мне голову.
Выплёвывая из продырявленного рта кровавую слюну, я аккуратно, дабы те не сломались, извлёк осколки из ран. Сложно было делать это дрожащими руками. Но просить кого-либо мне помочь означало отвлечь товарища от дела и ослабить нашу огневую мощь. Мерлин, правда, в перестрелке не участвовал, однако к нему я тоже не стал обращаться с этим вопросом. На Семёне лежала задача не менее ответственная, чем наша. Сжимая в кулаке «Сердце зверя», он следил за обоими флангами. Следил настолько сосредоточенно, что, казалось, даже не замечал проносящиеся у него над головой и бьющие в стену колодца пули. Весь вид Пожарского свидетельствовал о том, что он готов к решительному отражению атаки. И мне было как-то неловко сбивать нашего благодетеля с должного настроя и беспокоить его из-за своих царапин. Пускай те кровоточили и выглядели ужасно, они были далеко не самыми серьёзными ранами, какие мне доводилось когда-либо зализывать в Пятизонье.
До того как Мерлин вновь вступил в бой, он вышел из своей предбоевой концентрации всего однажды. Разумеется, по крайне уважительной причине. Всё случилось за считаные секунды — буквально в течение одной пулемётной очереди после того, как я возобновил обстрел ботов. И когда их огонь вынудил меня опять юркнуть в укрытие, моему взору предстала плачевная картина: Динара с непокрытой головой распласталась без движения ниц, а рядом с ней скорчился Жорик, чьё бедро было прострелено…
Что с ними приключилось, выяснилось со сбивчивых слов Тиберия. Засевшая на левом краю баррикады Арабеска, как и все мы, вела огонь короткими очередями. Всё складывалось удачно до тех пор, пока она по какой-то причине не опоздала вовремя пригнуться. Замешкалась она всего на миг, но одна из вражеских пуль успела-таки чиркнуть её по верхушке шлема. Наученная чужим горьким опытом, питерка всегда носила его расстёгнутым, ибо знала, чем опасны для её шеи даже такие касательные попадания. Ударившая по её шлему пуля не повредила ей позвонки, а лишь сорвала тот у неё с головы. Однако полученная Динарой «оплеуха» оглушила её, отбросила вбок и заставила выкатиться из-за баррикады.
Воюющий плечом к плечу с подругой Чёрный Джордж без раздумий отбросил пулемёт и метнулся ей на подмогу. И вероятно, успел бы затащить Арабеску обратно, переключи в этот момент боты своё внимание на меня или Свистунова; последнему было велено не высовываться из укрытия, и он палил по ботам наугад, приподнимая ненадолго «карташ» над баррикадой. Но биомехи, как назло, продолжали поливать огнём её левый край. Как бы ни спешил Дюймовый уволочь Динару из-под огня, пуля биомеха настигла и его. И не одна. Но от второй его спас наплечник доспехов, а третья лишь оцарапала Жорику предплечье.
Вместо того чтобы спасать подругу, он, заорав, рухнул возле неё с простреленным навылет бедром. И быть бы им обоим изрешечёнными пулями, кабы не надзирающий за флангами Мерлин. Он и вытащил товарищей из беды, применив тот же способ, каким перенёс меня через шахту лифта — обратным телекинетическим импульсом.
Имейся в теле Жорика стандартный комплект сталкерских имплантов, они бы вмиг остановили ему кровотечение, купировали боль и заштопали ляжку. Но полгода назад Дюймовый испил воды из «энергетической чаши» Дьякона (Была ли она на самом деле Священным Граалем? Кто знает…) и напрочь вывел у себя из организма всю нанотехнологическую «начинку». За что теперь и страдал, поскольку не мог обойтись без сторонней медицинской помощи.
Оказать её Чёрному Джорджу мог лишь Тиберий. Мне категорически воспрещалось прикасаться к аптечным инъекторам, автодезинфекторам и сшивателям тканей. А у спасшего раненых Пожарского тут же нашлась другая работа. Ослабший темп нашего огня — в данный момент я остался единственным, кто отстреливался от ботов, — дал понять хозяевам, что мы теряем силы. А раз так, значит, пришла пора выяснить, кончать ли с нами сейчас или ещё малость помариновать нас в пулемётном котле.
О том, что вот-вот последует атака, мы поняли по умолкшим орудиям биомехов. Опасаясь угодить под их пули, «гаранты» велели им прекратить стрельбу и, пока мы не очухались, предприняли повторную вылазку. Спрятавшись за щитами и держась под прикрытием колонн, штурмовики стали наступать на нас с флангов, стараясь при этом не перестрелять друг друга.
На сей раз мы угодили не под фронтальный, а под кинжальный огонь. Не такой плотный, как огонь ботов, зато теперь сектор вражеского обстрела заметно расширился. Отныне края баррикады нас почти не защищали. Лишь у её центра ещё сохранилось относительно безопасное пространство, куда я и Зелёный Шприц поспешно оттащили раненых.
Щиты «гарантов» могли защищать и каждого из них по отдельности, и целую их группу. В последнем случае — так, как сейчас, — эти лёгкие пуленепробиваемые хреновины сцеплялись между собой краями и образовывали переносную стену, которую запросто удерживали два человека. Остальные пятеро или шестеро членов штурмового отряда при этом вели огонь из имеющихся в ней бойниц. В случае же необходимости это мобильное укрепление могло быть расформировано так же быстро и легко, как сооружено.
Именно в эту минуту мой пулемёт приказал долго жить. Пришлось отстегнуть от него полупустой магазин и, отшвырнув отныне бесполезный кусок металла, подобрать ИПК Жорика, коему было сейчас не до войны. Динара, которая не испытывала недостатка в имплантах, пришла в сознание; правда, вояка из неё тоже был пока никакой. До Арабески уже дошло, что стряслось с её незадачливым спасителем. Но единственное, что она могла для него сделать, это утешить его тем фактом, что она жива. И для Дюймового это было, пожалуй, лучшей из всех возможных анестезий, заставившей его прекратить орать ещё до того, как Свистунов вколол ему обезболивающее.
Поменяв оружие, я попытался пробить заслон штурмовой группы, которая наступала на нас справа. Тщетно. Пули отскакивали от щитов, оставляя на них лишь вмятины и не проделав ни одной дырки. Всё, чего я добился, это ответного залпа из «карташей». Такого же безрезультатного. Но он вынудил меня пригнуться и, я, снова выплюнув кровь, обматерил Умника и «G.O.D.S.» на чём свет стоит.
Не отчаиваясь, я решил проверить на прочность заслон левофлангового противника. Но не успел перенацелить пулемёт, как Мерлин наконец-то скомандовал то, что я давно ожидал от него услышать:
— Удар!
Отлично! Значит, враги вошли в пределы досягаемости его «магии», конкурировать с которой мой пулемёт не сможет, даже обладай он неиссякаемым боезапасом…
Как я уже говорил, воевать при помощи сверхспособностей сразу на два фронта по плечу лишь сталкерам уровня Мерлина. Одно плохо: в каждую из своих синхронных атак «жжёным» приходится вкладывать лишь половину той силы, какую они могут использовать за раз. Впрочем, Семён рассеивал энергию лишь во время первых двух ударов. После чего начал раздавать их поочерёдно направо и налево с такой яростью, что стало страшно даже мне — человеку, являющемуся Пожарскому не врагом, а другом…
И не припомню, когда в последний раз я был свидетелем такого буйства аномальной стихии! Даже став калекой, Мерлин ещё мог при нужде тряхнуть стариной и переродится в гневе в натурального человека-вулкана.
Семён ещё за баррикадой закрыл себя телекинетическим барьером, который защитил его от выстрелов, когда он поднялся навстречу врагам в полный рост. Выглядело это весьма эффектно и со стороны могло показаться сумасбродством. Что, естественно, не соответствовало истине и имело практическое обоснование. При работе с телекинезом — а тем паче таким мощным — метаморфу непременно требовалось занять устойчивую позицию. Такую, из какой его не выбил бы отражённый от стен его же энергетический импульс — шальное стихийное эхо, вероятность коего никогда не исключалась. Вдобавок Семён не имел права на промах, а значит, должен был отчётливо видеть свои цели. То есть напрямую, а не из-за баррикады.
Ударив по силовому экрану, автоматные очереди отразились от него рикошетом и разлетелись во все стороны. Не прячься «гаранты» за щитами, кому-нибудь из них не повезло бы, и они бы погибли от собственных пуль. А может, наоборот, повезло бы, ведь дальше жизнь этих штурмовиков слаще точно не стала.
Превратить телекинетический барьер в аналогичной природы импульс для метаморфа так же легко, как вам надуть щёки, а потом разжать губы и выпустить изо рта воздух. Накопленная Мерлином перед собой этакая силовая подушка разлетелась дугообразной волной, стоило лишь ему убрать сдерживающие её «чары». Подняв с пола весь хлам, стихия врезалась в заслоны противника, пошатнула их и остановила нападающих.
Врагам досталось бы куда крепче, находись они хотя бы вполовину ближе. Однако подпускать пехоту на такое расстояние было опасно уже для нас. Сейчас Пожарский защищал лишь себя, а мы по-прежнему укрывались на непростреливаемом пятачке за баррикадой. И пятачок этот, по мере приближения к нам штурмовиков и увеличением их сектора обстрела, становился всё меньше и меньше.
Вторая телекинетическая волна не заставила себя ждать. И ударила вслед первой ещё до того, как наши враги успели выругаться. Заслоны вновь пошатнулись и отодвинулись на пару шагов назад. Видимо, несущим их бойцам было трудно удержать эту конструкцию, когда её таранила сногсшибательная сила вкупе с летящим мусором. А стрелки при этом не могли вести огонь из трясущихся бойниц. Особенно когда стена, в которой они были проделаны, содрогалась и норовила стукнуть стрелков по лбу.