Тед показал, что вполне способен преодолевать большие расстояния с тяжелой поклажей. Однако полицейские попросту взяли и отпустили его. И что бы Ди им сейчас ни сказала, скорее всего отпустят опять. Им наплевать. Ленивые, выгоревшие внутри на этой работе, совершенно бездарные… Девушка осознает, что дрожит, вытягивает вперед руки, словно слепая, и хватается за тоненькую веточку, чтобы не упасть. Лес словно наполнен свистящим шепотом. Сухим шелестом ползущего по опавшим листьям брюха. «Это просто офидиофобия, – говорит она себе, – только и всего, Ди Ди». Но в этот момент само это слово, кольцами сворачивающееся у нее во рту, напоминает собой змею.
Девушка пытается сделать следующий шаг. Старается не думать, что может поджидать ее впереди, лежа на земле. «Никаких змей здесь нет, – твердит она себе, – все эти пресмыкающиеся уснули под землей. И если уж говорить, кто кого боится, то скорее они тебя, нежели ты их». Но у нее все равно частит дыхание и прирастают к земле ноги. Она боится леса, боится заблудиться в чаще, боится находиться в темноте наедине с убийцей. Но больше всего боится корней деревьев, будто взирающих на нее в свете луны вертикальными зрачками.
«А ну не дурите! – приказывает она ногам. – И шагайте вперед, нет здесь никаких чертовых змей!» Но все равно стоит парализованная, неподвижная, как мраморная статуя. На лесной подстилке рядом раздается какой-то шорох. Она чуть ли не шкурой ощущает подползающее к ней длинное тело. «Иди вперед», – думает она, стараясь вложить в эту мысль каждую каплю своей воли.
Впереди мелькает пляшущий свет фонарика Теда, затем исчезает за деревьями. Ди остается один на один с подкрадывающейся к ней во мраке мерзостью, что бы та собой ни представляла. И слышит тихий, несмолкающий звук скользящего по земле мускулистого тела.
Ди открывает рот – все шире и шире, еще чуть-чуть, и вывихнет напрягшуюся до предела челюсть. Потом безмолвно кричит, поворачивается и бежит домой. Шелест несется за ней вдогонку, плавно скользя по земле, преследуя по пятам.
Дома Ди запирает все окна и двери, берет в руки гвоздодер и занимает свой наблюдательный пост. От стен пустой комнаты отскакивает ее сиплое дыхание. Она смотрит на старые упаковки для еды и пустые баночки из-под йогурта, которыми усеян весь пол. По ним без конца ползают муравьи. «Я становлюсь такой же, как он… – с дрожью и отвращением думает она. – Сколько же во мне трусости».
Тед возвращается домой на рассвете, отпирает заднюю дверь и входит в дом. «Эй, киса, иди сюда», – слышит Ди его слова. Его голос сочится облегчением и дружелюбием. Она составляет список всего, чем следует запастись. Ей будет нелегко, против нее восстанет собственный разум, но когда в следующий раз Тед отправится в лес, она уже не даст слабину.
Оливия
В последние несколько недель Лорен куда-то запропастилась. Думаю, уехала на каникулы к своей тедихе-маме или что-то в этом роде. Не знаю, когда он о ней говорит, я стараюсь его игнорировать. Красота! Ни тебе розового велосипеда, растянувшегося на полу в гостиной дохлой коровой, ни надписей маркером на белой доске, ни криков, ни бардака. Мир и покой – вот мой удел! Так что все здорово.
Хорошо, что с нами нет Лорен, потому как Тед сейчас то и дело где-то пропадает. Она ненавидит, когда он отправляется на свидания, и постоянно на него орет. Боже правый, да такого гнусного теда-детеныша даже свет не видывал.
Тед из телевизора с мертвыми голубыми монетками вместо глаз больше не заявляет о себе ни запахом, ни как-то иначе. Думаю, я тогда слишком поддалась воображению. Оно у меня действительно самое что ни на есть богатое и расчудесное, поэтому не удивительно, что порой оно забредает слишком уж далеко.
Если бы из моей головы еще улетучился этот вой, было бы вообще супер. Порой мне кажется, что туда засунули какой-то предмет, то ли гвоздик с широкой шляпкой, то ли нож. Иииииииоооиииии.
Думаю, сейчас мне достаточно спокойно для того, чтобы вновь заглянуть в Библию. После прошлого раза, когда страшно содрогнулся дом, я немного нервничаю. Было так страшно, что с тех пор у меня не находилось храбрости вновь к ней вернуться. Но откладывать дальше я не могу. Господу это не понравится. Да будь же ты смелее! Эй, диктофон, а ну пожелай мне удачи!
Я зажмуриваю глаза, сбрасываю книгу и вся сжимаюсь в ожидании удара. Но когда чувствую содрогание и грохот, понимаю, что все это где-то далеко и глубоко под землей. Книга раскрывается, я смотрю на страницу и читаю:
…Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.
Теперь я чувствую запах соли и жира. Мчусь на второй этаж к Теду. Ну конечно, он лежит в постели и сует рукой в рот картофельные чипсы. Я прыгаю на него, даже не думая ни о какой сдержанности, и всеми четырьмя лапами приземляюсь на живот. Бог никогда меня не подводит.
Он ахает и говорит:
– Ты напугала меня, киса.
Он роняет предмет, который до этого теребил в другой руке, – голубую вещицу, слишком тонкую для шарфа и больше похожую на шелковый галстук или что-то подобное. Я удобно устраиваюсь у него на брюхе и мурлычу. В последнее время мы с Тедом очень счастливы. Да, мне кажется, что жизнь возвращается в нормальное русло.
Тед
Этой ночью меня настигает прошлое. Мембрана времени вспучивается и натягивается до отказа. Я слышу, как Мамочка на кухне говорит с Леди Чихуахуа. Рассказывает историю с мышонком – как в тот день, когда все это началось. Я мысленно затыкаю уши и включаю громче телевизор, но все равно слышу ее голос. По поводу того мышонка в памяти сохранились даже малейшие подробности, что для меня необычно. Моя память больше напоминает маасдам с широченными дырками. В школе, в каждом классе, был свой собственный питомец, выступавший в роли талисмана. В одной из них обитал маисовый полоз – просто замечательный. Конечно, он был намного лучше какой-то обычной белой мышки с маленькими, налитыми кровью глазками.
Мальчишка с родинками должен был на выходные забрать этого грызуна домой, но в пятницу не явился в школу. Его мама сказала, что он простудился, но все знали, что в этот день ему удаляли с лица эти самые родинки. Так или иначе, но взять мышонка домой он не мог, а следующим по алфавитному списку шел я. Его звали Снежок, в смысле не мальчонку, а нашего питомца.
И на выходные его взял я. Пронести мышонка домой пришлось украдкой, потому как Мамочка мне этого в жизни бы не позволила. Приручать животных означало обращать их в рабство. А потом произошла та самая история, и в понедельник я его не вернул.
Никаких неприятностей от этого у меня не было. Никто не мог ничего ни сделать, ни сказать. В конце концов, это была случайность – просто в клетке разболталась дверца. Произошедшее меня действительно расстроило, но я испытывал и другие чувства, гораздо приятнее. Я обнаружил в себе еще одну, неведомую доселе грань моего существа. Помню, как в тот понедельник на меня смотрел учитель. В его взгляде присутствовала осторожность, которой до этого не было и в помине. Он увидел мою истинную суть. И понял, какую я представляю опасность.
Вместо Снежка в нашей комнате поселился хомяк. Систему, по которой мы брали его на выходные домой, наш учитель поменял – теперь мы тянули наудачу жребий из бейсболки. Бумажка с моим именем почему-то ни разу не попалась. В конце концов этот учитель, наш классный руководитель, стал директором школы. Это произошло несколько лет спустя, когда я кого-то там ударил в холле рядом с моим шкафчиком. Тогда ему-то и представился шанс. Даже не помню, кто это был. И ударил я его или же пнул. Но дело в том, что тогда я уже в третий раз проявил агрессию, поэтому из школы меня выгнали. Мне было известно, что предлога отчислить меня учитель дожидался с той самой истории с мышонком.
Я смотрю на аудиокассеты, ровненьким рядом восседающие на книжной полке, и думаю о той, что спрятал в холле в шкафу. Будь у меня больше храбрости, ее, пожалуй, можно было бы послушать. Мамочкины последние слова.
Мысли – это дверь, через которую приходят мертвецы. И сейчас я чувствую ее, чувствую, как по затылку скользят ее холодные пальцы. «Мамочка, прошу тебя, оставь меня в покое».
Надо сосредоточиться. Я встряхиваю руками и поворачиваю их ладонями вверх. Затем по отдельности смотрю на них – на каждый палец, на пухлую подушечку основания большого, на сухую, словно выделанную скорняком кожу. И каждый раз делаю глубокий вдох. Это упражнение мне положено делать по предписанию человека-жука, и оно, к моему удивлению, действительно работает.
Я открываю шкафчик с ноутбуком и включаю его. Появляется фотография ухмыляющегося за столом мужчины. Она совсем не похожа на настоящую. Но если человек достаточно одинок, ему глубоко наплевать, что настоящее, а что нет. От того, что приходится пользоваться чужой фотографией, я опять чувствую себя не лучшим образом, но если разместить мою собственную, на свидание ко мне точно никто не придет.
Я смотрю на нескончаемые ряды женщин. Как же их много. Пока поиск успеха не принес, но в этом деле важно не сдаваться.
Возможно, до сих пор я делал что-то не так. Зациклился на белокурых волосах цвета сливочного масла, на голубых глазах и все такое прочее, хотя в действительности мне нужен человек, с которым у меня было бы больше общего. Человек, которому приходится одному растить ребенка. Я изменяю параметры поиска, лица исчезают, и вместо них тотчас появляются новые. По большей части постарше. К парочке из них примеряюсь, но по сравнению с бездетными женщинами у них более настороженный вид, и откликаться они совсем не торопятся.
Наконец я нахожу то, что нужно. Она готова встретиться со мной этим же вечером. Отвечает быстро, в течение каких-то трех секунд, что большая ошибка – это даже я могу вам сказать. Будет ждать меня в кафе после работы. По правде говоря, очень даже симпатичная. Кроткое лицо и пухлый подбородок. Волосы красила довольно давно – у корней уже повылезала седина, вклинившись в черное однообразие. Уже поздно, но она постарается уговорить посидеть с ребенком сестру. У нее двенадцатилетняя дочь.