– А раз так, то давайте поговорим откровенно, – продолжает он, – почему вы перестали меня посещать?
– Потому что вы меня вылечили, – хихикаю я.
– И это после того, что вы выкинули? Всадили в ладонь ручку.
– У меня, похоже, довольно высокий болевой порог.
Человек-жук тихонько икает.
– Вы ведь здорово перепугались. И в спешке ретировались, в итоге даже не заметив, что я пошел за вами. Любите, чтобы к вам в дом никто не совался, да? Но ведь звуки заглушать сложно. Детские голоса такие пронзительные.
Мрак вдруг простреливает яркий, красный свет. Человек-жук уже не кажется таким пьяным, как до этого. У меня внутри поднимается какое-то жуткое чувство.
– На самом деле она вам не дочь, так? – спрашивает он. – Точно так же, как ваша кошка на самом деле не кошка. Вы посчитали себя большим хитрецом и вывели меня на разговор о диссоциативном расстройстве личности. Но ведь я, Тед, зарабатываю на жизнь тем, что читаю людей, как открытые книги. В основе ДРЛ лежит травма. Насилие. Скажите, по какой причине Лорен – или, если угодно, Оливия – никогда не выходит из дома?
Невероятным усилием я выдавливаю из себя смех, придаю голосу пьяное, дружелюбное звучание и говорю:
– Ума вам не занимать. Вечером вы проследили за мной до того бара?
– С тем парнем в туалете мне очень не повезло, – задумчиво произносит человек-жук, – иначе вы никогда ничего бы не узнали. Я слежу за вами уже не впервые.
Это же надо быть таким беспечным и слепым. Из-за этого он увидел мое истинное лицо.
– Вы вломились ко мне домой, – говорю я, – именно вы, а не та соседка, как мне казалось раньше. Но вы воспользовались другими гвоздями и тем самым допустили ошибку.
– Я понятия не имею, о чем таком вы говорите, – оскорбленно отвечает он.
И если бы я доподлинно не знал, что к чему, то наверняка бы ему поверил.
– Тед, для вас это шанс. Мы оба можем им воспользоваться.
– Как? – спрашиваю я. – Я не могу платить вам больше.
– Да денег хватит на нас обоих! На этом деле отлично заработаю не только я, но и вы! – говорит он и наклоняется ко мне ближе. – Видите ли, в жизни я планировал нечто большее дерьмовой врачебной практики, которая сводится единственно к тому, чтобы слушать рассказы домохозяек средних лет о том, как у них снизилась самооценка. Я был лучшим на курсе, понимаете? Да, в свое время у меня действительно возникли небольшие проблемы, но ведь лицензию мне в итоге вернули, понимаете? Я заслуживаю большего. Чем от меня отличаются эти ребята, книги которых возглавляют списки бестселлеров? Просто им представился шанс, не более того.
Повстречав вас, я сразу понял, что нашел нечто совершенно особенное – материал для своего собственного исследования. И месяцами размещал объявления об очень дешевых сеансах лечения. Как говорил мой отец, если достаточно долго ждать, зло обязательно появится. Мне подумалось, что вы можете дать мне то, чего я заслуживаю. В моей книге, Тед, вы главный персонаж. Только не волнуйтесь, ни одна живая душа не узнает, что это вы. Я назову вас совсем другим именем – Эдом Флегманом или вроде того. Мне надо только одно – чтобы вы были со мной честны. Честны по-настоящему.
– И что вы хотите от меня услышать?
Как же мне хочется заткнуть ему глотку. Сейчас придется сделать нечто такое, что мне совсем не нравится.
– Давайте начнем с самого начала, – произносит он. – Эта девочка, Лорен, или, если вам больше нравится, Оливия. Она у вас первая?
– В каком смысле?
– Она первая ваша «дочь»? – спрашивает он.
По его голосу я слышу, что это слово он взял в кавычки.
– Я правильно их назвал? Это ваши дочери? А может, жены? Или для вас это просто котята?..
– Идиот! – в ярости восклицаю я. – Мне казалось, что из нас двоих придурок я, а оказалось – ты.
Однако он все же достаточно умен для того, чтобы представлять опасность.
Человек-жук прищуривает налитые кровью глаза и спрашивает:
– Почему вы пошли в тот бар, Тед? За котенком?
Я хватаю его в охапку и шепчу на ухо:
– Не смей говорить мне, что я такое…
Он обдает меня вонью ошарашенной отрыжки. Я все крепче сжимаю его в объятиях, глубоко дыша и все сильнее прижимая к себе, пока не слышу скрежещущий хруст его грудной клетки. Человек-жук будто превращается в воду и разжимает руки. На стол падают два небольших предмета, отражаясь в лучах света. Это пара серебряных запонок, инкрустированных красными, как кровь, камнями, отсвечивающими неоновыми отблесками. Несколько мгновений я не свожу с них глаз, потом давлю его еще сильнее и шепчу на ухо:
– Да ты просто вор, крадешь все, что только можно, в том числе и мысли. А сам даже книгу написать не можешь.
Из его груди вырывается стон.
За моей спиной раздается крик, и из магазина кто-то выходит – тот самый сонный человек, у которого мы покупали пиво.
Я выпускаю человека-жука, и он кулем валится на стол. Потом бегу через дорогу в гостеприимные объятия леса. По лицу хлещут ветки, я спотыкаюсь, увязая по лодыжку в подстилке из опавших листьев. Не раз и не два падаю, но все равно не останавливаюсь, гоню себя дальше по устилающей землю скользкой листве, бегу и бегу домой. В груди рождается и рвется наружу крик, но я не даю ему воли – еще рано.
Когда за мной захлопывается дверь, я запираю ее дрожащими руками. Затем сжимаю кулаки и долго ору, пока не хрипнет голос, а горло не начинает терзать боль. Затем делаю несколько глубоких вдохов, сую в рот пару желтых таблеток и принимаю их, даже не запивая. Они с сухим щелчком сталкиваются друг с другом и застревают в горле, но я, хоть и с трудом, все же их проглатываю.
Не думаю, что человек-жук мертв. Мне надо молиться, чтобы он выжил. Ни для эмоций, ни для долгих приготовлений времени нет. Надо уходить.
Я быстро пакую вещи. Спальник, палатка, зажигалка. Таблетки для очистки воды, моток проволоки. Собираю все консервы, какие только есть в доме. Их совсем немного. Персики, черная фасоль, супы. На несколько мгновений мой взгляд задерживается на бутылке бурбона, после чего я тоже беру ее с собой. Потом сую мои самые теплые свитера. Когда мешок набит битком, надеваю одну поверх другой две куртки и две пары носков. Так будет слишком жарко, но приходится напяливать на себя все, что нельзя унести в руках. Рассовываю по карманам громыхающие в янтарных тюбиках таблетки. Если когда-то и нужно сохранять спокойствие, то сегодня как раз такой день.
Затем я иду в сад и выкапываю нож. Отряхиваю его от земли и цепляю на пояс.
Оливия
В глубины моего сна проникает голос Лорен. В нем слышатся панические нотки.
– Помоги, – шипит она, – Оливия, он нас уносит.
Я повожу ушком. В окружающем меня мраке не слышно ни звука. Мне снились свежие сливки, от чего мне было очень приятно. Поэтому моя восприимчивость в данный момент отнюдь не на высоте.
– Что?
– Тед, – продолжает она, – он собирается утащить нас в лес. Ты должна помочь.
– Что ты говоришь! – холодно возражаю я. – Ты же сама назвала меня просто глупой кошкой. И помощи от меня, боюсь, не может быть никакой.
– Пожалуйста, – говорит она, – ты должна нам помочь. Мне страшно.
Ее голос напоминает скрежет чего-то твердого по стеклу.
– Прошу тебя, Оливия. Он прямо сейчас превратит нас в богов. Это наш последний шанс.
– Меня же на самом деле нет, – отвечаю я, – так что это, похоже, твоя проблема.
Она плачет, из ее груди вырываются судорожные, сдавленные рыдания.
– Да как ты не поймешь! Если он убьет меня, умрешь и ты! Я не хочу умирать.
Лорен хлюпает носом, и мне, помимо моей воли, становится ее жаль. Она ведь всего лишь обиженный, увечный ребенок. И сама не знает, что говорит.
– Ладно, попробую, – медленно говорю я, – но обещать ничего не буду. А теперь оставь меня в покое, мне нужно сосредоточиться.
По обыкновению, все полагаются на чертову кошку. Если честно, то все эти теды, на хрен, ни на что не годятся.
Я скрючиваюсь во тьме. Надеюсь, это поможет. Раньше ящик представлял собой что-то вроде двери между Лорен и мной. Возможно, ее можно открыть опять. Прислушиваюсь к звукам дома – капающему крану, поскрипывающим доскам, мухе, попавшей в плен между фанерой и стеклом. Вдыхаю запах линолеума на кухне и освежителя воздуха, которым пользуется Тед, когда о нем вспоминает. Втягиваю и выпускаю коготки, раскрывающиеся плавным, изумительным веером. Не хочу иметь руки и ходить в уродливом костюме тедов. Это ужасно. Наверное.
«Теперь пора», – едва слышно произношу я.
Затем поднимаю глаза на лестничную площадку и стараюсь думать о чем-нибудь, что люблю. Вспоминаю о Боге и размышляю о сливках, густой, белой пленкой обволакивавших во сне мой язык. Бью хвостиком и шевелю усами. Мои мысли буквально повсюду.
«Давай», – шепчу я, закрывая глаза.
Не могу думать ни о чем, кроме Лорен. Не о ее внешности, потому как мне ни разу не привелось ее видеть. Размышляю о том, какой она показала себя умной, продумав план нашего спасения, и как она меня порой раздражает, в особенности когда называет глупой кошкой.
Но все остается без изменений. Ничего хорошего в этом нет. Я же старалась, как могла! Нет, мне и в самом деле лучше опять вздремнуть. Вокруг происходит много всяких мерзостей, поэтому лучше всего лечь и спать до тех пор, пока они не прекратятся.
Но каждый раз, когда закрываются мои глаза и мне хочется провалиться обратно в уютную дрему, в тельце повсюду вонзаются иголки сомнений и опять будят.
– Все, что можно, мной уже перепробовано, – вслух говорю я, – и ничего больше сделать уже нельзя.
Но при этом чувствую, что Мрак придерживается другого мнения, и горестно урчу, зная, что Господь порицает нечестность.
Я налегаю головкой на дверцу морозильника, и она на дюйм приподнимается. Меня приветствует полоска ослепительного света.
Выбравшись наружу, я тотчас слышу крики Лорен. Ее голос заполняет собой стены и бежит под моими лапками по ковру. Ее страх просачивается через дырочки в фанере и льется из водопроводного крана на кухне. Ей надо помочь.