— Сэр! Уходим! — завопил Пайк у самого уха, выхватив поводья из рук Веста.
Неподалеку рухнул огромный валун. Лошадь испуганно заржала, встала на дыбы. Мир покачнулся, в глазах потемнело.
Он очнулся, лежа лицом вниз. На зубах хрустел песок, в ушах завывал ветер, швыряя в лицо колючую пыль. Казалось, спустились сумерки. В воздухе со свистом носились обломки, ударяя о землю, задевая стены, сбивая с ног солдат, которые, будто стадо овец, сгрудились у руин крепости. О сражении все позабыли, оставшиеся в живых жались к земле рядом с телами погибших. Вихрь налетел на Цепную башню, содрал с крыши черепицу, выломал стропила и унес в высоту. Огромная балка свалилась на булыжники мостовой, кубарем покатилась по улице, разметая трупы, ударилась о стену дома и проломила ее насквозь, мимоходом снеся крышу.
Вест дрожал мелкой дрожью. Глаза слезились, буря хлестала по щекам. Он беспомощно озирался. Неужели это конец? Значит, он умрет вот так — не израненный, не увенчанный славой? Не как генерал Поулдер — во главе безумной атаки? Не как маршал Берр, в своей постели? Даже не на плахе — за убийство принца Ладислава?
Умрет, придавленный рухнувшим с неба обломком.
— Прости…
Он смотрел, как качается силуэт Цепной башни. Как куски кладки дождем осыпаются в мутную воду крепостного рва. Башня выгнулась, сдвинулась и медленно сквозь бушующую бурю упала на город.
Башня раскололась на громадные куски, в падении круша массивные здания. Обломки давили жителей, как муравьев, разлетались во все стороны.
И на этом все закончилось.
Вокруг того, что еще недавно было площадью Маршалов, не осталось ни одного здания. Исчезли изящные фонтаны, величественные скульптуры аллеи Королей, дворцы, полные мягкотелых розовых.
Смерч смел все.
Ветер сорвал золоченый купол, венчавший Круг лордов, расколол его на части и разорвал в клочья. Высокие стены Палаты военной славы превратились в руины. Некогда величавые здания лежали в развалинах, снесенные почти до самого основания. На глазах Ферро яростно воющий вихрь сровнял с землей город, кружа вокруг первого из магов, пожирая все на своем пути.
— Да! — Довольный смех Байяза перекрывал шум бури. — Я превзошел Иувина! Я превзошел самого Эуса!
И это — возмездие? И сколько раз такое надо повторить, чтобы заполнить пустоту внутри? Ферро, задумалась, сколько людей искали спасения в стенах уничтоженных зданий. Мерцающее сияние Семени обволокло руку до плеча, поднялось к шее, окутало Ферро с головы до ног.
Мир затих.
Разрушение продолжалось, но звуки доносились приглушенно, будто через толщу воды. Холод уже не обжигал, рука занемела. Порывы ветра накатывали непрекращающимися волнами.
Но среди вязкого воздуха появлялись расплывчатые тени.
Мир вокруг Ферро тоже расплывался, терял отчетливость, а силуэты приобретали очертания и форму, собираясь у внешнего круга. Тени. Призраки. Жадная, голодная толпа призраков.
— Ферро… — шептали призрачные голоса.
На сад вихрь налетел внезапно и стремительно, словно метель в горах. С темного неба градом посыпались обломки. Ищейка понятия не имел, откуда они взялись, да и не задумывался об этом. Его заботило другое.
Под высокие своды дворца втащили раненых: стонущих, орущих или — хуже всего — молчаливых. Трупы оставили снаружи — незачем тратить силы на тех, кому уже не помочь.
Логен подхватил Молчуна за плечи, Ищейка взялся за ноги. Его лицо было мертвенно-бледным, на губах запеклась кровь. Было видно, что дело плохо, но Молчун не жаловался. Хардинг Молчун никогда не жаловался. Ищейка не поверил бы в такое никогда.
Молчуна уложили на полу, неподалеку от входа. Падающие с неба обломки били в стекла, стучали по стенам, колотили по крыше. В зал втаскивали пострадавших с переломами, ушибленных и придавленных. Появился Трясучка с окровавленным топором и без щита — руку ему изувечило.
Такого зала Ищейка никогда в жизни не видел: пол устлан зеленой и белой каменной плиткой, отполированной до стеклянного блеска. По стенам развешаны громадные картины. Потолок изукрашен цветами и листьями, почти как настоящими, только из золота — вон как сверкают в тусклом свете, что проникает сквозь окна.
Раненым дали воды, перевязали, кого могли, утешили добрым словом. Логен и Трясучка обменялись взглядами — не то чтобы полными ненависти, но и без уважения. Ищейка так и не понял, что это было, да и ни к чему это.
— Ты что, спятил? — буркнул он. — Смыться в одиночку, как ты любишь, решил? Куда тебя понесло? Ты ж вроде как вождь теперь, а башкой не думаешь.
Логен обернулся к нему, сверкнул глазами в полумраке.
— Ферро помочь. И Джезалю.
— Кому-кому помочь? — недоуменно уставился на него Ищейка. — Тут наши парни помощи ждут, а ты…
— Да не умею я с ранеными!
— Ага, ты только калечить горазд. Ну тогда вали, Девять Смертей, если должен. Иди.
Ищейка видел, что лицо Логена исказилось, когда он услышал свое прозвище. Он отступил, зажимая бок рукой. Затем покрепче ухватил окровавленный меч, повернулся и захромал по сверкающему коридору.
— Больно, — сказал Молчун.
Ищейка опустился на корточки рядом с ним.
— Где болит?
— Везде, — улыбнулся Молчун окровавленным ртом.
— Ну… — Ищейка задрал ему рубаху. На вдавленной груди смоляным пятном расплылся громадный синяк. Вот оно как. С таким ранением не дышат.
— Думаю… со мной все.
— Чего? — Ищейка попытался улыбнуться, но не вышло. — Это же царапина.
— Царапина, да? — Молчун с усилием приподнял голову, застонал и мелко, часто задышал, широко раскрыв глаза. — Потолок… красота охренительная.
— Ага, согласен. — Ищейка тяжело сглотнул.
— По уму, так я помер давным-давно, в драке с Девятипалым. После этого жил в долг. Но я рад этому, Ищейка. Я всегда любил… наши разговоры.
Он закрыл глаза. Дыхание прервалось. Он всегда мало говорил, Хардинг Молчун. Потому и прозвище такое. А теперь и вовсе ничего не скажет. Пустая смерть, далеко от дома. Умер не за веру, не за славу, не за добычу. Без толку погиб. Ищейка на своем веку видел множество тех, кто вернулся в грязь, но хорошего в том не было ни разу. Он вздохнул и уставился в пол.
Косые тени метались по затхлому коридору, по грубым камням и облезлой штукатурке. Тусклый свет фонаря превратил наемников в жуткие силуэты, лица Коски и Арди казались странными масками. Мгла затаилась в каменной кладке арки, скопилась у древней двери, сбитой из узловатых досок с заклепками черного железа.
— Чему вы улыбаетесь, наставник?
— Я тут стоял, на этом самом месте. С Зильбером, — прошептал Глокта, кончиками пальцев поглаживая железную ручку. — Руку держал на задвижке… и прошел мимо.
«Какая ирония! Мы долго и упорно ищем ответы, а они у нас под рукой».
Глокта склонился к двери. По искореженному позвоночнику пробежала дрожь. Из-за двери доносилось невнятное бормотание на неизвестном языке.
«Адепт-демонолог призывает обитателей бездны?»
Он облизал губы, вспомнив о замерзших останках верховного судьи Маровии.
«Наверное, торопиться не следует даже в поисках насущных ответов. Совсем не следует…»
— Наставник Гойл, раз уж вы нас сюда привели, вам первому и за порог ступить.
Гойл неразборчиво замычал сквозь кляп, испуганно раскрыв и без того выпученные глаза. Коска сгреб наставника Адуи за шиворот, взялся за дверную ручку, рывком распахнул дверь и пинком отправил Гойла в дверной проем. Тот взвыл и перевалился через порог. За дверью послышалось металлическое клацанье арбалета. Невнятное бормотание стало громче.
«А что бы сказал полковник Глокта? Вперед, к победе, парни!»
Глокта дохромал до двери, подволакивая ноющую ногу, шагнул за порог и огляделся. Перед ним простирался большой круглый зал с куполом, украшенным искусными фресками.
«До боли знакомые фрески».
На одной половине сводчатого потолка Канедиас, Делатель, широко распростер руки. Позади него полыхали яркие языки пламени — алые, багряные, золотые. Напротив, под купой цветущих деревьев, на траве лежал его брат, Иувин, истекая кровью. Посередине два ряда магов шли творить возмездие: шесть с одной стороны, пять с другой, лысый Байяз во главе.
«Кровь, огонь, смерть, возмездие. Весьма подходящий набор, особенно в нынешних обстоятельствах».
На полу белые линии складывались в сложный запутанный узор: концентрические круги, символы, геометрические фигуры.
«Соль, если я не ошибаюсь».
Гойл лежал ничком, в шаге от двери, у самого края внешнего круга: руки по-прежнему связаны за спиной, между лопаток торчит наконечник стрелы. По каменным плитам расползалась лужа крови.
«Надо же, никогда бы не подумал, что это его слабое место. У людей там находится сердце».
Четыре университетских адепта замерли от неожиданности. Канделау, Чейл и Денка держали зажженные свечи. Толстые фитили чадили и потрескивали, источая удушающий смрад мертвой плоти. Сауризин, адепт-химик, сжимал разряженный арбалет. Лица стариков, подсвеченные гнилостным желтым пламенем, напоминали гротескные маски страха.
У дальней стены, в неровном сиянии светильника, Зильбер напряженно изучал толстый том, лежащий перед ним на кафедре. Скрюченный палец шуршал по страницам, тонкие губы безостановочно шевелились. В зале стоял невыносимый холод, но по впалым щекам Зильбера струился пот. Рядом с ним, прямой как палка, стоял архилектор Сульт в белоснежном одеянии. Его глаза голубыми молниями метнулись через всю комнату.
— Глокта, увечный ублюдок! — прошипел он. — Что тебе здесь понадобилось?!
— Мне бы хотелось задать тот же вопрос и вам, ваше преосвященство. — Он обвел тростью зал. — Впрочем, свечи, древние манускрипты, заклинания и соляные круги говорят сами за себя.
«Как дети, право слово. Что за игры? Пока я разбирался с гильдией торговцев шелком, рисковал жизнью в Дагоске, всеми правдами и неправдами собирал для него голоса, он занимался… вот этим?»
Судя по всему, Сульт свое занятие игрой не считал.