— Андрей! — ужаснулся на заднем сиденье Стива, — Опомнись! За кем гонишься? Ты что, неужели завидуешь? Кому? — В Стивином мальчишеском голосе звенело искреннейшее недоумение.
— А почему бы и нет? — Андрей с усилием продолжал давить на газ. — Почему бы и не позавидовать? Весьма достойные молодые люди. Специалисты.
— В чем это? — недопонял Вовик.
— А в чем хочешь. В машинах, в женщинах, в хорошей еде. И в жизни каждый из них достиг большего, чем все мы втроем, вместе взятые.
— Урвал! Так и скажи, — праведным воплем разразился потрясенный Стива.
— А меня это не волнует, я не прокурор! — возбужденный азартом гонки, бросил через плечо Андрей. — И никого не волнует. Кроме таких вот моралистов, от которых жены бегают.
Не столько усилием измотанного двигателя, сколько напряжением воли водителя, «Москвич», дребезжа и дрожа, словно космический корабль в полосе наивысших перегрузок, настиг все же обе «Лады» и даже поравнялся с ними.
— Вы, кажется, собирались рассказать кое-что о новинках мирового автостроения, — улыбнувшись удовлетворенно, прокричал Андрей симпатичному блондину.
Маша при виде встревоженного, растерянного Стивы расцвела, засияла глазами, замахала ему рукой.
— Главное качество «вольво», — громко, хоть и не поворачивая головы, сообщил владелец «Лады», — в том, что любые здешние машины по сравнению с нею всего-навсего самокат.
С этими словами он прибавил оборотов, и «Лада» без труда избавилась от назойливого соседства «Москвича». Вслед за нею тот же маневр как по команде повторила вторая машина Волжского завода. Они в большей степени соответствовали мировому уровню автомобилей, нежели изделие АЗЛК выпуска 1971 года.
Андрей, естественно, напрочь забыл об этом. Он слушать никого не хотел и ничего уже не видел вокруг себя, лишь красный багажник удаляющейся «Лады» служил ему раздражающей приманкой. Гремя и сотрясаясь от натуги, вот-вот грозя развалиться на куски от непосильной работы, с надрывным хрипом в моторе, «Москвич» медленно, но неуклонно догонял «Жигули».
— Слушай, ты, адский водитель, — хрипло, под стать мотору увещевал Андрея Вовик, вцепившись до боли в пальцах в скобу над головой, практически упершись кулаком в потолок, — кончай, не гони картину. Ты что, забыл, на чем едешь? У тебя же скаты лысые, черт, и сцепления на соплях…
— Ничего, — приговаривал, припав к баранке, Андрей, — зато у меня нервы крепкие. Тросы, можно сказать, канаты, а не нервы…
Теперь его старая машина пристроилась в хвост «Жигулям», она шла, а точнее — неслась на том небольшом от них расстоянии, какое и полагается соблюдать участникам автомобильного каравана.
— Вот теперь поглядим, сумеют ли они от нас оторваться, — самолюбиво подытожил Андрей и, расслабившись, впервые за все это время, откинулся на спинку кресла. В этот самый момент, откуда-то снизу раздался катастрофический, душераздирающий скрежет, «Москвич» сам по себе, без малейшего участия водителя, вильнул влево, потом, повинуясь неодолимой силе, встал поперек шоссе. Андрей, закусив от натуги губу, с перекошенным от страха и недоумения лицом пытался вывернуть руль, но не тут-то было: автомобиль его больше не слушался, он вращался вокруг своей оси, как ничтожная щепка, несомая дождевым потоком, — какое счастье, что в эту пору на дороге не оказалось встречного транспорта! Никакие тормоза не в состоянии были прекратить этого безвольного панического движения, оно завершилось лишь в тот момент, когда «Москвич» очутился в кювете, уткнувшись носом в грязь и задрав кверху багажник и крутящиеся бессмысленно и жутко задние колеса.
В большое, во всю кабину, панорамное зеркало, укрепленное над головою водителя, Маша все время старалась разглядеть, что же происходит на шоссе, за ее спиной. Тревога тенью пробежала по ее напряженному лицу, она вытянула шею, всматриваясь в зеркало, потом быстро открутила боковое стекло и высунулась в окно.
— По-моему, с ними что-то стряслось, с нашими… спутниками, — забормотала она растерянно, хватая водителя за руку, — будь добр, остановись, я хочу посмотреть.
— Ты хочешь посмотреть? — переспросил ее друг, прикуривая от зажигалки сигарету. — Или посидеть у реки? В лирическом обществе? Будь уж откровенна.
Скорости он тем не менее не снижал.
— Ты все-таки дурак, честное слово! — вспылила Маша. — С людьми, не дай бог, что-то случилось, а он, видите ли, ревнует. Нашел время!
— Я вообще не ревную, Маша, — спокойно отразил ее удар симпатичный блондин, — ты могла это заметить. Я никогда не ревную. И тебя, если помнишь, учил тому же. И уж тем более к людям, которые втроем ездят на четыреста первом «Москвиче».
Он мельком взглянул в панорамное зеркало.
— С ними ничего не стряслось, можешь не волноваться. Они просто отстали, понимаешь? О т с т а л и! Давно и безнадежно. Что ж теперь делать?
С растерянными, перевернутыми лицами приятели выбирались кое-как из беспомощной машины, еще не веря до конца, что остались живы и невредимы, ощупываясь бессознательно, чтобы в этом убедиться. Морщась и потирая ушибленное плечо, Стива отвлеченным взглядом посмотрел на пустынное, по счастью, шоссе. Лишь вдали, за перекатом дороги, мелькали букашки «Жигулей».
— Вот мы и пешеходы! Нет худа без добра, зато ни с кем теперь и не тягаемся. Кто бы на чем ни ездил.
Потрясенный случившимся, колотившую его дрожь не сумевший унять, Андрей смолчал, безропотно проглотив шпильку. А Вовик, усмирив с трудом праведную жажду выругаться и сорвать тем самым зло, с кряхтением и бормотанием полез под задравшийся неприлично багажник «Москвича».
— Ладно. Могло быть и хуже, — обнадежил он приятелей, подымаясь и отряхиваясь. — Во-первых, все-таки целы, и на том спасибо нашему гонщику. Просто низкий поклон до земли, — не удержался он все же от ехидства. — А во-вторых, — тут его голос зазвучал проще и деловитее, — если нас до города кто-никто доволочет, я, может, разберусь, как жить дальше. Как в воду глядел, — выругался он все же почти добродушно, находя утешение в собственной прозорливости, — что одних вас отпускать нельзя.
Они вышли на шоссе и принялись что было сил и фантазии привлекать к себе внимание проезжающих шоферов. Руки подымали, голосуя; растопыривали руки, демонстрируя свою беспомощность; какие-то маловразумительные, однако же многообещающие жесты делали — машин на дороге заметно прибавилось, однако тормозить никто не тормозил. Напрасно Андрей в отчаянии загораживал телом проезд, умоляюще складывая ладони — его огибали, нещадно матеря, в ответ он тоже бессильно ругался:
— Сволочи! Тоже небось порядочные люди… Упаковались… И теперь плюют на все человечество.
Свистящий гибельный гул стоял вокруг от проносящихся машин. Андрей едва успевал увертываться.
— Чтоб тебе в бульдозер вмазаться! — кричал он вслед иному бездушному водителю и бессильно опускал руки:
— Ну что ты будешь делать, никакой солидарности!
— Да-а, — покачал головой Вовик, — по этой линии действительно слабовато. Это тебе не морской флот, надо честно признать. Да не торчи, не торчи ты на проезжей части, еще одного приключения не хватало!
После короткого, но упорного, как физическое напряжение, раздумья, глубокими рытвинами пересекшего его чело, Вовик подозвал Стиву:
— Ну-ка, студент, растянись вот тут, на обочине. Не стесняйся, дело семейное, ложись!
Стива, не соображая еще, чего от него хотят, неловко опустился на траву.
— Смелей, смелей, — понукал его Вовик, — расслабься и получай удовольствие, слыхал про такую инструкцию? Мы их на куклу сейчас возьмем, равнодушных водителей этих, гадом быть, был такой прием в уголовной практике. Кукла — это, значит, вы, студент. То есть в данном прискорбном случае жертва.
Понимание жизни и многих ее обстоятельств и на этот раз не обмануло Вовика: не успел он в позе удрученного милосердия склониться над распростертым Стивой, как возле них затормозил огромный крытый грузовик неясного, но, несомненно, особого назначения.
— Что это с вами, мастера? — спросил, высунувшись из высокой кабины, шофер — мордатый, в потрескавшейся, истертой добела лётной кожаной куртке. — Доходит, что ль?
Андрей, не одобрявший этой комедии, в чрезвычайно естественной растерянности пожал плечами. Шофер грузовика тяжело спрыгнул на землю, профессионально, с первого взгляда оценил положение «Москвича», а потом, через Вовиково плечо туповато уставился на Стиву:
— Голова-то в порядке?
— Вообще-то не совсем, — туманно произнес Вовик.
— У него шок, я тебе точно говорю, — захлебываясь от эрудиции, шептал шофер, — ему дыханье надо делать, искусственное…
— Ты думаешь? — всерьез спросил Вовик.
— Рот в рот, как утопленнику.
— Только без этого, — брезгливо скривился Стива и, открыв глаза, предпринял довольно-таки бодрую попытку сесть.
— Вы что же это, фрайера, — тяжело и оскорбленно покраснел водитель грузовика, — шутки шутите на трассе? Концерты устраиваете? Народные театры?
— Какие уж тут театры, друг?! — взмолился Вовик. — Сплошной убыток, ты же видишь, как раскурочились. Будь человеком, дотяни до населенного пункта. Пропадем ведь…
— Да-да, друг, — несколько суетливо поддержал просьбу Андрей, — подбрось, чего тебе стоит?.. За нами, как это… не заржавеет.
— Так бы и говорили, — пробурчал, отходя, шофер, он и вправду казался отзывчивым человеком, — а то ломают дурочку, как не знаю кто… Вставай, ты, участник художественной самодеятельности, — он насмешливо взглянул на Стиву, сидевшего по-прежнему в нелепой позе, мнимой к тому же, разоблаченной жертвы, — почетную грамоту в ГАИ получишь, если остановят.
На балконе, а точнее, в лоджии, благородно провинциальной, плющом увитой и еще какими-то ярко цветущими южными растениями — прихотливыми, избыточными, чувственными, — стояла немолодая, однако все еще весьма привлекательная женщина и счастливо улыбалась. В сущности, именно эта искренняя, безоглядная, как в юности, улыбка и делала ее такой милой, позволяла догадываться, как замечательно хороша была эта женщина каких-нибудь двадцать — двадцать пять лет назад.