— Ну, вполне возможно, я смог бы ответить на часть вопросов, касающихся феномена господина Мангуста, — предложил заложник. — А заодно открыть в нём новые удивительные способности, о которых он даже не подозревает.
— К чёрту способности! — огрызнулся я. — Скажи одно: моя болезнь излечима и если да, то каким образом?
— Вот это уже похоже на деловой разговор! — оживился Талерман. — А то всё угрозы, угрозы… Надоело, знаете ли!… Излечима ли ваша болезнь? А вам никогда не приходило в голову, что, ища ответ на этот вопрос, вы идёте по заведомо ошибочному пути и лишь напрасно растрачиваете время и силы?
— Какая глупость! Что значит «напрасно»? — удивился я. — Я ненавижу Пятизонье больше всего на свете! Оно разлучило меня с моим привычным миром и теми людьми, которых я люблю. Вот только жить вне Пятизонья я сегодня физически не могу. Оттого вынужден мириться и с ним, и с тем проклятием, какое надо мной тяготеет. И вы ещё спрашиваете, хочу ли я от него избавиться? Да, хочу! Потому что сегодняшнее моё существование можно назвать как угодно, но только не жизнью.
— А если вдруг выяснится, что все идеи доктора Свистунова — ложные и ваше проклятие действительно неизлечимо? Что тогда? Вы лишитесь единственного смысла своего существования и наложите на себя руки?
— Всё верно. Именно так и поступлю, — ответил я.
Вот только искренне ли ответил? Говоря начистоту, мысль о том, чтобы сунуть голову в петлю или пустить себе пулю в висок, в последние пару лет посещала меня всё реже и реже. Я был в полушаге от самоубийства, когда бившиеся над разгадкой моей болезни врачи развели в бессилии руками, когда я, возможно навсегда, распростился с семьей и когда выяснилось, что в Зоне мне также никто не поможет. Однако жизнь текла своим чередом, я свыкся со своей плачевной участью, и со временем этот «полушаг» заметно увеличился, а пропасть, в какую мне хотелось кинуться, отодвинулась далеко-далеко, почти на край горизонта. Вот почему сейчас, когда я вновь заикнулся о ней, в голосе моём уже не звучала прежняя мрачная уверенность. И хитрая гнида Умник тоже наверняка это почувствовал.
— Какое безрассудство: совершать суицид, когда на то нет решительно никаких оснований! — заметил он. Лёгкая издёвка в его голосе указывала на то, что Давид Эдуардович раскусил мою неискренность. — Ну разве можно счесть основанием для самоубийства банальную ошибку? А чем ещё, как не ошибкой, объясняется то, что вы принимаете за проклятие ниспосланный вам уникальный чудодейственный дар? Дар, от которого вы столько лет безуспешно пытаетесь избавиться с усердием, достойным куда лучшего применения.
— Кончай пудрить мне мозги, Умник! — Велеречивость чокнутого гения начинала выводить меня из себя. — Я задал конкретный вопрос: излечима моя болезнь или нет? Если тебе неизвестен ответ, значит, так прямо и скажи. И нечего тут рассусоливать о чудесных дарах и прочей белиберде!
— Вы не правы: на самом деле это отнюдь не пустые слова, — возразил Талерман, коего Мерлин по-прежнему вёл впереди в качестве живого щита. — Всё, чего я добиваюсь, это лишь хочу удержать вас от непоправимой ошибки. Ведь, утратив ваш великий дар и вновь став обычным человеком, вы будете сожалеть об этом гораздо сильнее. Особенно после того, когда однажды осознаете, чего вы достигли бы в жизни, останься вы Алмазным Мангустом, а не каким-то заурядным Геннадием Хомяковым.
— Да ответишь ты, в конце концов, на вопрос или нет?! — поддержал меня Пожарский и для пущей убедительности слегка встряхнул заложника за шиворот.
— Ладно, ладно, уговорили, — замахав руками, пошёл тот на попятную. — Желаете честный ответ — получите, ведь, в отличие от доктора Свистунова, он мне известен… Познав свойства «Лототрона», можно лишить господина Мангуста его феноменального дара. Однако есть иной, более практичный выход: можно попробовать развить этот дар, вывести его на новый качественный уровень и превратить господина Мангуста в сверхчеловека. Другое дело, на что он решит употребить свои новые таланты. Ведь растрачивать их впустую было бы ещё хуже, чем отказаться от них ради унылой, вялотекущей жизни бесталанного обывателя… Разрешите кое о чём у вас поинтересоваться, господин Мангуст? Когда вы сжимали и упаковывали в контейнер «Лототрон», с вами не происходило ничего необычного? Вы не пережили никаких подозрительно реалистичных галлюцинаций? Не переносились силой мысли на огромное расстояние? Не ощущали себя Господом Богом, способным повелевать пространством и временем?
— Вполне возможно, — уклончиво ответил я, стараясь не выказывать удивление насчёт невероятной прозорливости Умника. — И о чём должны были сказать мне все эти видения?…
Талерман тоже находился в Новосибирске, когда я и Свистунов похищали у «Светоча» вышеупомянутую ловушку. Но рядом с нами Давид Эдуардович в тот момент не присутствовал. И тем не менее ему было откуда-то известно о чудесах, происходивших со мной при контакте с «Лототроном». Умник не ведал всех подробностей того, что я тогда пережил, но не сомневался, что переживания эти накрепко отложились у меня в памяти. Поразительная осведомлённость, учитывая, что я никому о них не рассказывал.
Это и впрямь была чересчур детализированная галлюцинация. Правдоподобная настолько, что в тот момент у меня просто дух захватило. Пока моё тело находилось в заснеженном Новосибирске, мой разум мгновенно переместился на Мадейру, где сегодня проживали мои жена Лиза и дочь Аня. В ходе этого ментального вояжа я не только легко отыскал их на острове, но ещё и умудрился увидеть его в точности таким, каким рисовало мне остров моё воображение. И это не говоря уже о прочих странностях вроде ускорения мною времени и прохождения сквозь стены.
Одну лишь мечту не удалось мне тогда осуществить: пообщаться с женой и дочерью. Я провёл с ними в образе бесплотного духа всего несколько минут, и лишь Аня вроде бы мельком уловила моё незримое присутствие, принятое ею за сон… А потом всё прекратилось. Мой путешествующий по миру — реальному или воображаемому, я так и не понял — разум вернулся и снова воссоединился с моим бренным телом. После чего меня ожидало пренеприятное известие о том, что пока я витал в галлюцинациях, нас со Свистуновым окружили чистильщики и что «Лототрон» больше нам не принадлежит…
Впрочем, к пережитому мной чудесному путешествию на Мадейру последние подробности отношения уже не имели.
— Ваши видения, о характере которых я могу лишь догадываться, на самом деле являются грёзами только наполовину, — ответил Талерман на мой последний вопрос. — Да вы наверняка сами интуитивно это чувствуете. Но объяснить их природу не можете. И доктор Свистунов не может. В данный момент у него полным-полно всяческих гипотез, но нет уверенности, какая из них истинная. А вот я смог бы. И более того, научил бы вас отделять зерна реальности от плевел миражей на тот случай, если вы рискнёте повторить подобный эксперимент.
— И зачем мне снова идти на такой риск? — спросил я. — Ты что, намерен предложить мне работу по сжатию и упаковке ловушек?
— Я бы мог предложить вам лучшую работу из тех, какую вы сможете найти в Пятизонье и за его пределами, — ответил Умник совершенно без тени иронии. — Но раз уж мы с вами оказались по разные стороны баррикады и вы всерьёз намерены избавиться от вашего дара, что ж поделать… Очень досадно и прискорбно. Даже будь я тем злодеем, каким вы меня считаете, мне и то не удалось бы взять вас в плен. Потому что Троян, с которым вы имели неосторожность однажды столкнуться, категорически не желает больше с вами связываться. А кроме него кто бы ещё помог мне договориться с вами по-плохому?
Между тем корень Исгора, вдоль которого мы шли, всё уменьшался и уменьшался. И в итоге, утончившись до диаметра двухсотлитровой бочки, взял да и закончился. А траншея, по которой он пролегал, тянулась дальше, пока, как и сам коридор, не упёрлась в стальную стену с массивными взрывоустойчивыми воротами. Никаких коммуникаций в бетонном желобе не было. Вероятно, дабы освободить путь гигантскому автону, их перенесли в другое место. Насколько быстро он рос, определить не получалось. Но до лаборатории, куда, судя по всему, его прокладывали, ему оставалось проползти ещё сотню с лишним шагов.
— Реактор «Альтитуды» работает на пределе мощности, но её всё равно катастрофически не хватает, — посетовал Умник, заметив, как внимательно мы осматриваем недотянутый до цели главный кабель Исгора. — Чтобы Городище и его корни росли равномерно, мне приходится перераспределять между ними питание по графику очерёдности. Если бы не этот досадный сдерживающий фактор, мой проект развивался бы намного быстрее.
— Что вы имели в виду, когда заикнулись об умении разделять реальность и галлюцинации при контакте господина Хомякова с «Лототроном»? — вернул Зелёный Шприц Умника к оставленной им теме. Похоже, проблемы роста железного корня Тиберия совсем не волновали. — Обладание этой способностью может как-то помочь Геннадию излечиться?
— Ага, кажется, мне удалось вас заинтриговать, не правда ли, доктор? — усмехнулся Талерман. — И я охотно раскрою вам эту тайну «Лототрона», если вы согласитесь принять её в качестве моего откупного.
— А как проверить, что вы нам не солжёте? — засомневался Свистунов. — Сами же утверждаете, что «Лототрон» давно пущен вами в дело и у вас его больше нет.
— Зато у меня есть кое-что значительно лучше, — признался Давид Эдуардович. — Вот только извините: эту штуковину я вам не отдам, и не просите. Не потому, что я такой жадный. Дело не во мне, а исключительно в ней. Нет, конечно, вы ребята крепкие и выносливые, однако сомневаюсь, что вам по плечу унести трофей величиной с пятиэтажный дом. Впрочем, имейте терпение — сейчас всё сами увидите.
Повинуясь голосовой команде Умника, четыре замка на воротах синхронно открылись. После чего мощные электродвигатели сдвинули в сторону бронированную плиту и впустили нас в ту часть лабораторного яруса, которая на схеме полигона называлась «Стенд для экстремального тестирования образцов». Предупредительные знаки, ещё сохранившиеся на воротах, извещали: проводимые за ними испытания смертельно опасны для человека. Каждому входящему туда предписывалось сначала получить каску с противоударным забралом, защитные перчатки и противогаз. Ничего подобного у Умника при себе не было, и, очутившись внутри стенда, он тоже не озаботился рекомендуемыми мерами предосторожности. Отсюда следовало, что если сегодня тут ещё велись какие-либо тесты, то явно не экстремальные.