Вест никогда бы не подумал, что удостоится похвалы от генерала Поулдера, и вот, когда настал этот великий момент, радости он не испытывал. Он не проявил ни капли отваги, не рискнул собственной жизнью, не сделал вообще ничего, просто скомандовал: «В атаку!» Натертый зад болел, кости ныли, челюсть сводило от постоянно напряжения. Речь давалась с трудом.
— Бетод убит или схвачен?
— По особым пленникам ничего не могу сказать, сэр. Может, Бетода захватили наши союзники? — Поулдер резко и отрывисто засмеялся. — И если это так, то вряд ли он долго пробудет с нами, лорд-маршал. Верно я говорю, сержант Пайк? — Ухмыляясь, он чиркнул пальцем себе по животу и цокнул языком. — Скорее всего Бетода ждет кровавый крест! Ведь северные дикари так делают? Кровавый крест, да!
Вест не разделял веселья Поулдера.
— Позаботьтесь о том, чтобы пленников накормили и напоили. Пусть раненым окажут посильную помощь. Победителю следует проявлять милость.
Пожалуй, так и должен поступать вождь после битвы.
— Вы правы, лорд-маршал.
Генерал Поулдер четко отсалютовал Весту — ни дать ни взять образец подчинения — и поскакал прочь.
Вест спешился, собрался с мыслями и отправился вверх по долине. Пайк шел за ним, обнажив меч.
— Здесь все еще может быть опасно, сэр, — предостерег он.
— Нет, — пробормотал Вест. — Не думаю.
Подъем полнился людьми, живыми и мертвыми. Убитые всадники Союза остались там, где и пали. Хирурги — с окровавленными руками и мрачными лицами — помогали раненым. Кто-то сидел и плакал — наверное, по умершим товарищам. Кто-то молча пялился на собственные раны. Прочие выли и хрипели, прося помощи и воды. Уцелевшие давали им напиться, оказывая последнюю милость умирающим. Почти впритирку к горному склону в долину спускалась длинная процессия хмурых пленников, за которыми присматривали всадники Союза. Где-то в стороне лежали беспорядочные кучи оружия, брони и щитов.
Вест шел через лагерь Бетода, который за полчаса яростного боя превратился в настоящую свалку: тела людей и лошадей лежали вперемешку с поваленными остовами и пологами шатров, разбитыми бочками, сломанными тележными осями, воинским и поварским снаряжением, инструментами кузнецов и плотников. Все было втоптано в грязь множеством ног и копыт.
Посреди этого хаоса встречались, однако, островки спокойствия, которых словно не задело схваткой. Тут на костре висел кипящий котелок с рагу, там стояла аккуратная пирамидка копий, а рядом — табурет и точильный круг. Три разложенные постели образовали ровный треугольник; в изголовье каждой лежало по скрученному одеялу, и все бы хорошо, если бы сверху не валялся воин с раскроенным черепом.
Неподалеку офицер Союза стоял на коленях в грязи, обнимая павшего товарища. Весту сделалось дурно, едва он узнал этих двоих. Тот, что стоял на коленях, — его старый друг лейтенант Бринт; тот, что лежал неподвижно, — его старый друг лейтенант Каспа. Хотелось притвориться, будто не видишь их, и пройти мимо, но Вест переборол себя, сглатывая обильную горячую слюну.
Бринт, бледный, поднял на него заплаканные глаза.
— Стрела, — прошептал он. — Шальная стрела. Он даже меч выхватить не успел.
— Не повезло, — буркнул Пайк. — Не повезло.
Вест опустил взгляд. И правда, не повезло. Из-под челюсти Каспы, едва видимое в бороде, торчало сломанное древко. Странно, крови было совсем мало. Каспа даже не запачкал формы — так, налипло немного грязи на рукав. Глядя в его остекленевшие глаза, Вест не мог отделаться от чувства, что старый друг смотрит на него. Покойный будто капризно кривил губы и укоризненно хмурился. Вест чуть было не спросил, мол, что не так, но вовремя опомнился: Каспа погиб.
— Надо написать, — пробормотал Вест, заламывая пальцы, — его семье.
Бринт жалостливо всхлипнул, отчего Вест вдруг разозлился на него.
— Да, надо написать.
— Да. Сержант Пайк, за мной.
Вест не мог оставаться подле них ни мгновением дольше. Он отправился дальше, покидая друзей — живого и мертвого, — и стараясь не думать, что не отправь он кавалерию в атаку, то один из приятнейших и самых безобидных его знакомых сейчас был бы жив. Нельзя стать вождем, не проявляя жестокости, однако жестокость — тяжелое бремя.
Вместе с Пайком он миновал растоптанный вал и ров. Долина постепенно сужалась, горы будто давили с обеих сторон. Трупов стало больше. Северяне, дикари, как те, что были в Дунбреке, и шанка беспорядочно лежали на взрытой каменистой земле. Вест заметил впереди стену крепости — обыкновенный замшелый холмик, у подножия которого валялось еще больше тел.
— Это там они держались семь дней? — недоверчиво пробормотал Пайк.
— Похоже на то.
Входом в крепость служила неровная арка в середине стены. Сорванные ворота лежали, разломанные в щепу. Приметив над входом три силуэта, Вест подошел ближе и с отвращением понял, что это три висельника. Болтаясь на переброшенных через парапет веревках, трупы словно вяло покачивали ногами. Толпа северян с мрачным удовлетворением смотрела на повешенных.
Один из них вдруг обернулся и одарил Веста злобной улыбкой.
— Так, так, так! Неужто старый друг Свирепый? — произнес Черный Доу. — Опоздал к раздаче? Ты, сынок, всегда медлишь.
— Возникли некоторые сложности. Умер маршал Берр.
— Вернулся в грязь, значит? Что ж, теперь он в хорошей компании. За последние дни в грязь вернулись много добрых людей. Кто теперь твой вождь?
Вест тяжело вздохнул.
— Я.
Доу расхохотался, и Веста от его хохота слегка замутило.
— Большой вождь Свирепый, кто бы мог подумать! — Он выпрямился и спародировал салют военных Союза на фоне трех висельников. — Познакомься с моими друзьями, они тоже большие люди. Это вот Крэндел Пронзатель, чуть не с самого начала сражавшийся за Бетода.
Доу качнул первый труп.
— Это вот Белобокий. Мастер вы́резать деревню и прибрать к рукам землю.
Доу раскрутил второй труп, и тот завертелся сначала в одну сторону, затем в другую.
— И наконец Щуплый. Таких крепких подлюг я еще не вешал.
Третьего висельника изрубили чуть ли не в мясо: броня с золотой чеканкой была помята и выщерблена, на груди зияла большая рана, а седые волосы слиплись от крови. Под культей на месте отхваченной пониже колена ноги натекла багровая лужа.
— Что вы с ним делали? — спросил Вест.
— Со Щуплым-то? — Из толпы вышел здоровенный горец, Круммох-и-Фейл. — Порубили его в бою, вот что, сражался он до последнего.
— Точно, — подтвердил Доу и, глядя на Веста, осклабился еще шире. — Но это не помешало нам его вздернуть.
Круммох засмеялся.
— Никак не помешало! — Он глянул на три висящих трупа. — Чудесная картина, а? Говорят, в том, как болтается в петле висельник, открывается красота мира.
— Кто это так говорит? — спросил Вест.
Круммох пожал широченными плечами.
— Они.
— Они? — Вест подавил приступ тошноты и прошел в крепость. — Кровожадный сброд.
Ищейка снова потянулся за фляжкой. Пьянея, он чувствовал себя лучше.
— Давай уже, делай свое дело.
Молчун вогнал ему под кожу иголку, и он скривился. Ощерил стиснутые зубы и зашипел. Мало было тупой боли, так теперь и новые прелести добавились: острая боль от иглы и жжение, когда сквозь плоть проходила нитка. Рука горела все сильнее. Покачиваясь взад-вперед, Ищейка снова отпил из фляги. Не помогло.
— Дерьмо, — шипел он. — Дерьмо, дерьмо!
Молчун поднял на него взгляд.
— Лучше не смотри.
Ищейка отвернулся и сразу же заметил офицера Союза — в красном мундире, на фоне бурой грязи.
— Свирепый! — вскричал Ищейка, невольно улыбаясь. — Рад, что у тебя получилось! Очень рад!
— Лучше поздно, чем никогда.
— Не стану спорить. Ты совершенно прав.
Вест хмуро посмотрел, как Молчун штопает руку Ищейке.
— Как у вас?
— Как тебе сказать… Тул мертв.
— Мертв? — пораженно переспросил Вест. — Как?
— Погиб в бою, как же еще! Разве не в том смысл войны — понаделать кучу трупов? — Он обвел крепость рукой с зажатой в ней флягой. — Я тут сидел, думал… может, не стоило пускать его вниз? или надо было отправиться с ним? или обрушить небо на землю? Глупости, без пользы как живым, так и мертвым. И все равно я думаю, думаю…
Вест хмуро оглядел взрытую ногами землю.
— Победителей могло вообще не быть.
— Твою мать! — ругнулся Ищейка, когда игла в очередной раз вошла ему в руку, и отбросил пустую флягу. — В таком поганом деле победителей никогда не бывает! В жопу все!
Молчун обрезал нить ножом.
— Пошевели пальцами.
Руку жгло, но все же Ищейка, рыча от боли, стиснул кулак.
— Вроде неплохо, — сказал Молчун. — Ты везучий.
Ищейка горьким взглядом окинул поле битвы.
— Это, по-твоему, везение? То-то я своей удачи заждался.
Пожав плечами, Молчун порвал кусок ткани на полосы, для перевязки.
— Бетод у тебя?
Ищейка, раскрыв рот, посмотрел на Веста.
— А не у вас?
— Пленников много, но Бетода среди них нет.
Ищейка отвернулся и презрительно сплюнул.
— Ни его, ни этой ведьмы, ни Ужасающего, ни жирных сынков Бетода…
— Скорее всего они уже мчатся в Карлеон.
— Наверняка.
— Он запрется у себя в твердыне, соберет новые силы, союзников и приготовится к осаде.
— Не удивлюсь.
— Вот разберемся с пленниками и сразу отправимся за Бетодом в погоню.
Ищейка внезапно ощутил такую беспомощность, что чуть не упал.
— Клянусь мертвыми. Бетод улизнул. — Он рассмеялся, и в ту же секунду у него на глазах выступили слезы. — Будет ли этому конец?
Молчун тем временем забинтовал ему руку.
— Все.
Ищейка взглянул на него и произнес:
— Все? Нет, еще далеко не все. — Он вытянул руку. — Помоги встать, Свирепый. Надо друга похоронить.
Солнце опустилось низко, когда похоронили Тула. Оно едва выглядывало из-за горных вершин, золотя низ облаков. Хорошая погода для погребения хорошего человека. Люди тесным кольцом обступили свежую могилу. Хоронили в тот вечер многих, по ним тоже произнесли прощальные речи, однако Тула любили больше всех, и потому на его похороны пришла целая толпа. И даже там вокруг Логена народ не теснился. Он и пустота вокруг. Как в прежние времена, когда никто не смел занять место рядом с ним. Логен никого не винил — если бы он мог, то сам от себя давно бы бежал.