Конечно, экономический кризис продолжал углубляться, и надежды Горбачева на новый план Маршалла со стороны западных партнеров, о котором он вел разговор с лидерами «Большой семерки» в Лондоне в июле, не оправдались. Вместе с тем, казалось, всем было понятно, что преодолевать этот кризис проще вместе, чем порознь, соревнуясь друг с другом.
Очередной тактический триумф притупил бдительность Горбачева и привел к тому, что он проигнорировал тревожные сигналы, начавшие поступать к нему с разных сторон. Один из них со ссылкой на свои источники в окружении Крючкова передал ему А. Н. Яковлев.
Впоследствии, встретившись с «кротом», я получил подтверждение его информации. На ее основе Яковлев написал Горбачеву: «По моим данным, правыми силами ведется подготовка госпереворота с намерением установления в стране полуфашистского режима. Ваш проект, представленный в 1985 году, будет решительно осужден, против Вас лично и Ваших сторонников будет развязана компания очернения и репрессий».
Горбачев успокоил своего друга, считая, что он надежно защищен от любых авантюр «пактом о примирении», заключенным им с Ельциным и другими республиканскими лидерами. Несколько дней спустя схожая информация поступила из совсем другого источника — от американского посла в Москве Джека Мэтлока.
Тогдашний мэр Москвы, входивший в окружение Ельцина, Гавриил Попов, воспользовавшись приемом в американском посольстве, дал понять послу, что хочет с ним поговорить наедине. Поднеся палец к губам, он написал на клочке бумаги, что «против Горбачева замышляют переворот». Включившись в игру, Мэтлок, не произнося ни слова, прислал ответ: «Кто за ним?» Попов написал имена: «Павлов, Крючков, Язов, Лукьянов». Изумленный Мэтлок поставил большой вопросительный знак перед именем Лукьянова — Председателя Верховного Совета и давнего друга Горбачева. Попов кивнул в знак подтверждения.
Передав эту информацию в Вашингтон президенту Бушу с просьбой сообщить ее Ельцину, находившемуся в это время в США, Мэтлок от себя приписал, что такой сценарий представляется ему маловероятным. Буш в ответ поручил ему передать информацию Горбачеву без ссылок на ее источник.
На следующий день Горбачев принял его в компании с Черняевым. Поприветствовав «товарища посла» и выслушав его, Горбачев попросил передать его благодарность Бушу за истинно «дружеский жест», однако заверил Мэтлока, что все находится под контролем.
Находясь на грани нервного и физического истощения, Горбачев тем не менее был удовлетворен. Он считал, что главные риски остались в прошлом. Позднее он сравнит облегчение, испытанное им после достижения договоренности в Ново-Огареве, с эмоциями пассажиров самолета, взлетавшего в известном советском фильме-катастрофе. Взлет происходил в тот момент, когда из-за начавшегося землетрясения под самолетом уже разрушалась взлетная полоса и рушилось здание аэропорта. Ему не терпелось отключиться от всех забот хотя бы на пару недель и провести их вместе с Раисой Максимовной в кругу семьи.
«Холостой» путч
В разных странах в народных календарях месяцы или сезоны называют по имени фруктов или цветов, с которыми их ассоциируют. В советском календаре не было, как в японском, «месяца цветения сакуры» или, как у французов, «сезона вишни». Зато был навсегда ставший «Красным» октябрь, а после 1968 года август превратился в «месяц танков».
Был ли путч действительно неизбежен? Зная задним числом о тех катастрофических последствиях, которыми он обернулся не только для судьбы Советского Союза и лично Горбачева, но и для самих его организаторов, не надо удивляться тому, что после его провала появилось немало версий альтернативного развития событий.
Черняев считал, что, если бы Горбачев не уехал 4 августа в Форос, у путчистов не хватило бы решимости организовать заговор против него в Москве. Ведь, не имея возможности объявить его «неспособным по состоянию здоровья» исполнять функции президента, они должны были бы действовать так же свирепо, как чилийские генералы против Сальвадора Альенде в 1973 году[1]. Зная личные качества и уровень этих людей, такое трудно себе представить.
Версия о том, что «любительский» и импровизированный характер путча объясняется тем, что он был организован в спешке, после того как стоявшие за ним фигуры получили результаты «прослушки» КГБ ключевого разговора трех лидеров в Ново-Огареве, из которого узнали о своем предстоящем увольнении, кажется слишком легковесной.
В любом случае ни одну из этих версий «случайного» путча невозможно проверить. Кроме того, они затушевывают более серьезный вопрос: можно ли считать, что если бы путч не состоялся в августе, он не произошел бы в другое время, приняв, возможно, иную форму.
Да и упрекая Горбачева в том, что он «просмотрел» назревавший путч в августе, не будет ли справедливо задать вопрос: а скольких возможных путчей ему удалось избежать за шесть лет своего пребывания у руля страны, часто лавируя, сбивая со следа своих противников и преследователей и нередко озадачивая собственных последователей?
Поэтому лучше сосредоточиться на политической логике развития ситуации, которая, невзирая на все тактические маневры и ухищрения Горбачева, неумолимо вела к фронтальному столкновению непримиримых политических лагерей. Поскольку пока представители двух альтернативных сценариев продолжения реформ: эволюционного, отстаивавшегося Горбачевым, и радикального, представленного Ельциным, — были заняты выяснением отношений друг с другом, в спор между ними вмешались приверженцы третьего — «китайского» — пути, заимствованного у организаторов силового подавления оппозиционеров в Пекине в июне 1989 года на площади Тяньаньмэнь.
Их выступление отнюдь не было импровизированным. Известно, что сторонники сохранения союзного государства в его традиционной советской форме не отказались от своих намерений силового подавления выступлений сепаратистов еще со времени событий в Прибалтике. Их планы проходили отработку в марте на улицах Москвы и вступили в стадию форсированной подготовки с момента, когда Горбачев решил ради спасения Союза пойти на компромисс с республиканскими вождями.
Еще весной некоторые члены окружения Горбачева начали получать «странные» телефонные звонки от Крючкова, очевидно, пытавшегося прощупать почву для возможных действий, заводившего разговор о «неадекватном» поведении Горбачева. Янаев, едва избранный на пост вице-президента, тоже не упускал случая упомянуть о «физическом и психическом истощении» своего босса.
На следующий день после отъезда Горбачева из Москвы Крючков пригласил попариться в сауне на секретном объекте КГБ, расположенном в московском предместье, министра обороны Язова, шефа кабинета и многолетнего помощника и секретаря Горбачева Валерия Болдина, а также двух партийных функционеров О. Бакланова и О. Шенина, оставленного Горбачевым в качестве своего зама по партии «отслеживать» ситуацию. Повод для встречи не был секретом для приглашенных: уже в течение нескольких недель они обменивались по телефону все более тревожными оценками изменений ситуации в стране, особенно после того, как поняли, что, вступив на путь поиска договоренности с республиканскими лидерами, Горбачев вскоре окончательно покинет свою прежнюю «семью».
Они могли себе позволить обсуждать эти чувствительные сюжеты по телефону, поскольку система прослушки была, естественно, под контролем служб Крючкова, а получаемые ею сводки регулярно попадали на стол Болдина. Он аккуратно складывал их в своем сейфе, откуда они и были извлечены после провала путча и представлены в качестве улик на процессе по обвинению членов ГКЧП в антигосударственном заговоре.
На этот раз Крючков мог предложить своим гостям особенно ценное блюдо — запись разговора в Ново-Огареве между Горбачевым, Ельциным и Назарбаевым, когда они обсуждали свои планы на будущее и обговаривали вопрос об отстранении Янаева, увольнении премьера и ключевых членов правительства. Список кандидатов в члены будущего ГКЧП было нетрудно составить.
Сценарий шагов, необходимых для введения чрезвычайного положения, был сверстан по схеме, уже обкатанной в Польше в 1981 году генералом Ярузельским, которого, разумеется, консультировали эксперты КГБ.
Собравшиеся в сауне не ждали серьезных проблем. Они были уверены, что республиканские вожди, прошедшие выучку в партийных школах, естественно, подчинятся решениям, принятым в Москве. Реакция публики их интересовала в наименьшей степени — они исходили из уроков Советской эпохи, один из которых был сформулирован однажды на заседании Политбюро долгожителем из сталинских лет Андреем Громыко: «Когда армия появится на улицах, люди разбегутся». Для наименее понятливых, как проинформировал своих гостей Крючков, — их списки уже составлены, — были припасены несколько сот пар наручников и приготовлены места «временного содержания».
Оставалось обсудить два вопроса: «проблему Ельцина» и как поступить с Горбачевым, возможная реакция которого на объявление в стране чрезвычайного положения по причине его «неспособности» управлять страной была неизвестна.
Что касается Ельцина, учитывая непредсказуемость поведения персонажа, были предусмотрены два варианта. Один «мягкий», предполагавший его сотрудничество с заговорщиками. Они считали, что из-за его соперничества с Горбачевым и хорошо известной взаимной неприязни российский лидер, удовлетворенный спектаклем унижения советского президента, пойдет на то, чтобы позволить ГКЧП выполнить «грязную работу» при условии гарантий его статуса непререкаемого правителя на российской территории.
На случай его отказа сотрудничать был предусмотрен более «жесткий» сценарий — «изоляция» в укромном месте на время, необходимое для того, чтобы ситуация успокоилась. Подобным образом Ярузельский поступил с лидером польской оппозиции Лехом Валенсой.
Чтобы дать возможность Ельцину выбрать из этих двух вариантов, была сформирована депутация в составе Язова и Павлова, которая д