В полумраке его встретил тот же парад уродов, что и в прошлый раз. Близнецы из Сулджука с изогнутыми мечами. Высокий и тощий тип. Троица смуглых практиков с топориками. Здоровенный северянин с разбитым лицом.
«И так далее».
Не меньше дюжины.
«Интересно, они что, так и сидели все это время, запугивая друг друга?»
Витари уже поднялась со стула и подошла к Глокте.
— По-моему, я вас просила здесь больше не появляться, калека.
— Я очень старался, поверьте, но память о вашей улыбке оказалась сильнее.
Тут из коридора вразвалочку вышел Коска, подкручивая навощенные кончики усов и небрежно помахивая шпагой.
— Ха! Шайло!
— Коска?! Ты до сих по жив? — Витари выпустила из рук крестообразный кинжал на длинной цепочке. Он глухо стукнул о половицу. — Похоже, сегодня день тех, кого я надеялась больше не увидеть.
Практики окружили Витари, ощетинившись мечами, булавами, копьями и топорами. Глокта деликатно кашлянул.
— Пожалуй, лучше обсудить ситуацию в цивилизованной манере…
— А кто здесь цивилизованный? — огрызнулась Витари.
«Верно подмечено».
Какой-то практик вскочил на обеденный стол. Зазвенели приборы. Однорукий наемник размахивал крюком. Две группы головорезов, вооруженные до зубов, подбирались друг к другу. Похоже было, что Коске и его бандитам придется поработать.
«Судя по всему, малой кровью не обойтись, а исход схватки в таких случаях непредсказуем. Нет, лучше не рисковать».
— Ах, как не повезло вашим детям! Стыд и позор, ни одного цивилизованного человека в округе.
Рыжие брови Витари грозно сошлись на переносице.
— Они уже далеко.
— Боюсь вас разочаровать. У вас же трое, две девочки и мальчик? Роскошные рыжие кудри, совсем как у матери, так?
«Через какие ворота они прошли? Гурки пришли с запада, значит…»
— Видите ли, их остановили у восточных ворот и взяли под опеку. — Глокта задумчиво выпятил нижнюю губу. — Надежные, проверенные попечители. В нынешние времена детям без присмотра оставаться опасно.
Под недвижной маской Глокта заметил первые признаки ужаса.
— Когда? — прошипела Витари.
«А когда же любящая мать отправит своих драгоценных детей в безопасное место?»
— Разумеется, в тот же день, как явились гурки.
Остановившийся взгляд Витари подтвердил догадку Глокты.
«Прекрасно, дальше режем по живому».
— Не беспокойтесь, они в полной безопасности. За ними практик Секутор присматривает. Но если я не вернусь…
— Вы их не тронете!
— Ох, что за день сегодня такой?! Границы, которые не перейду. Люди, которых не трону? — Глокта изобразил свой самый жуткий оскал. — Дети? Надежда на светлое будущее, вся жизнь впереди, восторженные ожидания… Мелкие ублюдки! Ненавижу! — Он с гримасой пожал искалеченными плечами. — Или вы считаете, что вам лучше известно мое истинное лицо? Что ж, если угодно, можно поставить на кон жизнь ваших отпрысков. А там посмотрим. Или все-таки придем к определенному соглашению, как в Дагоске.
— Да обосрись! — рявкнул один из практиков, замахиваясь топором.
«И атмосфера жестокости накалилась еще больше, доходя до предела…»
Витари предостерегающе выставила раскрытую ладонь.
— Не двигаться!
— А насрать мне на твоих детей! Плюнуть и растереть. И Сульту тооооо…
Блеснул металл, звякнула цепь. Практик покачнулся и упал. Из распоротого горла хлестала кровь.
Крестообразный кинжал вернулся в ладонь хозяйки.
— К определенному соглашению? — переспросила Витари, переведя взгляд на Глокту.
— Разумеется. Вы остаетесь здесь, мы идем дальше. Вы ничего видом не видели, слыхом не слыхивали, как говорят в старом городе. Сами знаете, Сульту доверять нельзя. Он же вас в Дагоске бросил. Вдобавок, с ним все кончено. Гурки у порога. Пожалуй, самое время заняться чем-то новеньким.
Под маской Витари закусила губу.
«Думай, думай».
Глаза ее практиков горели голодным блеском, холодно сверкали обнаженные клинки.
«И не смей раскусить обман, сука, не то…»
— Договорились!
По знаку Витари практики неохотно разошлись, злобно поглядывая на наемников. Она кивнула на дверь в противоположной стене зала.
— Оттуда по коридору, вниз по лестнице, а там есть дверца. С заклепками из черного железа.
— Превосходно.
«Слова доходчивее клинков даже в наше непростое время».
Глокта захромал к выходу, Коска с наемниками двинулись следом.
Витари, угрожающе сузив глаза, глядела им в спину.
— Если вы коснетесь волоска на головах моих…
— Да, да, конечно, — отмахнулся Глокта. — Я не в силах вообразить весь ужас того, что случится.
Развороченный дом на площади Маршалов обвалился в жуткой, мертвенной тишине. Едоки ошеломленно застыли, потрясенная Ферро замерла. Только Байяз не выглядел пораженным масштабами разрушений. Сухой смешок разнесся по площади.
— Работает! — повторил Байяз.
— Неееет! — выкрикнул Мамун, и Сотня Слов устремились вперед.
Они стремительно приближались, сверкая начищенными клинками, обнажив блестящие белые зубы, изливая свою ненависть в нечеловеческом крике, от которого даже у Ферро кровь стыла в жилах.
Но Байяз только расхохотался.
— И да судимы будете!
Ферро, застонав, сжала зубы — Семя вновь обожгло ладонь холодом. Порыв ветра взметнулся в центре площади, отбросил едоков к стенам, будто пригоршню палой листвы, вышиб все окна, выбил все двери, снес черепицу с крыш.
Вихрь распахнул массивные инкрустированные ворота Круга лордов, сорвал их с петель и протащил через площадь, крутя в воздухе, словно стопку бумаги. Многотонные створки обрушились на беспомощных едоков, давя и разрывая их на части. По площади разлетелись ошметки тел и куски белых доспехов, брызги крови и бурая пыль.
Руку Ферро до локтя окружило мерцающее сияние. Она дышала мелко и часто, а холод, проникнув в кровь, выжигал ее изнутри. Семя, словно живое, трепетало в руке, обретая смутные очертания и как будто растворяясь в бурном потоке. Глаза слезились от ветра, фигуры в белом носились в воздухе, словно тряпичные куклы, кружили в вихре битого стекла, щебня и щепок. Не больше дюжины устоявших на ногах едоков отчаянно прижимались к земле, их блестящие длинные волосы вздымались под ветром.
Одна из уцелевших оскалилась и потянулась к Ферро, царапая скрюченными пальцами визжащие, плотные потоки воздуха. Вихрь дергал ее сверкающую кольчугу, но женщина настойчиво подбиралась все ближе и ближе. Юное горделивое лицо исказила презрительная гримаса.
С такой же презрительной гримасой глядели на Ферро едоки в Дагоске. Такое же презрение читалось в глазах работорговцев, лишивших ее жизни. С такой же презрительной улыбкой Уфман-уль-Дошт смотрел на ее бессильный гнев.
Яростный вопль Ферро смешался с воем ветра. Она и не подозревала, что способна с такой силой рубить мечом. Презрительная гримаса на безупречно прекрасном лице сменилась невероятным, невозможным удивлением, и в этот миг изогнутый клинок отсек протянутую руку и снес голову с плеч. Вихрь подхватил разрубленное тело и унес, рассеивая пыль, струящуюся из ран.
В воздухе мелькали странные, невообразимые силуэты. Ферро замерла, боясь шелохнуться. Мимо пролетела балка, насквозь пронзила едока, точно булавка — бабочку, и унеслась куда-то ввысь. Еще один едок внезапно взорвался фонтаном плоти и крови, останки вертящимся столбом взметнулись в дрожащее небо.
Великан-бородач, с трудом держась на ногах, занес над головой громадную дубину и что-то заорал, словно пытался перекричать ветер. Байяз удивленно посмотрел на него и произнес одно-единственное слово:
— Гори.
Гигант тут же вспыхнул необычайно ярким пламенем. Его сияние обожгло Ферро глаза. Порыв ветра подхватил и унес обугленные кости.
Остался только Мамун. Он изо всех сил противостоял беспощадным порывам ветра и медленно, но неотвратимо двигался по направлению к Байязу — по каменным плитам площади, по магическим символам из черного железа. Ветер сорвал с него наголенник, будто играючи, перебросил через всю площадь. Очередной порыв сдернул доспех с плеча Мамуна. Захлопала разорванная ветром ткань. Гладкая кожа на совершенном лице, обезображенном злобой, собралась в складки, растянулась и обвисла.
— Нет! — Скрюченные, цепкие пальцы тянулись к первому из магов.
— Да, — возразил Байяз.
Воздух вокруг него дрожал и струился, будто от жара пустыни. Ветер выдернул ногти из пальцев Мамуна, выгнул назад локоть, вывернул плечо. Треснула кость, рука оторвалась от плеча. Кожа слезала лоскутами, парусом трепеща на ветру; бурая пыль сыпалась из разверстых ран, будто песок, гонимый бурей по пустыне.
Смерч подбросил Мамуна в воздух, под самую крышу высоченного дома, ударил тело о стену, расколол кладку. В зазубренный пролом устремились осколки кирпича, оконные рамы, массивные балки, искореженные трупы. Все это кружило над площадью, повторяя круги, выложенные черным железом на плитах площади. Вихрь поднялся над самым высоким зданием в городе и устремился еще выше, разрушая все на своем пути — стекло и дерево, металл и плоть. Ветер завывал все громче. Смерч набирал силу.
Сквозь слепую, безумную ярость вихря пробился голос Байяза:
— Господь благоволит исходу.
Ищейка встал, отряхнулся от песка и пыли. Голова гудела. По руке текла струйка крови, тревожно алея на светлой коже. Похоже, мир уцелел и на этот раз.
Хотя было похоже на то, что он стоял на самой грани.
Мост и сторожевая башня исчезли. Вместо них образовалась громадная куча камней и широкий пролом в стене. Ну и пыль, куда ж без нее. Кое-где схватка продолжалась, но в основном бойцы корчились на земле, надрывно кашляли, стонали, бесцельно бродили среди развалин. Сражаться им больше не хотелось. Ищейке было знакомо это чувство.
Кто-то упрямо пробирался к пролому, карабкаясь по груде мусора, заполнившего крепостной ров. Кто-то косматый, с длинным мечом в руке.
Конечно же, Логен Девятипалый.