— Даже и не думай, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы это превратилось в цирк. — Бетани Мартинс лежала, тяжело дыша; ее ненависть к собственной беспомощности была физически ощутима в сгущающейся ночи, как горящие факелы в их руках.
Джозеф уставился в темноту.
— Мам, — Джеймс склонился над ней. — Если я оберну перину вокруг тебя и подниму тебя таким образом... тебе не будет слишком больно?
Она покачала головой. — По крайней мере, один из вас придумал способ, — прохрипела она. — Сделай это, мальчик.
Джеймс карабкался так осторожно, как только мог, его нервировал жар и легкий вес матери, прижатой к его спине. Его сердце бешено колотилось, от страха ладони стали влажными и скользкими от лавы и дюрахрома. Сдерживая рыдания, Джеймс стиснул зубы, не желая подвергать мать тряске, если он не выдержит и расплачется. Он посмотрел на Джозефа, который как раз подходил к люку.
— Мам, — тихо сказал Джозеф, — он мне не откроет.
— Марки, — послышался приглушенный голос Бетани. — Открой люк.
Со вздохом гидравлики люк открылся, выпустив запах застоявшегося сухого воздуха. Внизу зажегся свет, указывая им путь в тесное внутреннее помещение.
Джозеф опустился на колени у одного из складных кресел и осторожно подхватил мать, пока Джеймс развязывал концы перины, обернутой вокруг его плеч и талии. Затем он осторожно положил ее на другое сиденье, прислонив к прямой спинке, хотя она и поморщилась от боли, когда он это сделал.
— Марки, — хрипло произнесла Бетани.
Она кашлянула, но тут же одернула себя, понимая, как легко она может потерять контроль над собой и никогда не остановиться. Яркие гладкие поверхности салона, плоские экраны и сенсорное управление словно вернули ее в прошлое. Тридцать лет, подумала она. Тридцать лет кирпича и камня, дерева и хлопка... высокотехнологичное чрево теперь казалось таким необычным....
— Это мои сыновья. Зарегистрируй Мартинса, Джозефа А., джефе деревни и местного старшего гражданского лица. Запись и идентификация. Поздоровайся, Джозеф.
— Привет, — неловко сказал Джозеф. Он почувствовал вспышку света, коснувшуюся его глаз очень быстро.
Бетани потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя; ее лицо было мокрым от пота, но боль, казалось, на мгновение утихла. Насколько это было возможно.
— Зарегистрируй Мартинса, Джеймса К., он старший... — она с сомнением поджала губы. У Джеймса не было официального титула, но на практике вся деревня признавала его должность. — Он капитан деревенского ополчения. — она коротко усмехнулась, представив, как лейтенант назначает своего сына капитаном. — Запись и идентификация.
— Привет, Марки, — сказал Джеймс.
Бетани улыбнулась, обнажив тонкие губы. Смышленый, ее Джеймс.
— Принято, — сказал Боло нежным, приятным как теплый мед голосом . — Здравствуйте, шеф, здравствуйте, капитан. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Джеймс моргнул. Он уже разговаривал с Боло один или два раза, чтобы получить информацию или связаться с удаленным объектом, просил Боло передать отчет. Но сейчас все было по-другому. Машина признала его лично. Любопытное наследство, мама.
— Теперь он признает вас как командующих, — сказала Бетани. — А сейчас уходите, вернетесь за мной позже.
— Мы не можем оставить тебя одну, мама, — сказал Джозеф, настороженно глядя на нее.
Она посмотрела на него. — Я собираюсь раздеться и нацепить датчики, — ответила она. — Через полчаса возвращайся. Я дам тебе знать, если буду готова. — она сидела, глубоко дыша, не отводя взгляда.
Джозефу никогда раньше не удавалось выиграть в гляделки у своей матери, не смог он и сейчас. Он отвернулся, вздохнул, затем повернулся и начал карабкаться по поручням к люку наверху.
Джеймс склонился над ней и прошептал. — Я не хочу уходить. — его глаза умоляли остаться, защитить ее, помочь — хоть как-нибудь.
— Иди.
Он поцеловал ее в щеку и встал, сжав губы в тонкую белую линию.
Бетани подождала, пока люк не захлопнулся и только потом заговорила.
— Марки, запусти автодок и расскажи мне, что увидишь.
— Кровяное давление...
— Давай попроще.
Последовала пауза. — У вас терминальная стадия рака, неизлечимо. Через шесть-восемь недель произойдет полный отказ основных функций.
Так долго! Еще целых шесть-восемь недель до конца. Бетани помнила, как ее мать рассказывала, как умирал дедушка, как в конце он умолял дать ему обезболивающее, хотя оно не могло облегчить его агонию. А у нас нет ничего настолько сильного, подумала она, и ее сердце слегка заколотилось в панике. Восемь недель, потеря достоинства, слезы и вопли... и боль. Она с трудом сглотнула и поморщилась. Ее силы уже были на пределе. Она представила, как хнычет и корчится, — и испуганные, беспомощные лица своих сыновей.
— Медикаменты на борту остались? — спросила она.
— Ответ отрицательный, лейтенант. Все, что осталось в аптечке, — это одноразовая доза быстродействующего яда, для экстренного использования в случае угрозы пленения.
Бетани с облегчением закрыла глаза. Хорошо, подумала она.
— У меня есть инструкции для тебя, — сказала она.
— Жду инструкций.
— Я хочу, чтобы ты защитила жителей Какастлы от любых внешних агрессоров. Если кто–то извне придет сюда убивать и красть — вы уничтожишь его.
— Поняла, лейтенант. Что насчет агрессоров из Какастлы? Мои программы показывают, что в обществе часто существует внутреннее давление, которое может привести к агрессии.
— С этим пусть люди сами разбираются. Мы не можем защитить людей от... глупости. Просто не позволяй им становиться жертвами посторонних.
— Да, лейтенант.
— Я хочу сделать укол прямо сейчас. — Бетани закрыла глаза, тяжело дыша, и стала ждать.
— Вам грозит опасность быть захваченной в плен? — спросил Боло. — Я не обнаружила никакой вражеской активности. — машина не могла смутиться... Бетани снова улыбнулась, несмотря на боль, вспомнив капрала-компьютерщика, который когда-то запрограммировал этот страстный голос. Винателли мертв уже тридцать лет, но Боло Марк III все еще хранил отпечаток его одиноких фантазий. — Вы вошли сюда с членами семьи.
— Мне угрожают жестокие пытки, — сказала Бетани.
— Извне пределов сообщества?
— Изнутри меня! — огрызнулась Бетани, зная, что автодок подтвердит, что она говорит правду. — Сделай мне этот чертов укол. Ну!
Послышалось легкое шипение, но укола иглы не последовало. Затем она почувствовала, как по венам разливается тепло, сменяясь холодом. Дышать стало немного труднее, сердце замерло. Бетани ахнула и широко раскрыла глаза. Выдохнула еще раз и, не мигая, откинулась в командирском кресле.
Братья расхаживали взад-вперед уже больше часа. Горный воздух становился все холоднее, а люди за ними все еще стояли и ждали, некоторые кутались в шали или одеяла, другие просто стояли.
— Может, она заснула, — предположил Джозеф. Он нахмурился. — Я бы не хотел ее будить.
Они с Джеймсом переглянулись.
— Марки, — сказал Джеймс, — лейтенант Мартинс спит?
— Нет, капитан.
Это явно был голос их матери, более молодой и сильный, чем они слышали в последние годы. Оба мужчины выпрямились и удивленно уставились друг на друга, на их губах появились улыбки надежды.
— Мама, — позвал Джозеф и начал подниматься.
— С тобой все в порядке, мама? — спросил Джеймс, чувствуя, как колотится его сердце, но стараясь не слишком надеяться.
На этот раз ему ответил знойный сладкий голос Боло. — Лейтенант Бетани Мартинс в данный момент не может ответить.
Джозеф застыл на лестнице, а Джеймс хлопнул по боку танка, как рассерженный ребенок.
— Что значит не может ответить? — спросил он. — Если она не спит, почему она не может? — его глаза расширились. — Ей нужна помощь?
— Нет, сэр, — ответил голос Бетани, — помощь не требуется.
Джозеф обмяк и привалился к борту Боло.
— Она мертва, — бесстрастно произнес он.
— О чем ты говоришь? — огрызнулся Джеймс. — Похоже, с ней все в порядке. — Она точно в порядке, настраивал он сам себя, игнорируя внутренний голос, который твердил ему, что что-то не так. Он начал подниматься по крутому боку Боло.
— Марки, — сказал Джозеф, — пожалуйста, подтверди, лейтенант Бетани Мартинс жива или мертва?
— Лейтенант Бетани Мартинс мертва, сэр, — тихо пробормотал Боло.
Джеймс потрясенновыдохнул, как будто его ударили в живот, прямо под грудину. Его тело согнулось от боли. Он повернулся и посмотрел на своего брата, который стоял, закрыв лицо руками, плечи его тряслись.
Он споткнулся и чуть не упал. Джеймс начал пятится, оцепенев от шока, когда рука Джозефа остановила его.
— Мы должны вытащить ее отсюда, — сказал Джозеф высоким и напряженным голосом.
Джеймс сбросил руку брата.
— Она даже не попрощалась, — прорычал он, его лицо покраснело от ярости. — Она заранее собиралась это сделать, и даже не попрощалась.
Лицо Джозефа было белым и непроницаемым.
— Ты думаешь, она покончила с собой? — эта мысль, очевидно, никогда не приходила ему в голову. — Она обманом заставила нас привести ее сюда за помощью... а потом...?
Джеймс продолжил, как будто не слышал его: — Она не доверяла нам, черт возьми! Она так сильно хотела прийти сюда, пусть остается здесь. Пусть она сгниет здесь! Я не хочу снова видеть ее лицо.
— Мы не можем просто...
— Можем! Пусть эта чертова штука станет ее могилой! Ты можешь придумать что-нибудь получше? И раз уж мы заговорили о Боло, почему, черт возьми, эта штука говорила голосом нашей матери? А? Почему она так поступила с нами? — глаза Джеймса блестели от слез и осознания неизбежности предательства.
— Вспомни рассказы матери... Парень, который первым программировал его, настроил его так, чтобы он отвечал на вопросы, задаваемые вышестоящими офицерами, так, чтобы они думали, что он бодр и трезв. Очевидно, когда мы — старшие офицеры — задали правильные вопросы, он выдал запрограммированные ответы.