олжна была встретить его вечером 18 августа по возвращении из Алма-Аты. Предполагалось, что для обеспечения наиболее благоприятных условий для этих важных переговоров самолет с российским президентом будет посажен на военном аэродроме в Чкаловском вместо слишком людного Внукова. Как мне рассказал, уже выйдя на свободу после ареста, Янаев, в случае отказа сотрудничать Ельцина должны были «интернировать».
Что касается Горбачева, то путчисты исходили из прецедента Вильнюса, когда, как они считали, он дал молчаливое согласие на проведение спецоперации против литовских сепаратистов. Все, таким образом, не должно было выйти за рамки камерного «дворцового переворота» или закрытого заседания Политбюро и вызвать какие-либо потрясения внутри страны и тем более на мировой арене.
Этот безупречный план начал рассыпаться с первых попыток его реализации. Когда 18 августа около 5 часов пополудни в Крым к Горбачеву для его изложения прибыла депутация ГКЧП в составе О. Шенина, О. Бакланова, В. Варенникова, В. Болдина, а также начальника личной охраны Горбачева Ю. Плеханова, первый заданный им вопрос был: «Кто вас послал?»
Услышав про ГКЧП, он начал записывать фамилии его членов и поставил вопросительные знаки против двух фамилий — Язова и Лукьянова. Позже он мне сказал, что не мог поверить в предательство этих людей, которым полностью доверял.
«А Ельцин?» — был его следующий и логичный вопрос. «Он арестован или вот-вот будет интернирован», — сообщил ему Олег Шенин, недавно избранный в члены Политбюро по предложению Горбачева. После этого он изложил президенту намерения ГКЧП и варианты поведения президента, из которых ему предлагалось выбирать. Горбачев выматерил членов самозваного ГКЧП, назвал их авантюристами и потребовал его немедленного роспуска.
После этого «интернировать» решили его, изолировав от внешнего мира тройным кольцом оцепления с суши, военными кораблями в море и лишив средств связи и «ядерной кнопки». Двум офицерам, которые 24 часа в сутки носили за президентом пресловутый чемоданчик с кодами, позволяющими ему отдать приказ о запуске ядерных ракет, было приказано вернуться в Москву.
Мне, к сожалению, не удалось узнать у Янаева, доверили ли ему «ядерную кнопку» на те несколько часов, когда он исполнял роль главы государства. Так или иначе, на протяжении 73 часов — столько времени продолжалось «интернирование» Горбачева — Советский Союз по воле путчистов перестал быть второй мировой ядерной сверхдержавой.
Впоследствии особенно пенял Горбачеву на неласковый прием ветеран афганской войны и «усмирения» Вильнюса генерал Варенников, который в ответ на свое предложение «уйти в отставку» по-хорошему, услышал «непарламентские выражения». Тот же Варенников признал, что у членов ГКЧП не было запасного «плана Б» на случай отказа Горбачева сотрудничать с ними.
После того как депутация вернулась ночью 18 августа в Кремль с пустыми руками, там воцарилось уныние. Как вспоминал Валерий Болдин, «мы все растерялись, в дороге из аэропорта молчали, в Кремль вошли как роботы». Чтобы придать фактически совершенному государственному перевороту видимость легитимности, путчисты бросились разыскивать вице-президента Янаева и послали два (!) вертолета за председателем парламента Лукьяновым, предусмотрительно удалившимся из Москвы для обеспечения себе алиби. Роль Янаева и Лукьянова состояла в том, чтобы ввести ГКЧП в конституционные рамки.
Вот что рассказал мне о тех событиях в Кремле сам Янаев: «Меня до полуночи „топтали“, уговаривали, угрожали: сделаем без тебя, но пролитая кровь будет на тебе… Я отказывался, предлагал возглавить ГКЧП Лукьянову. Он сказал: ты по Конституции — второе лицо. Болдин добавил: мы уже все повязаны и у тебя один выбор — или идти со всеми или отправляться в Лефортово. Я, в конце концов, согласился, хотя знал, что приношу себя в жертву при любом исходе. Может быть, из-за этого на следующий день на пресс-конференции у меня действительно дрожали руки».
Когда три дня спустя арестовывать Янаева и действительно везти его в Лефортово явился член Президентского совета при Горбачеве Вениамин Ярин, Янаев крепко спал на диване, рядом стояла пустая бутылка виски. Ярин ему сказал: «Ну вот, сейчас я поеду тебя сажать, а был бы ты умнее, приехал бы освобождать».
Не удалась и попытка горе-стратегов ГКЧП «завербовать» Ельцина по банальной и специфически русской причине: после «проводов» с обильными возлияниями на аэродроме в Алма-Ате российский президент был не в состоянии не только что-то обсуждать, но и говорить. В результате заключение антигорбачевского пакта отложили до утра. «А наутро он нас обманул», — рассказывал Янаев.
Действительно, на следующий день «вербовать» Ельцина в сторонники путча было поздно. Его окружение успело ему объяснить, какие политические козыри неожиданно упали ему в руки в ситуации фарсового путча. После того как он скрепя сердце согласился на роль второго лица при президенте реформированного Советского Союза, он, разумеется, не был готов вернуться в статус провинциального секретаря при ком-нибудь вроде Лукьянова или Янаева.
Теоретически в этот момент должен был быть приведен в действие «жесткий» сценарий, однако группа «Альфа», которая провела ночь в лесу, окружавшем дачу Ельцина в Архангельском, так и не получила приказа выступить. По всей видимости, Крючков на это не решился, потому что первоначальный сценарий заговора начал рассыпаться и арест грозил уже ему самому.
В ночь на 19 августа 1991 года бронетехника Красной Армии прибыла на площадь с таким же названием не для очередного празднования Октября, а по распоряжению Государственного комитета по чрезвычайному положению. Его члены, чьи имена были известны далеко не всем, утром оповестили граждан и остальной мир о том, что «праздник непослушания» под названием «перестройка» закончился и что его инициатор Михаил Сергеевич Горбачев «временно» отстранен от власти и изолирован на госдаче в Крыму…
…Как и большинство моих коллег по аппарату ЦК, я ушел в отпуск в августе, дождавшись отъезда генсека и президента в Форос. Когда рано утром 19-го я услышал по радио сообщение о том, что «по состоянию здоровья» Горбачев не может выполнять функции главы государства и по этой причине заменен в этой роли вице-президентом Геннадием Янаевым, помню, что сказал сам себе: «Ну вот, чего и можно было ожидать».
Разумеется, до этого я не получал, как Горбачев, каких-либо сигналов или хотя бы намеков на то, что подобное может произойти и что за спиной президента зреет заговор. Тем не менее в наэлектризованной политической атмосфере последних месяцев было нетрудно услышать грозовые разряды.
Наблюдая и частично участвуя сам в беспрецедентных событиях и переменах, начавшихся в стране с избранием Горбачева и связанных с перестройкой, я иногда ловил себя на мысли о том, что они не могут продолжаться бесконечно и беспрепятственно. Наверное, это мое ощущение было сродни реакции бедуинов из Сахары, которых, как я где-то прочитал, привезли в Канаду полюбоваться на Ниагарский водопад. Они стояли перед ним, оцепенев, и, когда их спросили, почему они не уходят, кто-то из них ответил: «Мы ждем, когда это кончится». Бедняги не могли вообразить, что где-то на земле существует место, где чистая вода льется по воле природы беспрерывным и щедрым потоком.
Как и Горбачев, я был на даче, но не в Крыму, а в 50 километрах от Москвы. Торопиться теперь было некуда. «Первый день они потратят на отлов команды Горбачева в Москве», — прикидывал я (позднее моя догадка подтвердилась: для «временного сосредоточения» наиболее близких соратников президента были предусмотрены казармы на нескольких военных объектах неподалеку от столицы). «На следующий день приедут за мной, — рассуждал я, видимо, преувеличивая значимость моей персоны. — Значит, по крайней мере, есть день для того, чтобы понять, имеем ли мы дело с „чилийско-пиночетовским вариантом“, греческим „бунтом черных полковников“ или со специфическим русским „блюдом“».
В пользу последнего говорил тот факт, что исполняющим функции «заболевшего» главы государства объявили Янаева, которого я хорошо знал по прошлой совместной работе и кого мне трудно было представить в роли Пиночета.
Судя по тону деклараций ГКЧП (оказывается, и его провидел вещий Евгений Шварц в своем «Голом короле», назвав ВКБП — Временным Комитетом Безопасности Придворных), можно было предположить, что стрелять начнут не сразу. Прежде попробуют напугать всех, чтобы в наступившей тишине провести Чрезвычайный пленум ЦК или сессию Верховного Совета и сместить Горбачева, как Хрущева «за допущенные ошибки», а лучше — «освободить по его просьбе». Правда, как потом рассказывали свидетели, премьер Павлов, придя на заседание правительства, положил на стол рядом с собой пистолет и начал заседание фразой: «Ну что, будем сажать или расстреливать?»
Между тем очень скоро выяснилось, что шесть лет перестройки не прошли даром. Напугать путчистам удалось только республиканских вождей — от среднеазиатских партийных секретарей до украинского президента Кравчука, — которые немедленно встали «руки по швам», ожидая дальнейших указаний из Москвы, и заявили о готовности завтра так же ревностно служить ГКЧП, как еще вчера перестройке.
Судьба путча (и Горбачева) решилась в ночь с 20 на 21 августа, когда группа «Альфа» готовилась штурмовать Белый дом — центр сопротивления путчу, возглавленный Ельциным и окруженный символическим кольцом безоружных москвичей. Перед этим заместители руководителей трех силовых ведомств — Минобороны, МВД и КГБ — совершили последнюю инспекционную поездку и явились к своим шефам с выводом: штурм может кончиться «морем крови». Все трое отказались участвовать в операции.
Несколько лет спустя, проводя собственное расследование этой политической психодрамы, чуть было не закончившейся национальной трагедией, я спросил Крючкова, почему путчисты не применили силу. Его ответ был следующим: «Мы не хотели быть диктаторами».
После провала путча сам Лукьянов, которого путчисты прочили в преемники Горбачеву, разумеется, от прямой причастности к его организации открещивался. (Прокуратуру и суд, правда, он не убедил, в результате чего и был осужден вместе с остальными членами ГКЧП). Более того, Лукьянов презрительно отзывался о всей затее как о любительском «заговоре помощников, а не тех, кто принимает решения».