— А я слышала. — Ферро опустила нож и сунула его за пояс. Пошевелила пальцами руки — та же самая, и всё же иная. — Я до сих пор их слышу.
— И что они говорят тебе, Ферро?
— Они говорят о замках, о вратах, о дверях и о том, что надо их открыть. Всегда болтают о том, что надо их открыть. Они спрашивают о Семени. Где оно?
— В безопасном месте. — Байяз бесстрастно посмотрел на неё. — Если ты на самом деле слышишь существ Другой Стороны, то помни, что они созданы из лжи.
— В этом они не одиноки. Они просят меня нарушить Первый Закон. В точности, как просил ты.
— Всё зависит от трактовки. — Байяз гордо изогнул уголок рта. Словно добился чего-то чудесного. — Я ограничил метод Гластрода техниками Мастера Делателя, и использовал Семя в качестве двигателя своего Искусства. Результаты были… — Он сделал долгий довольный вздох. — Ну, ты там была. Кроме всего прочего, это был триумф воли.
— Ты что-то сделал с печатями. Ты весь мир поставил под угрозу. Рассказчики Тайн…
— Первый Закон — это парадокс. Всякий раз, как что-то изменяешь, ты берёшь взаймы у нижнего мира, и всегда есть риск. Если я и пересёк границу, так только границу масштаба. Мир в безопасности, разве не так? Я не стану извиняться за свою проницательность.
— Мужчин, женщин и детей хоронят в ямах сотнями. Как хоронили в Аулкусе. Эта болезнь… из-за того, что мы сделали. В этом, значит, проницательность? В размере могил?
Байяз пренебрежительно мотнул головой.
— Непредвиденный побочный эффект. Боюсь, цена победы сейчас такая же, как и в Старое Время, и всегда будет такой же. — Маг посмотрел ей в глаза, и в его взгляде была угроза. Вызов. — Но даже если я нарушил Первый Закон, что с того? В каком суде ты будешь меня судить? С какими присяжными? Выпустишь Толомею из тьмы для дачи показаний? Отыщешь Захаруса, чтобы он зачитал обвинение? Вытащишь с края мира Конейль, чтобы она вынесла вердикт? Приведёшь великого Иувина из страны мёртвых, чтобы он огласил приговор? Вряд ли. Я Первый из Магов. Последнее слово за мной, и я говорю… что я прав.
— Ты? Нет.
— Да, Ферро. У кого власть, тот и прав. Вот мой первый закон, и он же последний. Это единственный закон, который я признаю́.
— Захарус предупреждал меня, — пробормотала она, думая о бескрайних равнинах, о старике с безумными глазами и с кружащимися птицами. — Он сказал мне бежать, и никогда не останавливаться. Надо было его послушать.
— Этого пузыря, раздувшегося от сознания собственной добродетельности? — Байяз фыркнул. — Может и надо было, да только тот корабль давно уплыл. Ты весело махала ему вслед с берега и решила вместо этого насытить свою ярость. И ты насыщала её с радостью. Давай не будем притворяться, что я ввёл тебя в заблуждение. Ты знала, что мы пройдём тёмными путями.
— Я не ожидала… — она сжала ледяные пальцы в дрожащий кулак. — Этого.
— А чего тогда ты ожидала? Должен признаться, я думал, что ты сделана из материала потвёрже. Давай оставим философствование тем, у кого больше времени и меньше счётов, которые надо свести. Вина, сожаление, праведность? Всё равно, что разговаривать с великим королём Джезалем. У кого хватит на это терпения? — Он повернулся к двери. — Тебе лучше оставаться со мной. Возможно, в своё время Кхалюль пошлёт других агентов. Тогда мне снова понадобятся твои таланты.
Она фыркнула.
— А до тех пор? Сидеть здесь с тенями за компанию?
— А до тех пор улыбайся, Ферро, если ещё помнишь, как. — Байяз ухмыльнулся своей белозубой улыбкой. — Ты ведь получила свою месть.
Вокруг неё рвал и метал ветер, полный теней. Она стояла на коленях на конце кричащего тоннеля, который касался самого неба. Мир был тонким и хрупким, как лист стекла, и был готов треснуть. За ним — бездонная пустота, наполненная голосами.
— Впусти нас…
— Нет! — Она пробилась на волю, с трудом поднялась и встала на пол около своей постели. Каждая мышца напряжена. Но не с кем было сражаться. Всего лишь очередной сон.
Сама виновата, позволила себе заснуть.
Длинная полоска лунного света тянулась к ней по плитам пола. Окно, откуда шёл свет, было распахнуто, прохладный ночной ветер задувал внутрь и охлаждал покрытую каплями пота кожу Ферро. Она, нахмурившись, подошла к окну, закрыла его и задвинула задвижку. Повернулась.
В густых тенях перед дверью стояла фигура. Однорукая фигура в лохмотьях. На нём всё ещё висело несколько погнутых и поцарапанных частей доспехов. Его лицо стало пыльной развалиной, порванная кожа болталась на белых костях, но всё равно Ферро его узнала.
Мамун.
— Мы снова встретились, бесокровка. — Его сухой голос шелестел, как старая бумага.
— Я сплю, — прошипела она.
— Хотел бы я, чтобы это было так. — За бездыханный миг он пересёк комнату. Его единственная рука сомкнулась на её горле, как захлопнувшийся замок. — Я сильно проголодался, прокапывая завалы одной рукой. — Его сухое дыхание щекотало ей лицо. — Из твоей плоти я сделаю себе новую руку, которой сокрушу Байяза и отомщу за великого Иувина. Пророк это видел[31], и обращу его видение в истину. — Он без усилий поднял Ферро и ударил спиной о стену, её пятки стукнулись об панели обшивки.
Рука Мамуна сжималась. Грудь Ферро вздымалась, но воздуха внутрь не попадало. Она схватила его пальцы, впивалась в них ногтями, но те были сделаны из железа, из камня, и держали прочно, как ошейник повешенного. Ферро сражалась и извивалась, но он не сдвинулся ни на волос. Она вцепилась в изуродованное лицо Мамуна, её пальцы просунулись в его разорванную щеку, впивались в пыльную плоть изнутри, но его глаза даже не моргнули. В комнате стало холодно.
— Молись, дитя, — прошептал он, заскрежетав сломанными зубами, — и надейся, что Бог будет милосерден.
Она уже слабела. Лёгкие горели огнём. Она всё ещё впивалась в него, но всё слабее с каждым усилием. Слабее и слабее. Её руки упали, ноги болтались, веки становились всё тяжелее и тяжелее. Повсюду было ужасно холодно.
— Сейчас, — прошептал он, и от его дыхания шёл пар. Он опустил её, открывая рот, его разорванные губы оскалили расколотые зубы. — Сейчас.
Её палец ткнул ему в шею. Сквозь кожу в сухую плоть, до самой костяшки. Мамун отдёрнул голову. Другая рука Ферро схватила его запястье и оторвала его пальцы от своего горла. Ферро почувствовала, как кости в его руке ломаются, хрустят, расщепляются, и как она падает на пол. По чёрным оконным стёклам рядом с ней пополз белый иней и захрустел под её босой ногой, когда она развернула Мамуна и врезала в стену, вдавила его тело в расколотые панели обшивки, в треснувшую штукатурку. От силы удара посыпалась пыль.
Она ещё дальше просунула палец в его горло, и вверх, внутрь. Это оказалось легко. Не было пределов её силе. Сила шла с другой стороны раздела. Семя изменило Ферро, как оно изменило Толомею, и назад пути не было.
Ферро улыбнулась.
— Заберёшь мою плоть, да? Ты уже получил свою последнюю трапезу, Мамун.
Кончик указательного пальца выскользнул между его зубов, встретился с большим пальцем и подцепил, словно рыбу. Дёрнув запястьем, Ферро оторвала челюстную кость от его головы и со стуком отбросила прочь. Внутри оборванной массой пыльной плоти болтался его язык.
— Молись, едок, — прошипела она, — и надейся, что Бог будет милосерден. — Она хлопнула ладонями по обеим сторонам его головы. Из его носа вылетел долгий писк. Раздробленная рука тщетно тянулась к Ферро. Череп Мамуна согнулся, потом сплющился, взорвался, и полетели осколки кости. Ферро уронила его тело, и по полу полетела пыль, кружась у неё под ногами.
— Да…
Но она не вздрогнула. И не вытаращилась. Она знала, откуда шёл этот голос. Отовсюду и ниоткуда.
Ферро шагнула к окну и открыла его. Прыгнула в него, пролетела дюжину шагов до земли и встала. Ночь была полна звуков, но Ферро молчала. Она пошла по освещённой луной траве, которая съёживалась от мороза там, где ступала босая нога Ферро. Взобралась по длинной лестнице на стены. Голоса преследовали её.
— Постой.
— Семя!
— Ферро.
— Впусти нас…
Она игнорировала их. Какой-то человек в доспехах вглядывался в ночь, в сторону Дома Делателя — этого чёрного силуэта на фоне чёрного неба. Клин тьмы над Агрионтом, где не было ни звёзд, ни освещённых луной облаков, никакого света. Ферро подумала, что Толомея бродит в темноте внутри, скребётся в ворота. Скребётся и скребётся, вечно. Она упустила свой шанс на месть.
Ферро не повторит эту ошибку.
Она соскользнула на стену, мимо стражника, который плотно натягивал плащ на плечи, когда она проходила мимо. Поднялась на парапет и прыгнула, ветер овевал её кожу. Перелетела через ров — по воде под ней расходился хрустящий лёд. Мостовая за рвом быстро приближалась. Ноги Ферро ударили по булыжникам, она перекатилась, снова и снова, в сторону зданий. Её одежда порвалась после падения, но на коже не было ни царапины. Даже ни капли крови.
— Нет, Ферро.
— Вернись и найди Семя!
— Оно рядом с ним.
— Оно у Байяза.
Байяз. Возможно, когда она закончит на Юге, то вернётся. Когда закопает великого Уфмана-уль-Дошта под руинами его собственного дворца. Когда отправит в ад Кхалюля, его едоков и жрецов. Тогда, возможно, она вернётся и преподаст Первому из Магов урок, которого тот заслуживает. Урок, который собиралась преподать ему Толомея. Но в конце концов, лжец он или нет, но он дал ей оружие мести.
И теперь она отомстит.
Ферро кралась по тихим развалинам города, быстрая и молчаливая, как ночной ветерок. На юг, в сторону доков. Она отыщет путь. На юг, через море, в Гуркхул, а потом…
Голоса шептали ей. Тысячи голосов. Они говорили о вратах, которые закрыл Эус, и о печатях, которые Эус на них поставил. Они умоляли Ферро открыть их. Они требовали разбить их. Они рассказывали, как это сделать, и приказывали это сделать.
Но Ферро лишь улыбалась. Пусть болтают.
У неё нет хозяев.