Заглянув ему в глаза, Налин поверила, что он говорит правду. Именно в этом заключался секрет его влияния на людей: когда он угрожает, ему глядят в глаза и понимают, что он не шутит. Набравшись мужества, Налин сказала:
— Запомни, если они оба захотят быть со мной, ты должен оставить их в покое.
— Они любят отца, — ответил Пиппи. — Кто-нибудь из них обязательно останется здесь со своим стариком.
В тот вечер, после ужина, в доме, выстуженном кондиционерами, посреди знойной пустыни, ситуацию растолковали одиннадцатилетнему Кроссу и десятилетней Клавдии. Казалось, никто из них не удивился. Кросс, красотой не уступающий матери, давно ощущал внутреннюю напряженность, которая грызла отца, и снедавшую его тревогу. Не проявляя ни малейших признаков страха, он заговорил первым:
— Я остаюсь с мамой.
Клавдия была напугана необходимостью делать выбор. Пытаясь по-детски наивно схитрить, она произнесла:
— А я остаюсь с Кроссом.
Пиппи удивился. Кросс всегда был ближе к нему, чем к Налин. Кросс ходил с ним на охоту, любил играть с ним в карты, в гольф и боксировать. Кросс не разделял одержимость матери книгами и музыкой. Именно Кросс по субботам приходил к Пиппи в агентство, чтобы составить отцу компанию, пока тот разбирает скопившиеся за неделю бумаги. Откровенно говоря, Пиппи не сомневался, что Кросс вызовется остаться с ним. Если он на кого-то и надеялся, то только на Кросса.
И в то же время он был восхищен ответом Клавдии. Девочка растет умницей. Однако внешне Клавдия была слишком похожа на него самого, а ему не хотелось ежедневно видеть эти непривлекательные черты — такие же, как те, что смотрели на него по утрам из зеркала. И Пиппи казалось совершенно логичным, что девочка останется с матерью. Они с ней любили одни и те же вещи, да и что он, черт возьми, станет делать с Клавдией?
Пиппи разглядывал своих детей, испытывая гордость за них. Они понимают, что из двух родителей мать слабее, поэтому и льнут к ней. Кроме того, Пиппи заметил, что Налин со своим врожденным театральным талантом оделась строго в соответствии со случаем — черные брюки, черный свитер — и перетянула свои золотистые волосы тонкой черной ленточкой. Поэтому ее лицо казалось узким и трогательным бледным овалом на траурном фоне.
Пиппи понимал, насколько страшным и грубым, должно быть, выглядит сейчас в глазах детей. Поэтому включил свое обаяние на полную мощность.
— Единственное, о чем я хочу просить, это чтобы кто-нибудь из вас остался со мной и составил мне компанию. Вы сможете видеться друг с другом часто, как только пожелаете, правильно, Налин? Ведь не хотите же вы, ребята, бросить меня здесь, в Вегасе, одного? — Дети сурово таращились на отца. Пиппи повернулся к жене: — Ты должна мне помочь. Ты сама должна выбрать. — А про себя со злостью подумал: «А не начхать ли мне на все?»
— Ты обещал, что, если они оба захотят остаться со мной, ты не станешь возражать, — промолвила Налин.
— Давай все же обсудим это, — возразил уязвленный Пиппи. Он понимал, что дети любят его, но мать любят сильнее. Он полагал, что так и должно быть. Это вовсе не значит, что они совершили правильный выбор.
— Тут нечего обсуждать, — презрительно бросила Налин. — Ты обещал.
Пиппи даже не представлял, насколько ужасно выглядит со стороны. Он не мог видеть могильный холод в собственных глазах. Ему казалось, что он вполне контролирует свой голос, говорит спокойно и рассудительно.
— Ты должна сделать выбор. Я обещаю тебе, что, если из этого ничего не получится, будет так, как решила ты. Но я хочу попробовать.
Налин мотнула головой.
— Ты невыносим. Я обращусь в суд.
В этот момент Пиппи понял, что делать.
— Это не имеет значения. Можешь поступать как вздумается. Но прежде вспомни о нашей с тобой жизни, о том, кто ты и кто я. Я умоляю тебя проявить благоразумие и подумать о будущем каждого из нас. Кросс похож на меня, Клавдия — на тебя. Кроссу будет лучше со мной, Клавдии — с тобой. Вот как обстоит дело. — Он помолчал и затем договорил: — Неужели тебе не достаточно того, что они оба любят тебя сильнее, чем меня? Что они будут скучать по тебе гораздо сильнее, чем скучали бы по мне?
Последняя фраза повисла в воздухе. Пиппи не хотел, чтобы дети поняли его намек. Но Налин его поняла. В ужасе она обхватила дочь и крепко прижала к себе. В этот момент Клавдия бросила на брата умоляющий взгляд, проронив:
— Кросс…
Удивительно красивый мальчик двигался с необычайной грацией. Секунда — и он уже возле отца.
— Я остаюсь с тобой, папа.
Пиппи с благодарностью взял его за руку.
Налин заплакала.
— Кросс, ты будешь навещать меня когда захочешь. В Сакраменто у тебя будет собственная комната, и никто, кроме тебя, туда даже не войдет.
Она понимала, что предает сына, но была бессильна что-либо изменить.
Пиппи чуть не прыгал от восторга. Какой тяжкий груз упал с его плеч! Теперь ему не придется делать то, на что в какой-то момент он уже решился.
— Мы должны это отпраздновать, — провозгласил он. — Ну и что, что мы расходимся? Теперь у нас будет не одна счастливая семья, а целых две! И мы будем счастливо жить-поживать да добра наживать. — Трое остальных уставились на него с каменными лицами. — Должны же мы хотя бы попробовать, черт побери!
В течение первых двух лет после развода родителей Клавдия ни разу не навестила отца и брата в Лас-Вегасе. Что касается Кросса, то он ездил к сестре и матери в Сакраменто очень часто, хотя к тому времени, когда ему исполнилось пятнадцать, стал навещать их только на рождественские каникулы.
Двое родителей были двумя разными полюсами в жизни. Клавдия все более походила на мать. Ей нравилось учиться, она любила книги, театр, фильмы и купалась в материнской любви. А Налин все чаще замечала в дочери жизнерадостность и обаяние отца. Ей нравилась открытость Клавдии, начисто лишенная отцовской резкости и грубоватой прямолинейности. Им было хорошо друг с другом.
Окончив колледж, Клавдия отправилась в Лос-Анджелес, чтобы попробовать силы в кино. Расставание с дочерью далось Налин нелегко, но к тому времени она с помощью друзей успела выстроить для себя вполне сносную жизнь и стала заместителем директора школы. Кросс и Пиппи тоже являли собой вполне счастливую, хотя и по-другому, семью. Кросс считался одним из лучших спортсменов в школе, но учеником он был так себе. Учеба его не интересовала. И, несмотря на свою неординарную внешность, он также мало интересовался девушками.
Кроссу нравилось жить с отцом, так что, каким бы жестоким ни выглядело принятое Пиппи решение, жизнь доказала его правильность. Это были и впрямь две счастливые семьи — правда, не соприкасавшиеся между собой. Пиппи оказался таким же хорошим отцом для Кросса, как Налин — матерью для Клавдии. Вернее, он лепил сына по своему образу и подобию.
Кроссу нравилась работа в «Занаду», нравилось иметь дело с клиентами, противостоять нечистым на руку игрокам. И у него был вполне умеренный аппетит на танцовщиц. В конце концов, сын необязательно должен быть таким же неугомонным бабником, как отец.
Пиппи решил, что Кросс должен войти в Семью. Он верил в правильность слов, которые любил повторять дон: «Главное для мужчины — зарабатывать свой хлеб насущный».
Пиппи принял Кросса партнером в инкассаторское агентство. Он очень рано стал брать его с собой в отель «Занаду» и всячески старался заинтересовать им Альфреда Гронвельта. Они вместе с самыми знаменитыми клиентами казино играли в гольф, причем Пиппи всегда ставил Кросса в пару, которая играла против него. К семнадцати годам Кросс достиг в этом деле необычайных успехов, научился хитрить, и лучше всего он играл у тех лунок, ставки на которые были особенно высоки. Кросс и его партнер обычно выигрывали. Пиппи принимал поражения с достоинством, тщательно скрывая, что его буквально распирает от восторга. Пусть эти сознательные проигрыши стоили ему денег, но благодаря им сын завоевывал любовь и доброе отношение со стороны сильных мира сего.
Он стал брать Кросса в Нью-Йорк на различные торжества Семьи Клерикуцио и праздники — в первую очередь праздник Четвертого июля, который Семья неизменно отмечала с невиданным патриотическим энтузиазмом, а также на все свадьбы и похороны членов Семьи. Пиппи имел на это право, ведь он был племянником дона, и в их жилах текла одна и та же кровь.
Когда Пиппи устраивал свой традиционный еженедельный набег на игровые столы «Занаду», чтобы «выиграть» у специально выделенного для этой цели человека положенные ему по негласному соглашению восемь тысяч долларов (это была скрытая форма оплаты его специальных услуг, и игра для него была беспроигрышной), Кросс сидел рядом и наблюдал. Пиппи рассказывал ему, каковы шансы выигрыша в различных азартных играх, какой суммой можно рискнуть у зеленого сукна, учил никогда не играть, если плохо себя чувствуешь, не играть больше двух часов кряду и чаще трех раз в неделю, никогда не ставить большие суммы, если с самого начала идет полоса невезения, а если начало везти, поднимать ставки, не теряя благоразумия и осмотрительности.
Пиппи не терзали угрызения совести от того, что он знакомит сына с уродливыми сторонами жизни. Поскольку Кросс стал его партнером по инкассаторскому агентству, ему положено знать все эти вещи. Выбивание долгов отнюдь не всегда такое невинное занятие, каким Пиппи когда-то пытался представить его Налин.
В нескольких особо сложных случаях Кросс не выказал никаких признаков отвращения. Он был еще слишком молод и слишком хорош собой, чтобы внушать страх, но его физической силы хватало для того, чтобы выполнить любой приказ, отданный Пиппи.
Наконец, желая испытать сына, Пиппи поручил ему особенно трудное дело, в котором можно было использовать лишь силу убеждения, без насилия. То, что к должнику явился Кросс, должно было стать для неплательщика знаком доброй воли и намеком, что на него не собираются слишком давить. Должник, мелкий Bruglione из какого-то медвежьего угла Калифорнии, задолжал «Занаду» сто тысяч. Этот случай был довольно мелким, не из тех, когда приходится козырять именем Клерикуцио, и браться за него нужно было не железной рукой, а скорее бархатной перчаткой.