— Ты мне понормальнокай еще, ара.
Не накормить гостя сосед не мог.
Скоро из кухни донеслись шкворчание и самый вкусный в мире запах.
Всё это сопровождалось сдавленными матюками и грохотом — тетя Диана мужу не помогала и вообще куда-то делась. Мало ли, подумал Шаман. Поссорились, может. Или отец на нее в очередной раз навыебывался.
Он пошел на кухню — просто сидеть и ждать ужина было как-то не по-пацанячьи.
Армен обжег палец о раскаленную кромку сковороды, прошипел непонятное матерное слово и сказал, словно продолжая начатый разговор:
— От атамана приходили несколько раз, спрашивали за тебя. К Юре ходили, но он выгнал их — ряженые, говорит, туда-сюда. Мне сказали, что они Лехины должники по жизни, как брат он им, тебя отобьют, если что. Ты, наверное, иди к ним туда, к атаману, там всяко безопасно будет.
Саша молча вскинул брови. Ни к какому атаману он не собирался.
— Ты, то есть, поешь сначала, да я тебе в пристройке постелю, а там надо будет, конечно, как-то решать это дело…
Что-то тут было не так.
Армен выложил на стол деревянную подставку, опустил на нее шипящую сковороду и положил рядом две вилки.
— Давай прям так, по-походному, чтоб тарелки не мыть потом. С тобой поем.
Ели они молча, по очереди загребая картошку и отдуваясь. Шаман моментально обжег нёбо, но это было как бы частью программы — по-походному так по-походному.
На половине сковороды Армен встал, сделал заговорщицкий жест и вынул откуда-то из-под раковины полупустую бутылку с мутной жидкостью, заткнутую бумажной пробкой.
— Тебе не предлагаю, — шепотом сказал он и, стараясь не звенеть, от души плеснул себе в чайную чашку. — А то Леха мне башку открутит…
Сосед осекся, краем глаза посмотрел на младшего Шаманова и жадно, постукивая зубами по краю чашки, выпил всё, что там было.
— Я это, слушай… — начал он, словно вдруг на что-то решившись. — Ты меня знаешь: я, блять, никогда…
Шаман выпучил глаза: дядя Армен принципиально не матюкался дома, это было одно из его неписаных, но непреложных правил; во дворе или на улице он разговаривал как все нормальные люди, но в стенах их с тетей Дианой жилища он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе выругаться — даже будучи в сракотан синим.
— Вы с Лехой всегда были мне как…
Армен споткнулся на полуслове, замер и уставился стеклянными глазами в пространство перед собой. Вилка, звякнув, выпала из его руки на стол.
— Арме-е-ен! — грозно рыкнула тетя Диана откуда-то из глубины дома.
Сосед отмер, но на гостя старался больше не смотреть. Отработанным движением он сунул самогон обратно под раковину, взял с блюдца зубчик чеснока, быстро схрустел его, чтобы перебить запах (как будто Диану можно было обмануть такими вещами!), крутанул ручку громкости на радиоприемнике и поспешил на зов — вся эта последовательность действий не заняла и полминуты.
Шаману вдруг очень захотелось оказаться подальше отсюда — встать и бежать из этого чистенького домика, пахнущего домашней едой, спокойствием и основательной семейной жизнью, которую его родители так и не смогли построить за десятилетия брака.
Есть расхотелось.
Он швырнул вилку на стол и схватился за виски.
По радио звучала передача по заявкам слушателей «С любовью к Вам».
— Свою первую учительницу Октябрину Алексеевну Хасаржинскую поздравляет с семидесятилетием Елена Кучумова! В день юбилея Елена просит передать Октябрине Алексеевне пожелания крепкого здоровья и благодарность за данную ей путевку в жизнь. Знания, которые Октябрина Алексеевна подарила сотням детишек, ничего не стоят в челюстях голодного мира.
Шаман стиснул зубы и зажмурился с такой силой, что под веками заплясали оранжевые пятна.
— Знания в лучшем случае приносят страдания, — продолжало радио паучьим голосом. — А в худшем — исчезают без следа, вытесненные борьбой за выживание, животной возней у кормушки. Вознестись над этой бессмысленной борьбой, прервать свою жизнь ради друзей и близких больше неспособен никто из вас. Возможно, именно поэтому вы превратились из самых опасных хищников подлунного мира в вырождающуюся цивилизацию рабов. Но тебе повезло — у тебя есть я. Сейчас я расскажу, что тебе нужно сделать.
85
Найти адрес Коровиных, рядом с которыми жил недорезанный и недоученный малолетка, оказалось довольно непросто. Водить жалом по Нахаловке и спрашивать, кто тут где живет, было бы затеей изначально тупой и самоубийственной — это Шварц понимал даже в своем нынешнем состоянии. Звонок в справочную обернулся только просранной в телефоне-автомате монеткой: имен соседей сучонка он не знал, только фамилию, а на просьбу «дать адрес Коровиных с Нахаловки» раздраженный женский голос в трубке пообещал сообщить в милицию и сменился короткими гудками.
Шварц месил грязь по району, придерживая нож за подкладкой кожана, и думал.
Получалось не очень хорошо: отвлекали мать, снова начавшая поглядывать на него из чужих окон (иногда — из нескольких сразу), и мысли о невестах, по которым Шварц, оказывается, успел соскучиться. В своей неотразимости он не сомневался — опыт показывал, что невестам важна не внешность, а целеустремленность, жесткость и другие мужские качества, которыми он обладал в избытке. За мыслями об этих качествах Шварц успел позабыть про дерзкого малолетку — найдется, куда он, сука, денется.
Невест, правда, по дороге что-то не попадалось. Он мотанул большой круг через Тельмана и Газетный переулок, потом по Варфоломееева и Подбельского, но никого подходящего не встретил. Была уже мысль пройти через парк Строителей, что по другую сторону Буденновского проспекта, но помешали былые инстинкты — там уже была нахаловская территория, где Шварца некоторые знали, а кое-кто и ненавидел. Встревать в блудняки не хотелось даже из-за перспективы найти невесту. Домой идти хотелось еще меньше (да и дорогу туда он, честно говоря, забыл), но можно было, наверное, вернуться в Александровку и научить Сисю чему-нибудь новому. Чем конкретно его обидел Сися, Шварц тоже не помнил, но было это совершенно неважно.
Сисе в этот вечер повезло, потому что потенциальная невеста нашлась, хотя и с некоторыми оговорками. Во-первых, она свернула с Красноармейской в Доломановский переулок и пошла в сторону Дворца спорта. Это было еще ближе к Нахаловке, чем хотелось бы. Во-вторых, невеста была не очень во вкусе Шварца — совсем мелкая, лет восьми. Подумав, он пошел с собой на компромисс: до Дворца спорта невеста, может, еще и не дойдет, а что молодая — так это даже лучше. Он ее всему научит и, как это называлось у пацанов, воспитает под себя.
Шварц ускорил шаг. Было уже совсем темно, плюс спустился характерный для Ростова в это время года не то густой туман, не то мелкий дождь, — то есть, всё складывалось как нельзя лучше. Поудобнее перехватив нож за подкладкой, Шварц свистнул.
Девочка, не оглядываясь, ускорила шаг.
Шварц улыбнулся — проверка была пройдена. Как известно, на свист оборачиваются только шлюхи, а его невеста должна быть целомудренна и чиста.
Здесь из темноты кто-то сказал:
— Танюх, че одна? Мать с продленки не встретила?
Шварц тормознулся — голос был низкий и чуть гнусавый. Очкастые отцы невест такими голосами не разговаривали.
Невеста в ответ с облегчением пискнула что-то невнятное.
Не успел он придумать, как выпутаться из потенциально косяковой ситуации, как ситуация стала еще хуже.
Из подворотни вырулил явно ссавший там пузатый милиционер (Шварц не мог, конечно, знать, что это был участковый Рахимбеков, не так давно невольно спасший Шамана Большого от майора Азаркина в гаражах), по-моржовому фыркнул на туман и сказал девочке:
— Пошли, провожу. Маньяков знаешь сейчас сколько развелось? Матери твоей по жопе бы надавать.
Разочарованный Шварц начал было пятиться обратно в сторону Красноармейской, как вдруг ему в голову пришла (нашептанная матерью) идея. Он поднял повыше воротник кожана, сунул обе руки в карманы и будничным голосом сказал:
— Товарищ командир!
Мусор, державший несостоявшуюся невесту за руку, нехотя обернулся и вопросительно посмотрел на скрытый туманом силуэт.
— Однополчанин мой тут живет где-то, дембельнулись в девяносто первом, — гладко стелил Шварц, говоривший словно чьими-то чужими словами. — Кандагар прошли, ДШМГ пятого пограничного отряда.
(Про этот ДШМГ, что бы ни значила неуютная шипящая аббревиатура, всё время рассказывал пустоте слепой сосед Шварца, коротающий дни на лавке у подъезда, — ишь ты, врезалось в память.)
Рахимбеков издал уважительный звук — в Афган его в свое время не взяли по состоянию здоровья (начинающееся ожирение и вполне оформившаяся близорукость), и, как он считал, ровно с того момента его жизнь покатилась под откос. Ветеранов Афганистана он очень уважал и всегда вставал, когда поблизости звучала песня ансамбля «Голубые береты».
— Он мне адрес записал, а я посеял. Коровин фамилия, жена у него еще, не помню, как зовут, видная такая…
Как выглядит автор записки, Шварц, разумеется, не представлял.
— А, Коровин? — с готовностью отозвался участковый. — Так это прямо пару кварталов и направо третий дом. Там приметный, не ошибешься. Рядом еще халупа какая-то, пожар там был. Сейчас адрес точно скажу.
Он выпустил девочкину руку, вынул из планшета блокнот, прикрыл его от дождя туловищем и быстро пролистнул несколько страниц.
— Вот, смотри.
Не веря своей удаче, Шварц прочитал адрес, записанный напротив фамилии Коровин.
— Спасибо, командир, выручил.
— Здравия желаю, — вдруг гаркнул Рахимбеков.
Шварц чуть не ляпнул «Служу Советскому союзу», но вовремя заткнулся — на такой херне можно было конкретно влететь. Он молча кивнул, обогнул мусора и быстрым шагом двинулся в указанном направлении.
Он даже не ругал себя за то, что чуть не отвлекся от важного дела на невесту, — и за то, что чуть не попал из-за этого в конкретные молотки. Научить сучонка было гораздо важнее, чем… Чем всё!