Николай заставил себя читать дальше. «Принц давно пренебрегал своей супругой, немецкой княгиней, которую не любил и интимные подробности жизни с которой в медовый месяц обсуждал с презрением на людях». Несчастная Анна! Что было, то было. Константин действительно унижал ее публично, видимо, мстя за неудачи в спальне. «Он бил супругу, понуждал смотреть, как стреляет из пушки крысами, выбирая для пальбы экземпляры побольше и пожирнее». Правда. Однажды маленький Никс случайно застал такую забаву, его рвало.
«Среди этих потех, столь сродных русским, брат императора сумел снискать расположение гвардейцев. Петербургских янычар, от которых всегда зависела жизнь и смерть государей сей обширной деспотии. Вооруженная сволочь набивалась в роскошный дворец принца на набережной Невы, где все от ступеней до люстр было выточено из самого дорогого итальянского мрамора. Там устраивались оргии, по размаху не уступавшие празднествам Калигулы и Нерона. Нередко рабы, прислуживавшие на них, страдали от вспышек жестокости и исчезали бесследно. Однако принц забыл разницу между бессловесным невольником родной земли и гражданкой иностранной державы.
Пораженный красотой Араджио, он сначала засыпал ее подарками, изливал чувства в нежных стихах и песнях менестрелей под окнами. Но когда дама осталась холодна, приказал следить за ней. Обнаружилось, что негоциантка имеет поклонника, к которому тайно ездит от мужа в один и тот же час в одной и той же карете. Дьявольский план мести созрел в голове у новоявленного Калигулы. Его отвергли! Ему предпочли другого! Ничего подобного прежде не случалось. Высокое положение делало домогательства принца чем-то вроде приказа для самых знатных дам сего развращенного двора. Они исполняли самые грязные прихоти монаршего брата со священным трепетом и умилением».
Николаю сделалось противно. Он терпеть не мог французские памфлеты. Лживые и претенциозные одновременно. Их авторы лучше самих обитателей Зимнего знали, какие тут царят порядки. Почему-то никто не спешил исполнять его, Никса, прихоти. Во всяком случае, когда он был великим князем.
«Принц чувствовал себя оскорбленным. Простая французская гражданка с негодованием указывала ему на дверь! Он приказал лакеям нанять ту же карету, того же кучера и в назначенный час прислать за Араджио. Дама без боязни села в экипаж. Но когда она увидела, что ее везут не в ту сторону, было уже поздно. Ни крики, ни мольбы не тронули похитителей. А прохожие на улицах, привычные к подобным сценам, только отворачивались и ускоряли шаг.
Плачущую и извивающуюся женщину доставили в Мраморный дворец. Лакеи внесли ее по роскошной, освещенной тысячами свечей лестнице, распахнули дверь и бросили к ногам своего идола. Принц сидел у камина. Он был безобразно пьян. Испуганная, пребывавшая в полуобмороке дама лежала на полу. Ее платье было порвано, открывая трепещущие прелести. Но злодей оказался настолько расслаблен вином, что не смог даже покуситься на предмет страсти. Он грубо пнул несчастную сапогом, выругался и вышел из комнаты. “Возьмите ее, она меня недостойна!” – бросил он своим рабам. Развратная челядь кинулась мстить за своего господина. Толкаясь и теснясь над распростертым телом, сначала адъютанты, а затем слуги насладились нетронутыми объедками со стола хозяина».
Нетронутые объедки! Автора, автора!
«Пьяные, как принц, озверевшие негодяи не сразу поняли, что их жертва давно не подает признаков жизни. Испугавшись, они кое-как привели несчастную в чувства, напялили на нее платье и отнесли обратно в карету. Араджио привезли домой и кинули у дверей. По ступеням за ней тянулся кровавый след. Не отвечая на расспросы родных, даже не приходя толком в сознание, бедняжка умерла на следующий день в страшных муках. Было назначено следствие, и, хотя весь Петербург знал виновного, никто не посмел заявить об этом гласно. Единственным наказанием стало удаление брата царя из столицы и отъезд за границу его несчастной жены принцессы Анны, которая от омерзения более не смогла оставаться под одной крышей с извергом».
Вот такая история. Николай закрыл памфлет. Пить кофе расхотелось. Император спрятал книжицу в шкаф, вышел из библиотеки и послал дежурного камер-пажа сообщить Александре, что работы много, его ждать только к обеду.
Проглотить обман может каждый. Попробуйте его разжевать! Встреча двух ослепительных дам из лондонского высшего света на кривой улочке Брайтона – уже само по себе событие примечательное, и газетчики заплатили бы уйму денег за ее описание. Но еще больше дала бы каждая леди за молчание.
Маленькие городки на юге Англии с римских времен слывут курортами. Теплые источники, близость моря, немного больше солнца, чем принято в хорошем обществе. Графиня Ливен действительно страдала грудью. Впрочем, как и все, кто привык дышать холодной влагой британской столицы.
Достаточно было взглянуть на Долли, чтобы понять: сельская тишина и сухой пар античных купален – ее спасение. Тонкая, исключительно белая кожа, какую редко встретишь у континентальных брюнеток, просвечивала вокруг глаз. Синевато-сиреневые тени залегли не столько знаком возраста, сколько усталости и дурного самочувствия. Поэтому ничего удивительного в явлении супруги русского посла на брусчатой мостовой Брайтона не было. Разве что дама шла пешком, вместо того чтобы следовать в экипаже.
Зато ей навстречу на вспененной арабской лошадке неслась, сверкая радужным оперением, райская птичка – Каролина Лэм. Заметив ее, Долли посторонилась и хотела бы миновать отрезок пути неузнанной, но куда там! Столкновение казалось неизбежным. Вообще-то горбатые улочки Брайтона с выбоинами и пучками травы, торчавшей из-под вставших дыбом камней, менее всего подходили для скачки. В последний момент Каролина с риском для жизни удержала кобылу.
– Дорогая! Что вы здесь делаете?
– А вы? – Госпожу Ливен никогда не сбивала с толку тактика «Лучшая оборона – нападение».
Каролина смешалась.
– Мы отдыхаем здесь, неподалеку от города, на вилле. И Уильям, вы же знаете Уильяма? Такой лакомка! Послал меня за сыром…
Объяснение было настолько смехотворным, что графиня не стала сдерживаться.
– Дорогая, разве не проще было отправить горничную? – Долли окинула всадницу внимательным взглядом. – И для чего вы верхом? В такой спешке?
Леди Лэм еще больше растерялась. По ее лицу собеседница видела, что та взволнована и даже… да, пожалуй, поделилась бы с графиней своими тревогами – такая уж у госпожи Ливен репутация, ей можно доверять.
Долли подошла к лошади и взяла ее под уздцы.
– С вами что-то стряслось, – уверенно проговорила она. – Пойдемте, я знаю хорошую кофейню. Нам никто не помешает.
– Кофейню? – переспросила Каролина. – Но ведь дамам запрещено…
– Это в Лондоне, – поспешно заверила графиня. – А здесь курорт. Хозяин мой добрый приятель.
Леди Лэм позволила отвести себя к небольшой гостинице «Джек Непогода», названной в честь одного из предков Байрона – знаменитого пирата и богача. Теперь, после смерти скандального поэта, его имя превратили в вывеску.
– Я не удивлюсь увидеть где-нибудь пароходное агентство «Корсар» или фирму дилижансов «Паломничество Чайльд-Гарольда». Бедный Джордж…
Отчего-то это замечание спутницы вызвало у Каролины мертвенную бледность.
– Вы что-то знаете? – прямо спросила она. – О, вы всегда все знаете. Какое счастье, что я встретила вас!
Несколько обескураженная таким заявлением Долли повела приятельницу на второй этаж, где открытый балкон с навесами от солнца и щедрыми зарослями плюща вдоль перил был отдан специально под кофейные удовольствия. Заведение не из гадких. Перед посетительницами раскланивались, ничуть не удивляясь явлению дам. И если внизу еще толклись гости, то верх в этот утренний час предоставлял желанное уединение.
– Бейкер, нас не надо беспокоить, – бросила госпожа Ливен услужливому толстяку в накрахмаленной манишке. – Один турецкий и один венский с медом и молоком. В оба добавить виски. Еще сыро.
Каролина взирала на спутницу с нескрываемой завистью. Она и сама была эксцентрична, порой дерзка, но вот так, без сопровождения, разгуливать по кофейням и не терять достоинства! Это следовало занести в анналы дамской храбрости!
– Так что случилось, дорогая?
Леди Лэм помялась и вытащила из сумочки вдвое сложенный листок.
– А там присмотрят за моей лошадью?
– Ну конечно. – Долли нетерпеливо вытянула бумажку из дрожащих пальцев собеседницы. Но в следующую минуту ее собственные руки затряслись. – Это… это почерк…
– Лорда Байрона, – за нее закончила леди Лэм. – Вообразите, у меня все в голове помутилось, когда я получила эту записку.
– Как она к вам попала?
– Лежала утром на окне.
Долли углубилась в чтение.
– Десять тысяч фунтов? Хорошенькая сумма! И чем он объясняет свое исчезновение? Нуждами греческой революции? Между тем нет ни даты, ни обратного адреса.
– Конечно, похороны Джорджа были таковы… – пролепетала Лэм. – Ну, словом, тело в гробу, возможно, совсем не его…
– Как не его? – госпожа Ливен удивленно схватила собеседницу за руку.
– Ну, везли же из Греции, с юга, – пояснила Каролина. – И еще долго переправляли от этих разбойников в горах. Три месяца в пути. Словом, он не был похож на себя.
Долли отлично помнила похороны Байрона. Голое кощунство. Общество, над которым он смеялся столько лет, теперь посмеялось над ним. В июле 1824 года печальная процессия состояла из трех экипажей с друзьями защитника греческой свободы и 47 закрытых карет самых знатных семейств королевства. Гербы, черные кони, траурные плюмажи… Только внутри никто не сидел. Свято чтя традицию великосветских похорон, аристократы не могли не послать цветы и символы своего присутствия. Но после всего, что выкидывал покойный, никто из них не пожелал почтить его прах личным визитом.
– И вы верите во всю эту чепуху? – переспросила Долли. – Что его захватил в плен Али-паша Тепеленский? И держит в своем гареме? Крайне неприлично!