гадочно, интригующе улыбался, перекидывался малопонятными и многозначительными репликами с приятелями, отшучивался, отнекивался, закатывал глаза, чокался с девушками через весь стол, едва не ложась грудью в салаты, в общем, темнил. Внимая отстраненно всему этому трепу, всей этой шумной бессмыслице и хмельному хохоту, Стива, утомленный, издерганный, раздраженный вконец, в который уж раз явственно различил среди застольного гама стук ракеток о мяч, и зрелище, возникшее перед внутренним его взором, заставило его забыть на мгновенье о том, где он теперь находится: мужчина и женщина, высокие и красивые, похожие на экзотических антилоп, попеременно отделялись от земли, словно взмыть собирались над пространством, разделенным надвое теннисной сеткой.
— Ну а что же ваши попутчики все молчат? — вопрос заботливой хозяйки вновь подключил его к действительности. — Где вы собираетесь отдыхать? — с искренним участием интересовалась она.
— Видите ли, — очень почтительно и очень серьезно объяснил Андрей, — мы, к сожалению, не отдыхать едем.
Он даже вздохнул несколько лицемерно.
— Значит, в командировку? — догадалась радушная хозяйка. Приятели моментально обнаружили друг друга в разных концах стола и обменялись взглядами.
— Можно считать и так, — за всех тактично кивнул Андрей.
— К морю — в командировку — позавидуешь! — с лукавством взрослой женщины улыбнулась юная Рузана. — Где же вы работаете, если, конечно, не секрет?
— В разных сферах, — уклончиво, хотя и совершенно честно ответил вспомнивший о чем-то Андрей. Со стороны это уже выглядело смешно, он высказывался от имени всех своих приятелей, как будто возглавлял приехавшую за рубеж делегацию.
— Смотрите, — расслабился симпатичный блондин, — если в какой-нибудь из этих сфер возникнут трудности, не стесняйтесь — поможем. А то кое-кто здесь, — он выразительно поглядел на Машу, — упрекает нас в неблагодарности. Вот уж несправедли-и-во. Признательность прежде всего.
— Возьмете под наблюдение? — осведомился Андрей.
— Если пожелаете. Вреда не будет, гарантирую.
— А пользы? — вдруг мрачно и в упор спросил Вовик.
— Пользу оцените. Когда разберетесь, что к чему.
— Интересно, — почти философски рассудил Андрей, — вот уж нам и участие предлагают, неужто в самом деле производим такое жалкое впечатление.
Как и всякий риторический, вопрос этот остался без ответа, тем более что квартира в одно мгновение наполнилась вдруг непереносимо громкой, издевательски грохочущей, мучительной музыкой. Все-таки, при всей чинности манер именно молодежь задавала тон в этом доме. А ей уже не сиделось на месте, несмотря на завлекательные столичные разговоры. Внезапно завязались вокруг, словно фонтаном прорвались в квартиру, танцы, тоже, разумеется, новейшие, вызывающе агрессивные под стать музыке, никакими четкими рамками не ограниченные, избавляющие человека не только от гнета внешних приличий, но и от моральных устоев, от любых обязательств перед близкими и перед самим собой. Может быть, все это лишь казалось Стиве, но, во всяком случае, именно так ему казалось.
Вовик с трудом протиснулся сквозь подпрыгивающую, колеблющуюся толпу молодежи. Вид у него при этом был подавленный и брюзгливый. Слава богу, хоть кухню не успела еще захлестнуть танцевальная стихия. Один лишь хозяин нашел здесь приют, и то потому, что решил проверить, готово ли в духовке мясо. Тыкал в него палочкой, профессионально поводил породистым носом и тем не менее выглядел вовсе не так внушительно и самозабвенно, как на рынке три часа назад. Можно сказать, вовсе даже потерянно выглядел. Вовику как-то жаль его сделалось, но этого своего прилива чувств он тут же застеснялся.
— Я, конечно, прошу прощения, — давно он не испытывал к постороннему человеку такой симпатии и такого чистого интереса, — вы тут про десант намекали, ну, про керченский, так вы какой имели в виду: первый или второй?
— Второй, слушай, — как-то очень спокойно, почти бытово отозвался Артем Нестерович и лишь мгновение, не отрываясь от духовки, снизу вверх окинул Вовика беглым взглядом.
— Значит, в сорок втором? — как бы проверяя самого себя, уточнил Вовик. — В этом, как его, в Эльтигене? — Артем Нестерович выпрямился и на этот раз посмотрел на него очень внимательно.
— Правильно говоришь. В нем самом. Откуда знаешь?
— Читал, — неопределенно улыбаясь, ответил Вовик.
— А про то, какая это жуть была, там написано? Я тебе расскажу. В ледяную воду прыгали, ей-бог! Прямо с баржи, ведь на чем переправлялись — на всех возможных плавсредствах. Вспомнить смешно. Вернее, страшно. А волна накатывает, между прочим — не бархатный сезон. А на берегу у них что? Бары? Бассейны? Сауна-шмауна? У них доты на побережье да артиллерия тяжелого калибра. В упор бьют, слушай! Я в Крыму до сих пор купаться не могу, кости в полосе прибоя вспоминаю, клянусь детьми!
А танцы тем временем по всей квартире расползлись, заполонив волнующей толкотней ее закоулки и тупики. И если бы Стива был в эти мгновения откровенен сам с собой, он признал бы, что мало-помалу обнаружились в этом ритмичном массовом действе и своя непривычная пластика, и подкупающая свобода, перед которой даже при совершенном ее неприятии, даже при злости на нее, трудно устоять. Из самой гущи танцующих, как из пучины на поверхность воды, вынырнула непринужденная Маша и, по-прежнему следуя всевластному ритму, приблизилась к одиноко стоящему Стиве.
— У вас расстроенное лицо. Могу вам чем-нибудь помочь?
— И вы туда же? — Стива не то чтобы криво, но как-то крайне неестественно хохотнул, что было у него признаком смутного раздражения. — Учтите, пожалуйста, протекции мне не нужны.
— А дружба? — весело и таинственно блестя в полутьме глазами, поинтересовалась Маша. — Дружба нужна?
— Какая? — вопросом на вопрос ответил Стива. — Взаимовыгодная? От нас в этом смысле мало проку. От меня тем более.
Маша притворно вздохнула:
— А я-то рассчитывала! Пойдемте-ка танцевать, уж как партнер-то вы мне подойдете.
Она потянула Стиву за собой в податливую, затягивающую танцевальную трясину, не замечая проплывающего в толпе, к ним обращенного лица симпатичного блондина. Никакой веселой хмельной снисходительности нельзя было на нем различить, одну лишь ревнивую, искреннюю и потому даже милую досаду. Зато лицо Андрея, вспомнившего не сознанием, не разумом, а ногами, руками, телом своим, каким неутомимым танцором был он в студенческие годы во времена твиста, закрутившего было метельной свистопляской, выражало совершенное мстительное упоение жизнью.
— Не томи даму, — подмигнул он Стиве, — лови момент! Потом волосы будешь рвать с досады!
— Спасибо за честь, — потоптавшись несколько секунд, Стива поблагодарил Машу. — Я не танцую, оказывается.
— Вот как? — на этот раз принужденно улыбнулась Маша. — Может, в этом и есть ваша ошибка? В том, что вы совершенно не умеете испытывать удовольствия. Просто так, ни от чего.
— Нет, — Стива помотал головой, — ошибка в другом. В том, что я постоянный человек. А постоянство, похоже, никому не нужно, оно даже противоестественно, можно сказать. Не надо быть постоянным, жизнь ведь то и дело обновляется, это какая-то внутренняя несостоятельность, зависимость от прежних обстоятельств, боязнь перемен. Просто неумение осуществить себя по-другому.
Исповедальный, проповеднический зуд, как всегда, охватил его совершенно некстати в круговороте отрешенных лиц, летящих волос, змеящихся в воздухе рук, танцующих как бы свой собственный, отдельный от всех танец. Находя в самобичевании отраду, Стива лишь в тот момент догадался о неуместности излияний, когда вдруг не обнаружил перед собой Маши. Зато с пристальными, совершенно трезвыми глазами симпатичного блондина столкнулся он в то же самое мгновение, блондин сумрачно глядел поверх плеча своей дамы, которую он, вопреки правилам нынешней бытовой хореографии, а может, и в соответствии с ними, крепко прижимал к себе.
— А зал все-таки танцевал, — ни с того ни с сего, неожиданно для самого себя объявил присутствующим Стива, — т а н ц е в а л, кто тут недавно интересовался?
Он все так же безотчетно намеревался еще что-то поведать миру, музыку, нагнетаемую под давлением, перекричать и кто знает, может, и вправду, перекричал бы, если бы Андрей, уже привыкший за эти дни к суматошным выходкам своего стеснительного друга, не оттер его, не выпадая из танца, вполне по-хоккейному, на балкон. И, заметив, что от симпатичного блондина не укрылся этот жест дружеского, участливого насилия, полюбопытствовал у него светски, как ни в чем не бывало:
— По-моему, у вас испортилось настроение, я не прав? Может, мое содействие окажется кстати?
Все-таки не зря прошел он школу, хоть и не дипломатии, но все же внешней торговли.
— Не думаю, — мужественно ответил симпатичный блондин, глядя на Андрея ясными злыми глазами.
Сердечная, взрывная беседа с мгновенными горячими объятиями, дружескими шлепками, тычками и ударами ладони о подставленную ладонь, бушевала на кухне.
— Значит, после высадки, — дотошно, как пионер-следопыт, интересовался Вовик, — с ходу в бой?
— Как думаешь? — отвечал ему Артем Нестерович, который именно в этот момент огромным ножом наладился взрезать объемистый, как школьный глобус, звонкий арбуз. — Немцы, что, дураки? Сразу десант засекли. Баржи нас высадили, и привет родителям! Закрепляйтесь, ребята! — Точным и резким ударом ножа он рассек твердую плоть арбуза. — Ну и закреплялись, слушай! Рукопашная началась. Клянусь семьей, до сих пор иногда снится. Я парень был до войны здоровый, не хуже тебя, подраться было — все равно что папиросу раскурить, честное слово! Но это, Вова, дорогой, совсем другая драка. Тут даже не в силе дело, слушай, а в том, чтобы идти до конца. Понимаешь? — После каждого взмаха ножа от полукружия арбуза отделялся безупречный по форме сегмент. — Кто предела самому себе не ставил, тот и побеждал.
— Выходит, вы не ставили?