— Значит, нам надо ждать пять лет, а затем надеяться, что мы сумеем получить президента, который не наложит вето?
— Не совсем так, — сенатор заколебался. — Должен быть с вами откровенен. За пять лет расклад сил в Конгрессе может измениться; может получиться так, что у меня не будет тех голосов, которые есть сейчас. — Он снова помолчал. — Тут задействовано много факторов.
Теперь Кросс пришел в полнейшее замешательство. Черт возьми, что Уэввен имеет в виду? И тут сенатор подал ему намек.
— Конечно, если с президентом что-нибудь случится, вице-президент подпишет билль. Так что, как ни зловеще это звучит, у вас имеется надежда, что у президента будет инфаркт, или его самолет рухнет, или его хватит удар. Всякое может случиться. Все мы смертны. — Сенатор лучезарно улыбнулся, и Кроссу вдруг все стало ясно.
Он ощутил прилив гнева. Этот ублюдок передает ему послание для Клерикуцио: сенатор свое дело сделал, теперь нужно убить президента Соединенных Штатов, и билль пройдет. Но при этом Уэввен был так изворотлив и хитер, что никоим образом не подставлялся под удар. Кросс не сомневался, что дон не пойдет на это, а если и пойдет, то Кросс навеки отречется от Семьи.
— Дело выглядит совершенно безнадежным, но кто знает? — продолжал Уэввен с добродушной улыбкой. — Быть может, вмешается рок, а с вице-президентом нас связывает очень тесная дружба, хотя мы и принадлежим к разным партиям. Мне наверняка известно, что он одобрит мой билль. Ну что ж, подождем и посмотрим.
Кросс едва осмеливался поверить собственным ушам. Сенатор Уэввен всегда был олицетворением всех добродетелей всеамериканского политика, хотя, надо признать, питал слабость к женщинам и невинному гольфу. Его лицо полно достоинства, а голос — благородства. Он один из самых располагающих к себе людей на свете. И тем не менее он подбивает Семью Клерикуцио совершить покушение на собственного президента. «Вот это работа», — подумал Кросс.
Теперь сенатор приступил к еде.
— Я проведу здесь только одну ночь. Надеюсь, у вас найдутся девушки в кордебалете, которые захотят разделить обед со старикашкой вроде меня.
Вернувшись в пентхаус, Кросс позвонил Джорджио, чтобы сообщить, что прибудет в Квог назавтра. Джорджио сказал, что водитель Семьи встретит его в аэропорту. Вопросов он не задавал. Клерикуцио никогда не обсуждали дела по телефону.
Прибыв в особняк в Квоге, Кросс с удивлением обнаружил, что там собрался полный кворум. В лишенном окон покое находился не только дон, но еще и Пиппи, и трое сыновей дона — Джорджио, Винсент и Пити, — и даже Данте в небесно-голубой ренессансной шапочке.
Стола в покое не накрывали, обед состоится позже. Как обычно, дон заставил всех взглянуть на фотографии Сильвио и крестин Кросса и Данте, стоящие на каминной полке.
— Какой счастливый день, — как всегда, произнес дон. Все уселись в кресла и на диваны, Джорджио раздал напитки, а дон закурил свою черную витую итальянскую сигарку.
Кросс дал детальный отчет о том, как передал пять миллионов сенатору Уэввену, а затем слово в слово изложил свой разговор с ним.
Последовало долгое молчание. В интерпретации Кросса никто из присутствующих не нуждался. Винсент и Пити весьма озабоченно нахмурились. Теперь, когда Винсент стал владельцем сети ресторанов, он уже не пылал желанием идти на риск. Пити, хотя и остался главой солдат анклава, прежде всего заботился о своей грандиозной строительной компании. На нынешнем жизненном этапе столь ужасная миссия их отнюдь не радовала.
— Этот окаянный сенатор выжил из ума, — вымолвил Винсент.
— А ты уверен, что именно это послание сенатор хотел нам передать? — осведомился дон у Кросса. — Что мы на самом деле должны совершить покушение на главу нашей державы, одного из его сотоварищей по правительству?
— Сенатор же сказал, что они из разных партий, — сухо заметил Джорджио.
— Сенатор ни за что не станет выставлять себя в невыгодном свете, — ответил Кросс дону. — Он всего лишь изложил факты. По-моему, он полагает, что мы будем действовать на их основании.
Тут подал голос Данте, пришедший в неописуемый восторг от этой идеи, от ожидаемой славы, от предвкушения наживы.
— Мы можем загрести весь азартный бизнес, и притом совершенно легально. Дело того стоит. Это величайшая награда.
— А что думаешь ты, мой верный Молот? — ласково осведомился дон, обернувшись к Пиппи.
— Это невозможно осуществить, — с нескрываемым гневом бросил Пиппи, — и не следует этого осуществлять.
— Кузен Пиппи, если это тебе не по зубам, то я справлюсь, — с издевкой встрял Данте.
— Ты мясник, а не стратег, — презрительно поглядел на него Пиппи. — Да тебе не запланировать подобную операцию и за миллион лет. Риск чересчур велик. Подымется чересчур большой хай. А выполнить этот план неизмеримо трудно. Тебе нипочем не ускользнуть.
— Дедушка, — высокомерно заявил Данте, — дай эту работу мне. Она будет выполнена.
— Я ничуть не сомневаюсь в этом, — с уважением ответил дон внуку. — И награда чрезвычайно велика. Но Пиппи прав. Последствия чересчур опасны для нашей Семьи. Человеку свойственно ошибаться, но не следует совершать фатальные ошибки. Даже если мы успешно выполним план и достигнем цели, сие деяние ляжет на нас пятном на веки вечные. Это непомерно большое преступление. Вдобавок это не тот случай, когда наше существование находится под угрозой. Это просто средство осуществления замыслов. Замыслов, для воплощения каковых довольно одного лишь терпения. Мы же тем временем находимся в замечательном положении. Джорджио, ты прочно расположился на Уолл-стрит, Винсент, у тебя есть твои рестораны, Пити, у тебя — строительная компания. Кросс, у тебя есть твой отель, а ты, Пиппи, сможешь уйти от дел, провести остаток дней в мире и покое. Ты же, Данте, внук мой, должен проявлять терпение, когда-нибудь в твои руки перейдет империя азарта, она станет твоим наследием. И когда сие случится, над твоей головой не будет тяготеть ни малейшей тени ужасающего деяния. Так что… пусть себе сенатор отправляется на дно морское.
Все присутствующие явно расслабились, напряжение рассеялось. Всех, кроме Данте, это решение обрадовало. И все поддержали пожелание дона сенатору, чтобы тот утоп, раз осмелился поставить их перед этой опасной дилеммой.
Возмутился один только Данте.
— У тебя кишка не тонка, раз ты обозвал меня мясником, — бросил он Пиппи, — ты кто такой, дерьмовая Флоренс Найтингейл?[14]
Винсент и Пити рассмеялись. Дон неодобрительно покачал головой.
— Еще одно, — изрек дон Клерикуцио. — Думаю, пока что мы должны поддерживать с сенатором все связи. Я не в претензии за то, что он обошелся нам в лишних пять миллионов, но считаю оскорбительной его мысль, что мы можем убить президента нашей страны ради успеха в бизнесе. К тому же какой еще жар он рассчитывает загрести нашими руками? Какая ему личная выгода от вышеозначенного акта? Он жаждет манипулировать нами. Кросс, когда он придет в твой отель, подкопи его векселя. Постарайся, чтобы он провел время на славу, он слишком опасный человек, чтобы враждовать с ним.
Итак, все решено. Поколебавшись, Кросс все-таки поднял вопрос о еще одной щепетильной проблеме. И рассказал о случае с Лиа Вацци и Джимом Лоузи.
— Возможно, в Семью затесался информатор, — подытожил он.
— Это была твоя операция, твоя и проблема, — холодно отозвался Данте.
Но дон решительно тряхнул головой.
— Информатор не может быть только его проблемой. Детектив мог пронюхать что-то случайно и теперь хочет получить премию за прекращение дознания. Джорджио, позаботься об этом.
— Еще пятьдесят штук, — кислым тоном промолвил Джорджио. — Кросс, это твоя сделка. Ты должен заплатить их из денег отеля.
Дон прикурил потухшую сигару.
— Ну, пока мы все здесь, нет ли у нас каких других проблем? Винсент, как поживает твой ресторанный бизнес?
Гранитные черты Винсента смягчились.
— Открываю еще три заведения. Одно в Филли,[15] одно в Денвере и еще одно в Нью-Йорке. Высшего класса. Папа, поверишь ли, я беру по шестнадцать долларов за тарелку спагетти! Когда я готовлю их дома, то оцениваю их стоимость в половину «зеленого» за тарелку. Как бы я ни старался, не могу выйти за эту цену. Даже включив в нее стоимость чеснока. А тефтели, — у меня единственные итальянские рестораны высшего класса, подающие тефтели — уж и не знаю почему, но я получаю за них по восемь долларов. Притом за небольшие. Мне они обходятся в двадцать центов.
Он продолжал бы и, дальше, но дон прервал его, повернувшись к Джорджио.
— Джорджио, а как дела на твоей Уолл-стрит?
— То вверх, то вниз, — осторожно отозвался Джорджио, — но комиссионные, которые мы получаем за перепродажу, если достаточно попотеем, ничуть не хуже тех, которые получают уличные перекупщики. Притом мы не рискуем напороться на побои или угодить за решетку. Нам бы следовало выбросить из головы все другие наши дела, кроме, пожалуй, азартных игр.
Дон упивался этими декларациями, успех в легальном бизнесе тешил его.
— Пити, а твой строительный бизнес? Я слыхал, на днях у тебя были какие-то проблемы…
— У меня дел невпроворот, — развел руками Пити. — Все что-нибудь строят, а мы держим в руках магистральные контракты. Все мои солдаты сидят на зарплате и очень недурно зарабатывают. Но неделю назад этот чернорылый заявился на самую большую мою строительную площадку. А с ним сотня негров со всяческими плакатами насчет гражданских прав. Так что я зазвал его в свой кабинет, и тут, как по волшебству, он стал сама любезность. Мне всего лишь понадобилось приставить к работе десять процентов негров и заплатить ему двадцать штук под столом.
Это задело Данте за живое.
— Мы что, позволяем выкручивать себе руки? — хмыкнул он. — Мы, Клерикуцио?
— Я старался думать, как папа, — пояснил Пити. — Почему бы не дать им заработать на жизнь? Вот я и дал чернорылому его двадцать штук и сказал, что приставлю десять процентов негров к работе.