— Сичас у нас все будет чин чинарем. Хозяйка моя хоть и по грибы пошла, ну да я сам быстренько в огород сбегаю, лучку надергаю, огурчиков сорву с грядки.
— Мы не закусывать сюда приехали.— Носком сапога Бикбаев сердито отодвинул от себя стул. Понизив голос, спросил вкрадчиво: — Ты чего садишь за стол с мухами? Почему в горницу не приглашаешь, а?
Не дожидаясь ответа хозяина, командир распахнул створчатые двери, перешагнув низенький порожек, крикнул:
— Давай, ребята, ходи сюда!
Мы вошли. В большой горнице, с широкого центрального простенка, где обычно висят зеркала, из новой рамки грозно смотрел выпученными глазами Адольф Гитлер.
— Богато живешь, агростароста.— Поворачиваясь на каблуках, Бикбаев оглядел кровать с высоко взбитыми подушками, круглый стол, покрытый кружевной скатертью, побеленную печь-«голландку», венские стулья, расставленные вдоль стены, внимательно рассмотрел фотографии, прилепленные к боковой стенке, а на портрет Гитлера — никакого внимания, будто его тут и не было. Подойдя к старосте, таинственно тихим полушепотом спросил:
— У тебя молоток есть?
— Как же не быть! Как это можно без него в хозяйстве! Есть, есть, товарищ командир. Нужон? Значит, принести?— затараторил хозяин.
— Нужен молоток, нужен. И гвоздь, понятно, найдется?— кивнув головой, спросил Бикбаев.
— О чем разговор, господи!— хозяин развел руками и шлепнул себя по широким синим штанам, возможно еще питая призрачную надежду: не пронесется ли мимо его горницы эта партизанская гроза...
— Неси, да живей только!
— Мы мигом! Момент!— староста шустро выкатился за дверь.
— Ты что, Сашка, задумал?— спросил Николай.
Я тоже не понимал затеи командира, но чувствовал: что-то должно произойти.
Сашка потер горбинку носа, сверкнул темными глазами, поджав губы, погрозил нам пальцем, давая понять, что мешать ему не надо.
Староста не мешкая возвратился в горницу с увесистым молотком и большущим гвоздем в руках.
— Вот, пожалуйста, извольте, все в порядке,— проговорил хозяин, угодливо подавая принесенное.
Бикбаев взял в одну руку молоток, в другую гвоздь, взглянув исподлобья на старосту, спросил:
— А зачем такой толстый и длинный гвоздище-то притащил?
— Чтобы покрепче, значит, поосновательней.
— Дыг тебе же, дурак, будет хуже...
— Отчего же мне-то?— хозяин явно опешил.
— Оттого, что сейчас Гитлера буду на твой лоб прибивать.
Глаза агростаросты остановились и, казалось, полезли туда, куда Саша пообещал приколотить фюрера.
— Ты бы хоть гвоздь-то поменьше взял...— Постукивая шершавой шляпкой гвоздя по молотку, Бикбаев прошелся по горнице, сочувственно посматривая на растерянного агростаросту.
Я заметил, как Николай, чтобы подавить улыбку, опустил голову, стал закуривать. Протянул и мне клочок бумажки.
— Так ведь сам комендант, товарищ командир...— очухался наконец хозяин.
— Что комендант, что?— спросил Бикбаев. Пучки его черных бровей взъерошились.
— Ходил по всем хатам и раздавал. На стенку велел пристроить,— оправдывался агростароста.
— А ты и рад стараться!
— Не исполнишь — сами знаете, какие они, фашисты-то... взлетишь на небушко вместе с душой...
— Есть-то она у тебя, душа?— подмигнув хозяину, спросил Бикбаев.
— Да уж какая там душа!— крикнул Николай.— Хватит, Саша!
— Ладно.— Саша остановился напротив старосты.— Гвоздь тебе возвращаю и молоток положи на прежнее место. Теперь слушай, что я тебе буду говорить.
— Слушаю. Ох ты!— хозяин смахнул рукавом серого пиджака катящиеся по лицу капли пота.
— Погоди. Не охай. Приказ коменданта ты выполнил? А с этого часа будешь выполнять все наши распоряжения. Понял?..
— Понял, товарищ командир, все исполню в точности!
— Ладно. Раз ты такой понятливый, других слов добавлять не буду.
— И не надо, не надо! Может, все-таки закусите чем бог послал?— Хозяин, продолжая гладить лысину, шлепал губами — несладко, наверное, было у него во рту-то...
— Я же тебе, голубчик, сказал, что мы не пировать сюда приехали. Ну, будь здоров, староста. До встречи.
Бикбаев направился к выходу.
— Что ж делается! А этот, значит, пущай так и сверкает тут своими сапожищами?— остановившись за порогом, огорченно прокричал Аркаша.
— Я же тебе сказал, дорогой мой Аркадий, что так надо. Сколько раз повторять?— Командир тоже приостановился.— Повторить?
— Никак нет!— Адъютант командира был молод, но бесовски смышлен. Хорошо знал: когда командир начинает называть его полным именем, держи ухо востро и не вздумай перечить.
На улице нас встретил Федя Цыганков с новыми, из яловой кожи, командирскими сапогами в руках.
— Это вам, товарищ старший лейтенант,— обращаясь ко мне, сказал Федя.
Я горячо поблагодарил его за такую обновку.
— Где добыл?— спросил Николай.
— Есть тут у меня одна знакомая сваха,— ответил Федя.
— У нее что, обувная фабрика?
— Фабрики нет. Когда наши отходили, оставили много казенного имущества. Жители разобрали его, а теперь с нами делятся,— ответил Федя.
— Хорошая у тебя, Цыганков, сваха,— сказал Николай.
— Отличная, товарищ комиссар!
— У нее, наверное, и яблочки есть?
— Сколько угодно.
— Саша, поехали за яблочками к свахе,— предложил Николай.
— Поехали. Яблочков возьмем, а со свахой уж пускай Федька вожжается... Трогай, Аркаша. Обувку добыли, задачу выполнили... Дыг выполнили, Аркаша?— допытывался командир.
— Выполнили, дыг выполнили,— передразнил командира Аркаша и нехотя скомандовал:— По коням!
Мы уселись, каждый на свое место. Командир разобрал вожжи и взмахнул кнутом. Бричка легко тронулась с места и, гулко застучав железными осями, быстро покатилась по пыльной улице.
Нас провожали грустными глазами дети, женщины, может, и Феди Цыганкова сваха там была... Спасибо ей за сапоги!
История с гвоздем быстро облетела все подразделения. Над выдумкой командира хохотали до самого вечера...
До конца действий отряда агростароста активно снабжал партизан продовольствием и доставлял в штаб ценные сведения о противнике.
Партизанское утро в разгаре. Солнце заслоняет тихо плывущие над лесом облака. Из шалаша мне слышно веселое журчание голосов и задорные всплески смеха. Бойцы вернулись с ночных заданий и делятся впечатлениями, ждут завтрака.
— Где сходятся Аркаша Козырев, Володя Алексеев и Телебай, там не заскучаешь,— говорит комиссар Николай Цирбунов, направляясь к облепившим телегу бойцам.
Опираясь на свой можжевеловый костыль, я тоже двигаюсь туда.
В уши хлещет такой взрыв хохота, что лесные воробьи, прижившиеся на дармовых партизанских харчах, взметнулись к верхушкам высоких сосен и елей.
— Над чем потеха?— спрашивает комиссар и присаживается на край телеги рядом с адъютантом Аркашей.
— Да вот Аркаша нам расписывал, как они вместе с командиром мужика мыли в бане...— под хохот товарищей отвечает Володя Алексеев.
Как у истого смоляка, выговор у Володи протяжный, но в произношении отчетливо твердый, чуточку с подпевкой, и никакой улыбки на молодом сероглазом лице. Он годом или двумя старше Аркаши, однако выше ростом, в плечах шире — одним словом, мужчина.
Болтая короткими, в черных шерстяных носках, ногами, Аркадий, посмотрев на Володьку, косит лукавые глаза на комиссара, видя поощрительную на его тонких губах ухмылку, не выдерживает и соловьем заливается на все урочище.
— Ишо лопнешь, гляди!— жиденьким голоском произносит Телебай, и лицо его, беспощадно иссеченное рябинами, расплывается в веселой, как в детской книжке, улыбке. Тут, в этом прохладном и свежем молчании утреннего леса, смеются все. Я тоже смеюсь, хотя понятия не имею, какого такого мужика мыл командир со своим адъютантом.
Одно знаю хорошо: что смех — это здоровье, сила человеческого духа. Прошедшей ночью люди, возможно, смотрели в глаза смерти, а теперь изливают потоки радости, щедро наделяют друг друга своими добрыми, неподдельными чувствами. Каким же неиссякаемым запасом сил обладают эти молодые, отважные весельчаки?
— Что за история с мужиком?— когда мы остаемся вдвоем, спрашиваю я у Николая.
Сдержанно посмеиваясь, покачивая головой, комиссар останавливается.
— Ну, как сказать... В общем-то, просто смешной до нелепости случай, и все,— видя, что мое нетерпение подогрето до высшего градуса, заключает Николай.— Ладно, расскажу по порядку. Получили мы сведения, что каратели должны везти из Красного в свой Володовский гарнизон оружие и боеприпасы, в которых мы сами очень и очень нуждались. Из сел и деревень к нам шли люди с желанием сражаться за Родину, а у нас закон: принимать только с оружием. Создавать безоружную хозроту мы не могли. Наш отряд маневренный, на одном месте долго не засиживаемся. Если бы и попробовали, то нас давно бы заблокировали и разбомбили.
— Налетали?
— И не раз. Чаще всего бомбили «дымы» — пустой лагерь...
— Ну, а с мужиком?
— Тут сначала идет предыстория. Операцию по захвату оружия тогда возглавил сам командир отряда, Бикбаев.
...Село Новопалкино, куда под вечер командир привел группу партизан для засады, вытянулось одной улицей вдоль безымянной, заросшей ивняком и ольхой речушки. Окруженные садами и огородами дома поставлены были редко. Почти против каждого — бани с предбанниками: к воде поближе и от пожара подальше. Самая крайняя, если смотреть от речки, воткнулась в конце картофельного поля, за ним изгородь из ровно подпиленных сверху еловых колышков, серая крыша над зеленью яблонь и вишен. Как раз неподалеку от банешки Бикбаев велел Мишке Шенделеву и его напарнику пулемет поставить.
— Телебай со своими хлопцами, как ты знаешь, в саду засел. Он фашистов, когда они выедут, пропустит, огнем своим отсечет от села. Федя Володин с Халиловым и Кирпичниковым будут у тебя на левом фланге. Ты в центре. Подпусти поближе и ударь пожарче, но только по лошадям не стреляй, по возчикам бей.— Командир нарисовал Шенделеву полную картину, как может развернуться бой во всех деталях и подробностях.