Потом он сказал незнакомым голосом:
— Да.
— Караганда, блять, — раздраженно ответил Крюгер, стоящий на коленях рядом с Новеньким. — Новый, ты как? Глубоко пырнул? Покажи рану!
Шаман перестал улыбаться и снова скрючился. Пух вдруг вскочил со своего бревна и оскалился:
— О да.
— Да вы ебнулись оба, что ли? — Крюгера трясло от бешенства. — Помогите его поднять, надо в скорую звонить, надо делать что-то, он же загнется тут сейча…
Витя, начавший было поднимать Новенького, осекся и уронил друга обратно на землю. Он улыбнулся — и шумно, как животное, понюхал воздух.
— Три тысячи дорог сошлись через три тысячи лет блять, что у меня с голосом-то?!
Никто не заметил, как поднялся порезанный Новенький — секунду назад он лежал в полубессознательном состоянии, обливаясь кровью, и вот уже нависал над Шаманом, разглядывая его с чужой улыбкой на губах.
— Степа, я боюсь, прекрати! — закричал Пух.
— Ты чего вскочил? — наконец смог выдавить из себя избитый Шаман. — Ты ж коцаный, смотри, кровопотеря…
— Это всего лишь царапина.
С этими словами Новенький запрокинул голову и, захлебываясь, захохотал. Его глаза заволокли черные катаракты.
Степа тонул в черноте хохота.
32
Бурый бился в истерике, забыв о субординации и о собственном страхе перед этим психом Шварцем. Забыв об уважении.
— Нахуя нам этот головняк?! Ну нагрузи ты его, ну леща дай, но это че такое?! Нас закроют всех теперь!
Шварц молча смотрел перед собой на пыльную дорогу; о чем он в этот момент думал, понять было невозможно. Из магнитофона «Нивы» бубнил Мистер Малой, собирающийся погибать молодым.
— Нет, ну какого хуя?! — не унимался Бурый. — Они ж ничего тебе не сделали! Пиздюки какие-то левые! Нам теперь сидеть полюбэ!.. А я только от армейки отмазался!
— Он, прикинь, Шварц, — преувеличенно бодро сказал Сися, которому тоже было не по себе, — большой палец на ноге себе отпилил, чтобы, короче, к строевой был негоден. Ну не долбоеб, не?!
Шварц ничего не ответил. Мистер Малой повторил, что будет погибать молодым.
— Да ты, вася, не ссы, — обернулся Сися к Бурому. — На малолетку в Старочеркасск заедем и говна делов. Шварц там всех знает. Зима-осень, год долой, восемь пасок и домой, гха-гха!
— Не пойду я ни на какую зону! — взвился Бурый. — Я вообще не при базарах! Я мусорам скажу, что вы меня заставили с вами поехать!
Его паника была настолько неподдельной и заразной, что вместо полагающегося в таких случаях гнева Сися испытал что-то вроде солидарности. Несмотря на браваду, сидеть ему тоже не хотелось — тратить несколько лет жизни на расплату за идиотскую выходку Шварца желания не было; да и в бригаде сидельцев не любили — считалось, и не без оснований, что они никогда уже не смогут избавиться от абсолютно лишних в бандитском деле блатных понятий.
Он собирался было что-то сказать, когда «Нива» подпрыгнула на кочке. Зубы пассажиров лязгнули. В старой магнитоле отошел какой-то контакт, отчего голос Мистера Малого замедлился — бодрый придурочный речитатив превратился в завывание. «Бу-у-о-у-уд-у-у п-а-а-о-а-г-и-б-а-а-о-а-ть…»
33
Смех Новенького оборвался. Он резко, с хрустом повернул голову в сторону, в которой скрылась «Нива».
Через секунду Степа обмяк, опустился на землю и закашлялся.
34
— Слышишь, мразь, — спокойно сказал Шварц, на щеках которого снова начал разгораться румянец. — Я тебя сейчас научу…
Он осекся и улыбнулся. Сися, всё это время настороженно смотревший на старшего пацана, замер: этот оскал явно не подчинялся мимическим мышцам лица. Долю секунды назад Шварц цедил сквозь сжатые губы, а сейчас уже широко и спокойно улыбался.
Глядя перед собой чьими-то чужими глазами.
— Нет, — сказал он.
— Хули нет! — снова заверещал Бурый. Если бы «Нива» не была двухдверной, он, наверное, уже выпрыгнул бы с заднего сиденья на полном ходу. — Это вам похуй, в армейку или на зону! А я ебал такие расклады!
Сися нервно заерзал на жестком сиденье: накануне Шварц отдал машину армянам перетянуть салон; те успели только отодрать обшивку — автомобиль понадобился для срочного выездного мероприятия. Брошенное под задницу грязное полотенце не помогало — было ощущение, что сидишь на сковороде.
— Да тебя самого на тюрьме выебут, — рыкнул Сися. Несмотря на стремную ситуацию, с каждой минутой становившуюся всё более стремной, промолчать он не смог — Бурый начал его не на шутку бесить. — Плачешь как соска. На зону даже лучше! В армейке увезут на севера — и кукуй там, жопу морозь.
Не снимая ноги с педали газа, Шварц вдруг рывком повернулся к Сисе.
— Песьи умы.
Его голос звучал как пауки, нежно перебирающие лапками под черепной коробкой.
— Шварц, братух, гасись! Размотаемся сейчас! Ты в поряде?!
— Слава, что с ним? — вякнул сзади Бурый. — Что он буровит?! Он, по ходу, съехал с песьего ума.
Последние два слова Бурый произнес тем же паучьим голосом, которым только что разговаривал Шварц. Сисю затрясло. Парализованный ужасом, он видел, как Шварц начал снимать ногу с газа, но сделать этого не успел — нога, словно вдруг обретшая собственную волю, с силой опустилась обратно. «Нива» с ревом рванула вперед, содрогаясь на неровной дороге. Под капотом что-то нехорошо задребезжало. Голос Мистера Малого замедлился до нечленораздельного воя.
— Вы так от них отличаетесь.
— Слава, я разобью окно! Я прыгну! Мне страшно!
За какие-то десять минут Бурый проделал путь от грозы района (точнее, одного двора в этом районе) до охваченного истерикой мальчика, по чьим веснушчатым щекам катились крупные слёзы. «Нива» неслась вперед в клубах пыли, опасно дергаясь из стороны в сторону.
— Мне приходилось голодать годами, десятилетиями, веками, — продолжал Шварц сквозь улыбку. — Должен признать, что это делало меня неразборчивым в пище. Когда на кону стоит выживание, вкус отступает на второй план.
— Ебни его! Сися, уеби ему! Он поехавший! Мы сдохнем сейчас из-за него, ты что, не видишь?!
Бурый осекся и оскалился.
— Тс-с-с! — сказал Бурый самому себе.
Он вдруг дернулся вперед, врезавшись лицом в металлическую спинку переднего сиденья, откинулся назад и снова с силой впечатал лицо в подголовник, потом снова, снова и снова, словно наказывая самого себя за неведомые, но страшные прегрешения. Сначала сломался его нос. Потом челюсть. Потом надбровная дуга. Даже теряя сознание, Бурый продолжал улыбаться ошметками губ.
— Если ты скажешь хоть слово, — с улыбкой обратился Шварц к Сисе, — то вырвешь свой язык. Это будет мучительно и долго, но, уверен, ты справишься.
В груди у Сиси кольнуло. Он вдруг понял, что выражение «умереть от страха» — не преувеличение.
— О чем я?.. Ах, да. В голодные времена я был вынужден пробавляться низшими существами: овцами, стервятниками, собаками. Как ни удивительно, разум пса на вкус почти такой же, как человеческий. Правда, песий ум — пресный.
Сися медленно потянулся в направлении дверной ручки. Самоубийственная скорость и перспектива размазаться по дороге его уже не пугали — точнее, пугали меньше, чем то, что сейчас сидело в нескольких сантиметрах от него.
— Мне доводилось есть более вкусных собак, чем вы. Но за последнюю тысячу лет я сильно проголодался.
Забыв об осторожности, Сися дернул дверную ручку — и визгливо выругался: двери «Нивы» были заперты. Он начал трясущимися пальцами отковыривать пимпочку перед стеклом.
Бурый позади бился, как пойманная на блесну рыба, и хохотал захлебывающимся смехом, забрызгивая салон кровью из своего раскрошенного лица.
Шварц замотал головой и выпустил руль из ослабевших рук. Его вырвало.
Под капотом «Нивы» что-то громко лопнуло — и автомобиль, потеряв управление, понесся в кювет.
В последнюю секунду перед тем, как мир превратился в алый лязг, неведомая деталь магнитолы встала на свое место. Вой прекратился, и Мистер Малой успел энергично сказать:
— …ать молодым!
35
— Гражданка Алимова, я еще раз повторяю: заявления о пропаже принимаются по истечении двадцати четырех часов с момента…
— Миленький, да я понимаю, — всхлипывала Ольга Васильевна, — но сделайте что-нибудь, я же под суд пойду, если с ними что-то случилось!
— Ну, как случится — так и пойдете, а пока ничем помочь не можем.
Милиционеров было двое. Один — совсем молодой, лопоухий и прыщавый; он стоял чуть в стороне и молча хмурил белесые брови. Говорил второй — кряжистый усатый дядька с капитанскими погонами, визуально напоминавший не служителя правопорядка, а колхозного свинаря.
По счастью, автобусы с детьми и остальными учителями успели отправиться в сторону Азовского речного вокзала — Ольга Валерьевна по прозвищу Гитлер поняла, что происходит что-то незапланированное, и настояла на скорейшем отбытии, пока дети не разобрались в ситуации и не устроили панику. Костя Ким и так уже начал задавать лишние вопросы: а куда делся Худородов, а где Шаманов… Гитлер сказала, что родители Сухомлина приехали на машине и забрали ребят пораньше, чтобы успеть на чей-то день рождения. Ольга Валерьевна и сама не до конца понимала, зачем она это сделала; куда запропастились восьмиклассники, она не знала, но мысль о том, чтобы застрять в этом кошмарном месте на неопределенное время, сковывала ее ледяным ужасом. Найдутся, не маленькие. В конце концов, за них отвечает не она, а классный руководитель — заслуженный учитель Российской Федерации Алимова Ольга Васильевна.
Быстро и нехорошо стемнело; на опустевшей площадке перед краеведческим музеем, освещенной затянутой сеткой лампочкой, остались только милиционеры, Ольга Васильевна и физрук.
Ах да — и еще Питон.
Прогону Гитлера про день рождения он не поверил ни на секунду — дело явно пахло какой-то очень смешной шуткой, возможно даже, Самой Смешной. Воспользовавшись всеобщей суетой, он скользнул в сторону от «Икарусов» и засел в кустах, из которых отлично просматривалась пустеющая площадка. Когда приехал милицейский уазик, он навострил уши, но ничего интересного долго не происходило — менты со скучными лицами увещевали суетящуюся Ольгу Васильевну, а физрук просто пасся в отдалении. Питон с надеждой подумал, что Крюгера и его дебильных друзей мог поймать маньяк — если верить школьным слухам и подслушанным родительским разговорам, серийных убийц в области развелось немало. Чупров прикрыл рот ладонью и захихикал, представляя, как маньяк насилует и потрошит тупых недоделков. Вот это была бы всем шуткам шутка! Еще смешнее, чем та, которую он утром запустил в действие! Отсмеявшись, Питон снова затаился — может, ему даже удастся увидеть трупы! Почему-то он не сомневался, что Витя Крюгер и его гоп-компания живыми из Танаиса не вернутся.