– Надо. Заткнись и иди спать.
Докинз прицелился в темно-красное пятно, расползавшееся по снегу, и заметил под ним какое-то слабое судорожное движение. Возможно, человек прополз под прикрытием свежевыпавшего снега, но Докинз не видел углубления в снегу, которое вело бы к кровавому пятну. Был только след, оставленный Куини.
Докинз еще некоторое время понаблюдал, но снежный покров был неподвижен, и он вышел из дома, чтобы поглядеть на свою жертву. Но когда Докинз был почти уже у того места, где исчезла Куини, то почувствовал, как что-то сзади потянуло его за штаны, и обнаружил себя сидящим на снегу. Затем чья-то рука размазала по его лицу ком снега, и он выпустил ружье, так как отчаянно пытался стереть снег с лица.
Докинз попытался встать, но лишь только его нога нащупывала что-то твердое, как тут же начинала скользить. Когда он снова попробовал очистить от снега лицо, то выяснилось, что рука не слушается его. Теперь его охватил ужас.
Он медленно погружался в снег, но не мог ни подняться, ни освободить рот от холодной ледяной каши. Затем последним отчаянным движением цепляющегося за жизнь человека он попытался избавиться от тяжести, пригибавшей его к земле, но не сдвинулся с места, получив еще одну пригоршню снега в рот.
Все вокруг него стало белым, и больше он уже не чувствовал холода. Холодело лишь его тело. Когда на следующее утро перепуганная любовница нашла его, то следователь констатировал самоубийство. Как он объяснил, у Докинза «крыша поехала» – он застрелил собаку, а затем зарылся в снег и принялся глотать его, пока не задохнулся и не замерз.
Газеты Миннесоты запестрели заголовками:
«Чиновник найден мертвым в любовном гнездышке».
К тому времени, когда вся эта история была обнародована, самолет, в котором находился Римо, приземлился в Северной Каролине, в аэропорту города Роля. Он взял такси и направился в мотель рядом с местечком под названием Чепел-хилл.
– Всю ночь провели на открытом воздухе? – подмигнул ему дежурный клерк у конторки.
– Вроде того, – ответил Римо.
Клерк ухмыльнулся.
– Вам следовало бы одеться теплее. Сейчас ночи холодные.
– Мне не было холодно, – откровенно признался Римо.
– Хотелось бы мне снова стать молодым, – сказал клерк.
– Молодость здесь ни при чем, – отозвался Римо, забирая три ключа, поскольку снимал три рядом расположенные комнаты.
– Вам звонил ваш дядя Марвин.
– Когда?
– Сегодня утром, примерно в десять тридцать. Произошла странная вещь. Как только я позвонил к вам в комнату, телефон отключился. Я подошел к вашей двери и крикнул, что вам звонят, но услышал оттуда лишь звуки телевизора и не стал входить.
– Я знаю, что вы не входили.
– Откуда?
– Вы же живы, не так ли? – ответил Римо. Открыв дверь своего номера он очень тихо вошел в комнату: на полу в позе лотоса неподвижно сидел хрупкий старик-азиат, одетый в золотистое кимоно.
Телевизор был снабжен записывающим устройством, позволявшим последовательно смотреть все передачи, идущие одновременно по разным каналам, дабы не упустить какой-нибудь очередной телесериал.
Римо бесшумно опустился на диван. Когда Чиун, Мастер Синанджу, наслаждался дневными телесериалами, никто, даже его ученик Римо, не смел его беспокоить.
Время от времени кое-кто по неведению воспринимал это зрелище всего лишь как старичка, смотрящего «мыльные оперы», и относился к нему без должного уважения. И расплачивался за это жизнью.
Итак, Римо появился в тот момент, когда миссис Лорри Бэнкс обнаружила, что ее молодой любовник любит ее ради нее самой, а не ради результатов пластической операции, которую ей сделал доктор Дженнингс Брайант, чья старшая дочь сбежала с Мертоном Ланкастером, известным экономистом, которого шантажировала Доретта Дэниелс, бывшая исполнительница танца живота, а теперь владелица контрольного пакета акций научно-исследовательской онкологической больницы в городе Элк Ридж. Она угрожала закрыть больницу, если Лорри не признается, где Питер Мальтус припарковал свою машину в ту ночь, когда старшая дочь Лорри была сбита автомобилем и хромала потом несколько недель, в ту ночь, когда произошло наводнение и когда капитан Рэмбо Доннестер уклонился от разговора о своем сомнительном прошлом, оставив весь город Элк Ридж на откуп преступным элементам и без защиты национальной гвардии.
Лорри беседовала с доктором Брайантом о том, следует ли знать Питеру о его матери. И Римо пришло в голову, что еще два года назад актриса обсуждала вопрос о том, нужно ли кому-то рассказать какую-то другую мрачную историю о его родственниках, и что все эти драмы далеки от жизни не столько потому, что в них происходит, сколько потому, что все действующие лица в них проявляют жуткую заинтересованность в происходящих событиях. Чиун, однако, считал эти сериалы воплощением красоты и единственным оправданием существования американской цивилизации. Он все более убеждался, что эти драмы олицетворяют американскую культуру. Обмениваясь культурными программами с Россией, Америка послала туда нью-йоркский филармонический оркестр, «где тому и место», как сказал Чиун. Россия же прислала балет Большого театра, который, как знал Чиун, также был второразрядным, потому что исполнители танцевали, по его мнению, весьма неуклюже.
В четыре тридцать пополудни, когда закончилась очередная серия и сопутствующая ей реклама, Чиун выключил телевизор.
– Мне не нравится, как ты дышишь, – сказал он.
– Дышу так же, как и вчера, папочка, – ответил Римо.
– Именно поэтому мне и не нравится. Сегодня твое дыхание должно быть спокойнее.
– Почему?
– Потому что сегодня ты не тот, что вчера.
– В каком смысле, папочка?
– В этом ты должен разобраться. Когда перестаешь ежедневно контролировать свое состояние, ты теряешь представление о самом себе. Запомни: ни у кого в жизни не бывает двух одинаковых дней.
– Нам звонил шеф?
– Мне грубо помешали смотреть фильм, но я не держу зла на того, кто звонил. Я вытерпел грубость, бездушие и неуважение к бедному старому человеку, у которого так мало осталось радостей на закате жизни.
Римо поискал глазами телефон. В том месте, где была телефонная розетка, он обнаружил дыру. Римо занялся поисками самого аппарата и до тех пор, пока не заметил зиявшего отверстия в белом туалетном столике, не мог понять, куда он исчез. Расплющенный вдребезги аппарат вместе с выбитой задней стенкой столика покоился в углублении в стене.
Римо вышел в соседнюю комнату и набрал номер. Это была особая связь через ряд промежуточных каналов по всей стране, позволявшая избежать разговора по прямой линии с директором санатория Фолкрофт.
– Добрый день, – сказал Римо. – Звонил дядя Натан.
– Нет, – ответил Смит. – Дядя Марвин.
– Да, точно, – сказал Римо, – Кто-то из них.
– Я пытался дозвониться вам, но все прервалось, и я подумал, что вы заняты.
– Нет. Просто вы позвонили в тот момент, когда Чиун смотрел свои «мыльные оперы».
– О, – тяжело вздохнул Смит. – У меня возникла особая проблема. С одним человеком произошел несчастный случай, и довольно загадочный. Я подумал, что вы с Чиуном могли бы помочь разобраться в этом деле.
– Вы хотите сказать, что кого-то убили неизвестно как, и что Чиун или я сможем распознать технику убийцы?
– Римо, ради Бога, ни одна телефонная линия не застрахована от прослушивания.
– Что же вы собираетесь делать? Пришлете мне спичечный коробок, исписанный невидимыми чернилами? Слушайте, Смитти, в моей жизни есть вещи поважнее, чем игры в секреты.
– Какие вещи. Римо?
– Правильное дыхание. Знаете ли вы, что я дышу сегодня так же, как вчера?
Смит откашлялся, и Римо понял, что тот смущен, так как услышал нечто такое, с чем не желал иметь дело, ибо боялся, что дальнейшие ответы приведут его в еще большее замешательство. Римо знал, что Смит уже прекратил свои попытки понять его и относился к нему так же, как к Чиуну. К неизвестной величине, проявлявшейся положительно. Это была серьезная уступка со стороны человека, не терпевшего никакой неясности, отсутствия порядка или бессистемности. Неопределенность была невыносима для Смита.
– Кстати, – сказал Смит, – поздравьте тетю Милдред с днем рождения. Ей завтра исполняется пятьдесят пять.
– Это значит, что я должен встретиться с вами в Чикаго у справочного бюро в аэропорту О'Хара в три часа дня? Или утра? Или это аэропорт Логана?
– Утра, в О'Хара, – сказал Смит мрачно и повесил трубку.
Во время перелета из Роля в Чикаго Чиун вдруг стал восхищаться скрытыми талантами американцев. Он признал, что должен был раньше понять, что они на многое способны.
– Всякая нация, способная создать фильмы «Пока Земля вертится» и «Молодой и дерзновенный», должна проявлять себя и в других сферах.
Римо знал, что Чиун считал самолеты весьма искусно сделанными летающими объектами, а потому заметил вслух, что Америка была лидером мирового самолетостроения и что он никогда не слышал о самолете корейской конструкции.
Чиун проигнорировал это замечание.
– Я вот о чем говорю, – заявил он важно, держа в своих изящных пальцах с длинными ногтями два листка белой бумаги. – В Америке это тоже есть. Какой приятный сюрприз соприкоснуться с этим прекрасным искусством в далекой Америке.
Римо посмотрел на листки. С одной стороны каждого из них было что-то напечатано.
– Этому можно доверять. Я послал ему дату, место и время моего рождения с точностью до минуты, я послал и твои данные.
– Ты не знаешь моих точных данных, я сам этого не знаю, – сказал Римо. – В приюте для сирот не велось точных записей.
Чиун нетерпеливо отмахнулся.
– Даже при отсутствии точной даты как все четко расписано.
Римо пригляделся и увидел на обратной стороне листков круги, внутрь которых были вписаны какие-то странные знаки.
– Что это? – спросил он.
– Астрологическая карта, – сказал Чиун. – И это здесь, в Америке. Я приятно удивлен, что великое искусство, в котором преуспели столь немногие, достигло такого уровня, и где – в Америке!