— Продолжай давить, — сказал Джеймс, налегая на рычаг рядом с ней.
Медленно, почти грациозно, валун опрокинулся под хруст гальки под его огромным весом. Затем все быстрее и быстрее он покатился вниз по склону, разбрасывая тонны рыхлой грязи и мелких камней, которые полетели вместе с ним на дорогу. Пыль поднялась удушливым облаком, и вместе с грязью в них отлетели обрывки растительности.
Паскуа стояла, тяжело дыша, упершись руками в колени, и наблюдала за происходящим. Затем она выпрямилась, вытерла пот с лица рукавом и чихнула. Она никогда в жизни не работала так усердно. Они уже спилили два огромных дерева с помощью походной пилы Джеймса.
Когда он протянул ей одну из ручек на конце дюрахромовой катушки с зубчатой проволокой, она была поражена.
— Где ты это взяла? — спросила она, гадая, кто же он такой.
— Это часть снаряжения моей матери, — спокойно ответил он. — Ты готова?
И внезапно она превратилась в лесоруба.
Она не знала, как долго сможет продолжать в том же духе. Уже два дня она ничего не ела, и ей ужасно хотелось пить. Губы у нее потрескались, а голова ужасно болела. Паскуа бросила взгляд на Джеймса. У него было серое лицо, челюсть отвисла, он сидел, безвольно опустив руки, и жадно втягивал воздух. Если ей было больно, то он, должно быть, был полумертв. Она нахмурилась, устыдившись своего эгоизма, и почувствовала жалость к состоянию Джеймса и восхищение его непоколебимой силой.
Он загонит себя, если я его не остановлю. Она задумалась, кем, черт возьми, была его мать.
Затем она мысленно выругала себя. — Герои долго не живут, — говаривал ее отец с холодной змеиной улыбкой, подразумевая, что такая краткость жизни вполне заслуженна. И что он сам довольно часто приводил в исполнение приговоры Судьбы.
Я должна уйти от них, ругала она себя. Они погибнут.
Все, что ей нужно было сделать, это пересечь долину и снова выбраться наружу. Олень-Семь не заявлял о каких-либо особых планах, кроме как захватить Какастлу. Даже если бы он решил выследить ее, он не смог бы этого сделать, пока не покорит этих людей.
Что будет нелегко, подумала она, еще раз украдкой взглянув на Джеймса и с трудом поднимаясь на ноги. Пауло с обеспокоенным видом придвинулся поближе к отцу, и она закрыла глаза, увидев выражение его лица.
— Нам лучше поторопиться, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Шум и пыль приведут сюда национальную сборную науатль "Сила Через Радость".
Джеймс устало кивнул и поднялся на ноги, приложив дрожащую руку ко лбу. Затем он обнял Пауло за худенькие плечи и позволил сыну увести себя.
Олень-Семь дрожал от ярости, стоя на изношенном покрытии дороги. Овраги и подлесок, по бокам древней мостовой, были достаточно опасны.
Еще одно препятствие на дороге. И преступники исчезли, как дым. Он глубоко вздохнул и задержал дыхание, в то время как его темные глаза горели огнем.
— Найдите их! — взревел он, и его рука взметнулась, указывая на двух капитанов из пятнадцати. — БЕГОМ!
Мужчины развернулись и исчезли за деревьями, их отделения бросились за ними. Они исчезли ровным, пожирающим землю шагом, рассыпаясь веером, пока не затерялись среди деревьев и кустарника.
Олень-Семь смотрел им вслед, и от ярости у него на губах выступила пена. А в горло, медленно выползая на поверхность, как змея, выбирающаяся из преисподней, заползал страх. Он окинул взглядом рабов, которые трудились на дороге, перетаскивая камни и корзины с землей.
Вот. Этот был выше остальных и, несмотря на голод и многодневное перетаскивание пушки, все еще выглядел подтянутым. Олень-Семь жестом подозвал украшенных перьями жрецов, стоявших позади него.
— Мы пошлем гонца, — сказал он им. — Боюсь, мы обидели Тецкатлипоку, и я хотел бы снова завоевать его расположение.
Он наблюдал, как жрецы удаляются, чтобы собрать жертву, затем перевел взгляд на окружающие скалы. Удивляясь не факту сопротивления, а его странной слабости.
Джеймс пытался заговорить, чтобы рассказать об их последней тактике задержания — куче кустарника, которую они сложили посреди дороги и подожгли. Он представлял себе костер гораздо большим, но Паскуа и Пауло не смогли вытащить на дорогу огромные ветви, нужные для этого. Что касается его самого, то он едва мог поднять руку. Дьявол... Я едва могу говорить.
Внезапно шлем сняли с его головы. От прохладного воздуха и ощущения открытого пространства вокруг у него закружилась голова. — Эй! — рявкнул он.
— Передохни, солдат, — усмехнулась Паскуа.
— Папа, я нашел родник. Вот.
И вот фляга у его губ. Он жадно хватался за нее, но был слишком слаб, чтобы держать флягу руках, высасывая ледяную жидкость. Ткани его рта, казалось, расширились, а горло снова стало больше похоже на плоть, чем на камень. Пить было почти больно, но он продолжал.
Пауло протянул флягу отцу и критически оглядел его. Вот и все, подумал он. Папа больше не может. Голову сверлила мысль о том, что я могу принести его в жертву. Деревня ничего не значит, если отец не выживет. Он оглянулся на Паскуа, которая отходила в сторону со шлемом в руке. Не могу поверить, что она все еще с нами. Могу поспорить, что она предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте.
Хотя она ему не очень нравилась, Пауло был благодарен, что она осталась. Он судорожно сглотнул при мысли о том, что останется один, что некому будет помочь отцу, кроме него самого.
Паскуа отошла за пределы слышимости мужчины и мальчика и с гримасой отвращения надела шлем. Как и ожидалось, это была стандартная модель, и она быстро активировала его.
— Слушайте, там, — прорычала она. — Мы выиграли для вас столько времени, сколько могли. Мартинс ранен, а мы с мальчиком очень устали. Олень-Семь находится примерно в двух милях от старого лавового потока. Что они будут делать, когда доберутся туда, можно только догадываться. Но он приближается, и мы не можем его остановить.
— Ты, черт возьми, кто такая? — потребовал Топс.
— Зовут Паскуа. Я тот самый сбежавший заключенный, о котором вам рассказывал Мартинс.
Последовала пауза, затем: — Насколько он плох?
— У него сотрясение мозга, и он находится в таком состоянии по меньшей мере три дня — я думаю, он снова ударился головой после первой травмы. Он не может толком видеть, в его глазах двоится, и у нас недостаточно воды. И мы не ели два дня. А потом были гнилые фрукты.
— А как Пауло?
— Храбрый, выполняет взрослую работу, но измучен. Мы идем. — она почувствовала, как ее лицо приняло мрачное выражение. С этим выражением мало кто стал бы спорить. Жаль, что он этого не видит, подумала она.
— Мы эвакуируем деревню, — сказал Топс. — К тому времени, как вы доберетесь сюда, мирные жители будут прятаться в холмах. Скажите Джеймсу, что они укроются у термального бассейна. — Топс помолчал, затем спросил: — А он... способен... он вменяем?
— Да. Или был. Но сейчас он опасно истощен для человека в его состоянии.
— Ладно, — мозг Топса перегревался. — Слушай, в полумиле от старого лавового потока есть пещера. Она хорошо спрятана, и там даже есть небольшой запас провизии на случай непредвиденных обстоятельств. Это хорошее место для отдыха. Сможет ли он пройти так далеко?
Две с половиной мили? Паскуа прикусила нижнюю губу. Черт возьми, вряд ли. Проблема была в том, что они умирали с голоду. Джеймсу особенно нужна была еда, прежде чем он сможет идти пешком.
— Нет, — сказала она вслух. — Но если я смогу достать эти припасы, возможно.
Топс дал ей указания, надеясь, что она из тех людей, которые могут представить себе то, что он описывает. Он заставлял ее повторять их до тех пор, пока не остался доволен, и она явно разозлилась.
— Я свяжусь с вами, когда у меня будет что сообщить, — резко сказала она и прервала связь.
— Сделай это, милая, — с несчастным видом пробормотал Топс. Он глубоко вздохнул, поднялся и начал выбираться из недр Боло, неохотно, собираясь добавить Джозефу проблем.
Пещера была почти уютной: пять на десять футов, вулканический пузырь в темной базальтовой лаве горных хребтов, окружавших долину. С излучательным обогревателем и одеялами из термопленки, которые были в тайнике — снова старые американские шмотки — тут было даже комфортно, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить в последнее время.
— Тебе нужно больше отдыхать, — сказала она Джеймсу.
— Нам нужно больше времени, но у нас его нет, — сказал он.
Она неохотно кивнула; по крайней мере, он был достаточно здоров, чтобы это заметить. — Да, это они были у источника. Слава Богу, не одновременно с ней, но кто еще мог забыть осколок вулканического стекла? Даже после Катастрофы мало кто из людей делал ножи из обсидиана; большинство, как разумные люди, ковали их из старых автомобильных рессор или арматуры. Кроме того, желание следить за конвоем с оружием разъедало ее, как кислота, и она понимала, что лучше не испытывать судьбу.
Зрение Джеймса постепенно возвращалось к норме, хотя все еще оставалось слабым, а головная боль была терпимой. Он чувствовал себя почти бодрым.
— Давайте установим для них милую маленькую ловушку, — предложил он. — Это может заставить их немного замедлить преследование.
Паскуа ухмыльнулась. — Или наоборот, сделает более нетерпеливыми. Помните, мы имеем дело не с обычными людьми.
— Что ж, я думаю, это хорошая идея, — с вызовом сказал Пауло, уставший от того, что Паскуа, казалось, всегда пренебрежительно относился к идеям своего отца.
— Так и есть, — сказала Паскуа, протягивая руки и все еще улыбаясь. — Я просто высказал наблюдение.
— Мы устроим все так, как будто мы все еще здесь, — сказал Джеймс. — Сынок, ты можешь сделать манекены и накрыть их одним из одеял из термопленки. Мы разбросаем вокруг несколько пустых пакетов и, возможно, разведем небольшой костер...
— Да ты артист, — сказала Паскуа.
— Спасибо, мэм. Я научился этому у своей мамы.