Пока происходила эта непростая техническая процедура, я давал последние интервью иностранным журналистам. На вопрос: «Что все-таки произошло с Горбачевым — сам ли он ушел или был отправлен в отставку?», я сказал, что Горбачев стал жертвой тех процессов, которым сознательно дал дорогу. В конце концов, он и сам в прощальном выступлении 25 декабря сказал: «Я понимал, что начинать реформы такого масштаба и в таком обществе, как наше, — труднейшее и даже рискованное дело».
Горбачев был прав, когда еще на заре перестройки говорил, что советское общество беременно глубокими переменами. Истлевшие двойные стенки — государственного социализма и централизованного государства — уже не могли сдерживать напор рвущихся наружу внутренних сил, которым он решился дать свободу. Но они же были для него теми рамками его проекта, за которые он не смог или не захотел выйти. Он взял на себя роль акушера истории и опроверг классиков марксизма, учивших, что только насилие может быть ее повитухой.
…Из приемной Горбачева мне сообщили, что он хочет меня видеть. Я вернулся в Кремль. За накрытым столом в Ореховой гостиной, примыкавшей к его кабинету, вокруг Горбачева сидели его ближайшие соратники — Черняев, Александр и Егор Яковлевы.
Посмотрев на сидевших рядом Горбачева и Александра Николаевича Яковлева, я подумал об их первой встрече в Канаде, когда они обсуждали плачевное состояние своей страны и строили еще неясные планы по ее обновлению, выглядевшие в то время, как «воздушные замки». Они, конечно, не могли тогда себе представить, что восемь лет спустя будут, сидя в Кремле, подводить итоги поразительной политической эпопеи, которая преобразует мир, положит конец «холодной войне» и приведет их собственную страну к грани распада.
Конечно, настроение на этой тризне по усопшему Союзу было отнюдь не праздничное — прощались как бы с членом семьи. В конце концов все участники встречи родились и прожили свою жизнь внутри этого рухнувшего дома. Ветер истории сорвал с него крышу, но открывшееся небо оказалось не ясным, а затянутым облаками. С другой стороны, превалировало чувство выполненного долга. Хотелось верить, что основные перемены, произведенные в стране и в мире, необратимы и назад отката не будет.
Наверное, Горбачеву хотелось бы, чтобы в этот исторический вечер прощальный ужин в Кремле выглядел по-другому, но если за скромным столом кого-то и не хватало, то по крайней мере не было никого лишнего. Ни один из республиканских президентов, ставших неожиданно для них самих за последние месяцы главами суверенных государств, в этот вечер ему не позвонил. Тень нового «царя» — Ельцина — уже накрыла Кремль своим колпаком. Да и советская пресса стремительно, забывая уроки гласности, уже торопилась перевернуть страницу перестройки. Полный текст речи Горбачева на следующий день опубликовала только одна «Российская газета».
Когда мы расходились после ужина, в коридорах Кремля было пустынно. Только забытое хозслужбами в телевизионном «кабинете» Горбачева красное знамя и табличка на Музее-квартире В. И. Ленина напоминали о государстве, которое не дожило 6 дней до своей 69-й годовщины…
«Подниматься над эмоциями» Горбачеву пришлось уже на следующий день. Хозяйственники новой кремлевской администрации отвели ему три дня, чтобы освободить служебную дачу. И хотя одних книг в доме набралось на несколько машин, Горбачеву было сказано, чтобы на служебный транспорт он не рассчитывал.
Приехав на следующий день в Кремль, чтобы заняться разборкой бумаг и дать несколько обещанных интервью, Михаил Сергеевич выглядел мрачным: «С дачи гонят, машины не дают», — сказал он, когда я осведомился о самочувствии. Ирина рассказывала: когда комендант дачи сообщил ему о сроке, отведенном на эвакуацию, отец рассвирепел и начал было шуметь: «Это позор». Грозился звонить Ельцину: «Ведь с ним по-человечески обо всем договорились!» А мама сказала: «Никому ни звонить, ни просить ни о чем не надо. Мы лучше умрем с Ириной, но упакуемся и переедем. Люди нам помогут».
Переезжать на их старую дачу, выделенную для ушедшего в отставку президента, помогали ребята из охраны, те самые, которые остались с ними до конца в Форосе. Управляющий делами «Горбачев-фонда» на своей машине объезжал пустые госдачи, набирая, где кровать, где стол или шкаф, чтобы хоть как-то меблировать новое жилье Горбачевых.
Через два дня, вопреки предыдущей договоренности о том, что Горбачев до конца недели сможет пользоваться своим кабинетом, чтобы сделать последние звонки и дать несколько обещанных интервью журналистам, в 8:00 утра помощник Ельцина позвонил в приемную и сказал, что Борис Николаевич намерен занять «свой кабинет». Табличку на стене с надписью «Президент СССР М. С. Горбачев» сняли ночью. А в половине девятого утра Ельцин в компании Бурбулиса, Хасбулатова, Силаева и Полторанина вошел в пустой кабинет, сел в президентское кресло, подергал ящики письменного стола и дал команду открыть бутылку виски, чтобы отметить событие. Взятие Кремля состоялось. Водружать российский флаг в углу, где раньше стоял советский, не стали, тем более что никто не догадался его с собой захватить.
Черняев, узнав об операции по «захвату» кабинета Горбачева, посоветовал тому не приезжать в Кремль для обещанного интервью, «чтобы не унижаться». Но бывший президент, назвав утренний рейд «операцией мародеров», сказал, что выполнит обещанное. Интервью состоялось в кабинете бывшего шефа его администрации Ревенко.
Может быть, никогда еще знаменитая формула Карла Маркса о том, что «история повторяется дважды — сначала как трагедия, потом в виде фарса», не подтверждалась так наглядно, как в случае с финалом СССР. После почти 70 лет, посвященных попытке строительства альтернативного мира и создания «нового человека», большевистский проект завершился поражением. Фарс, разыгранный в двух актах — сначала в августе группой нетрезвых политических авантюристов, а потом в декабре распитием бутылки виски в кабинете президента страны, — положил символический конец трагической и героической истории государства, основанного В. И. Лениным в 1917 году.
На последнем брифинге для международной прессы, который я проводил в качестве пресс-секретаря президента СССР, мне задали вопрос: «Можно ли считать, что „время Горбачева“ закончилось?», — я ответил, что так не считаю. «Горбачев связал свою деятельность не с должностью, а с процессом, который продолжается и будет иметь долговременные последствия, — сказал я тогда. — Поэтому думаю, что не только время Горбачева еще не завершилось, но и история конца ХХ века останется поделенной на то, что было до Горбачева и то, что наступило после него».
Ценой, которую ему пришлось заплатить за преобразование мира и своей страны, стал распад СССР и его собственная отставка. Тем не менее на вопрос журналиста, заданный ему по случаю его 90-летия, считает ли он себя счастливым, первый и последний президент СССР ответил: «Судьба подарила мне возможность принять участие в процессе обновления, затронувшего весь мир. Что может быть ценнее для политика?!» И добавил: «Мы еще только на полпути по дороге от тоталитарного режима к демократии и свободе. Эта борьба продолжается».
…Кабинет Горбачева, а потом Ельцина не использовался Владимиром Путиным, который произвел коренную реконструкцию Кремля. Обстановка из квартиры Ленина была перевезена в Горки, где вождь провел последние месяцы своей жизни. Только пирамида мавзолея с его мумией, предназначенной для вечного хранения, подобно ее египетским аналогам, остается памятником, поставленным на Красной площади ушедшему в прошлое государству и исчезнувшей с ним цивилизации.
Эпилог?
После распада СССР и отставки М. С. Горбачева с поста его президента сменился век и даже тысячелетие. Мир живет новыми проблемами. Казалось бы, тридцать лет, прошедшие после скоропостижной кончины Советского Союза, достаточный срок, чтобы уточнить диагноз поразившей его болезни и определить причины саморазрушения этого уникального идеологического государства.
Если появление СССР многими рассматривалось как каприз истории, то его неожиданное исчезновение выглядит почти как историческая случайность. Речь, однако, идет о государстве, влиявшем решающим образом в течение большей части двадцатого века на его облик и эволюцию.
Могло ли все это кончиться иначе? Возможно. Если бы на месте Горбачева оказался другой генеральный секретарь большевистской партии. Если бы на месте Ельцина у него был другой политический соперник. Если бы западные партнеры Горбачева повели себя более прозорливо и ответственно. Главное же, если бы Россия была другой страной. Но в этом случае она не нуждалась бы ни в перестройке, ни в Горбачеве.
И сегодня М. С. Горбачев продолжает настаивать на том, что роспуск Советского Союза был исторической ошибкой и что единое государство можно было сохранить. Если да, то каким способом?
Возможно, если бы новый Союзный договор был подписан 20 августа, на что тогда соглашались президенты 9 республик, включая Ельцина, организаторы путча не решились бы на свою авантюру. Наверное, в этом случае удалось бы избежать путча и его последствий — ведь очевидно, что именно путчисты, объявившие своей целью спасение СССР, стали его главными разрушителями. И формально Союз был бы сохранен. Но до какого времени?
Кроме того, это был бы уже другой конфедеративный Союз, то есть оболочка прежнего, жестко централизованного государства, созданного большевиками. Сколько времени он смог бы существовать в форме Евросоюза или Швейцарской конфедерации? Не будем забывать, что уже в мартовском референдуме 1991 года, на который ссылаются критики Горбачева, не участвовали 6 из 15 республик.
Даже если бы союзный президент попытался стать советским Дэн Сяопином, как желали путчисты, или Пиночетом, как предлагали некоторые российские неолибералы, ему не удалось бы спасти прежний СССР. А восстанавливать Союз силой по сталинской модели или танками по-китайски, как хотели путчисты, Горбачев бы все равно не стал.