С началом второго такта, когда вступили другие инструменты, Джезаль начал понимать, что его сильно превосходят в мастерстве, сильнее даже, чем превосходил Бремер дан Горст. Тереза двигалась с такой безукоризненной грацией, что Джезаль не сомневался: можно поставить ей на голову бокал вина, и не прольётся ни капли. Музыка становилась громче, быстрее, смелее, и вместе с ней быстрее и смелее становились движения Терезы. Казалось, что каким-то образом она контролировала музыкантов своими вытянутыми руками — так идеально они были связаны. Джезаль попытался вести, и она без усилий обошла его. Сделала ложный выпад в одну сторону, повернулась в другую, и Джезаль чуть не грохнулся на задницу. Она уклонялась и кружилась, мастерски притворялась, и он проделывал свои па впустую.
Потом музыка заиграла ещё быстрее, музыканты с яростной сосредоточенностью рвали и пилили струны. Джезаль предпринял тщеславную попытку поймать Терезу, но она увернулась, ослепив его мельканием юбок, за которым он едва мог уследить. Она чуть не уронила его, подставив ногу, которая исчезла, прежде чем он понял, в чём дело. Мотнула головой и чуть не ткнула короной ему в глаз. Аристократы Союза смотрели в зачарованном молчании. Даже сам Джезаль чувствовал себя ошеломлённым зрителем. Он мог лишь вставать в приблизительно нужные позиции, чтобы не выглядеть полным дураком.
Он не знал что чувствует — облегчение или разочарование — когда музыка снова замедлилась, и Тереза протянула свою руку так, словно это было редкое сокровище. Он сжал её, и они закружились друг вокруг друга, всё приближаясь и приближаясь. С последним тактом инструментов Тереза прижалась к нему — спиной к его груди.
Они медленно поворачивались, всё медленнее и медленнее, и его нос наполнился запахом её волос. На последней долгой ноте она отклонилась назад, и Джезаль мягко опустил её. Её шея вытянулась, голова упала, изящная корона едва не касалась пола. И наступила тишина.
Зал взорвался восторженными аплодисментами, но Джезаль их почти не слышал. Он был слишком занят, уставившись на свою жену. На её щеках появился легкий румянец, губы слегка раздвинулись, демонстрируя безупречные передние зубы и очертания подбородка. Вытянутая шея, и тонкие ключицы были очерчены тенями и окаймлены искрящимися бриллиантами. Ниже властно поднималась и опускалась от частого дыхания грудь, стянутая лифом, и лёгкий обворожительный блеск пота гнездился в декольте. Джезаль и сам бы с удовольствием там угнездился. Он моргнул, у него перехватило дыхание.
— Ваше величество, будьте так добры, — прошептала она.
— Э-э? О… разумеется. — Он поднял её на ноги, и аплодисменты продолжились. — Вы танцуете… великолепно.
— Ваше величество так добры, — ответила она, и едва заметно улыбнулась — но всё же улыбнулась. Он бестолково улыбался позади неё. Его страх и смущение за время одного танца плавно сменились весьма приятным возбуждением. Его одарили проблеском под ледяной оболочкой, и очевидно было, что его новая королева — женщина редкой и огненной страсти. Эту скрытую сторону он теперь жаждал исследовать дальше. На самом деле, он жаждал так остро, что ему пришлось отвести взгляд и уставиться в угол, хмурясь и отчаянно стараясь думать о чём-нибудь другом, чтобы напряжение в его штанах не поставило его в неловкое положение перед всеми собравшимися гостями.
Ухмыляющийся в углу Байяз был, в кои-то веки, как раз тем, что Джезалю требовалось — холодная улыбка старика охладила его пыл, как ведро ледяной воды.
Глокта оставил Арди в её набитой мебелью гостиной, где она принялась изо всех сил напиваться ещё больше, и с того времени его настроение оставалось мрачным. Даже для меня. Ничто не может поднять настроение лучше, чем компания более несчастного человека. Проблема тут в том, что стоит их несчастью удалиться, как твоё собственное наваливается вдвое холоднее и мрачнее, чем раньше.
Он снова отхлебнул с ложки простую похлёбку и скривился, проталкивая пересолёную жижу в глотку. Интересно, насколько чудесно проводит время сейчас король Джезаль? Все его восхваляют, и все им восхищаются. Он набивает себе брюхо лучшей едой и наслаждается лучшей компанией. Глокта швырнул ложку в миску, его левый глаз задёргался, и он поморщился от волны боли в спине и в ноге. Восемь лет прошло с тех пор, как гурки меня освободили, но всё же до сих пор я у них в плену. И всегда буду. Заключён в камеру, которая не больше моего искалеченного тела.
Скрипнула дверь, и прошаркал Барнам, забрать тарелку. Глокта перевёл взгляд с чуть живого супа на чуть живого старика. Лучшая еда, лучшая компания. Он бы рассмеялся, если бы позволили разбитые губы.
— Закончили, сэр? — спросил слуга.
— Скорее всего. — Мне не удалось вытащить из задницы средства уничтожения Байяза, и разумеется, его преосвященство будет недоволен. Интересно, насколько недовольным он станет, прежде чем совсем утратит терпение? Но что можно поделать?
Барнам унёс тарелку из комнаты, затворил за собой дверь и оставил Глокту наедине с его болью. Что такого я сделал, чтобы заслужить всё это? И что сделал Луфар? Разве он не такой же, каким был я? Заносчивый, тщеславный и чертовски эгоистичный? Неужели он лучше меня? Тогда почему жизнь так жестоко наказывает меня и так обильно награждает его?
Но Глокта уже знал ответ. По той же самой причине, по которой Сепп дан Тойфель чахнет в Инглии с укороченными пальцами. По той же причине, по которой генерал Виссбрук умер в Дагоске, а вероломная магистр Эйдер всё ещё жива. По той же причине Тулкиса, посланника гурков, зарезали на глазах у вопящей толпы за преступление, которого он не совершал.
Глокта прижал больной язык к одному из оставшихся зубов. Жизнь не справедлива.
Джезаль важно вышагивал по коридору, точно во сне, только уже не в паническом кошмаре, как утром. Его голова кружилась от восхвалений, аплодисментов и одобрений. Тело сияло от танца, от вина и от возрастающего вожделения. Тереза шла рядом с ним, и он впервые за время своего недолгого правления по-настоящему почувствовал себя королём. Драгоценные камни и металл, шёлк, вышивка и бледная гладкая кожа возбуждающе сияли в мягком свете свечей. Вечер оказался приятным, а ночь обещала стать ещё приятнее. С расстояния Тереза могла казаться твердой, как алмаз, но Джезаль держал её в руках, и теперь понимал, что к чему.
Два раболепных лакея держали открытыми огромные обшитые панелями двери королевской спальни, и тихо закрыли их, когда король и королева Союза вошли. В дальнем конце комнаты доминировала огромная кровать. Высокие перья по углам балдахина отбрасывали длинные тени на позолоченный потолок. Тёмно-зелёные занавеси были широко призывно распахнуты, а шёлковое пространство за ними наполнено мягкими соблазнительными тенями.
Тереза, склонив голову, сделала несколько медленных шагов в комнату, пока Джезаль поворачивал ключ в замке. Его дыхание участилось, он подошёл сзади к своей жене, поднял руку и мягко положил на её обнажённое плечо. Почувствовал, как её мышцы под гладкой кожей напряглись, и улыбнулся её нервозности, которая так подходила к его собственной. Он подумал, нужно ли сказать что-нибудь, чтобы попытаться её успокоить, но какой в этом был бы смысл? Они оба знали, что сейчас произойдёт, и Джезалю не терпелось начать.
Он подошёл ближе, просунул свободную руку на её талию, чувствуя, как ладонь шуршит по мягкому шёлку. Коснулся её загривка губами, раз, другой, третий. Понюхал её волосы, втянул её аромат и тихо выдохнул ей на щеку. Почувствовал, как она дрожит от его дыхания, но это его лишь раззадорило. Провёл пальцами по её плечу, по груди, задев бриллианты, и сунул руку ей под лиф. Джезаль пододвинулся ещё ближе, прижимаясь к ней, издавая горлом довольное урчание, его член приятно прикасался к её заду через одежду…
В этот миг она, охнув, вырвалась из его рук, развернулась и смачно ударила по лицу, так, что у него зазвенело в ушах.
— Грязный бастард! — завопила она ему в лицо, брызгая слюной из перекошенного рта. — Сын ёбаной шлюхи! Да как ты смеешь прикасаться ко мне? Ладислав был кретином, но, по крайней мере, его кровь была чиста!
Джезаль глупо вытаращился на неё, прижав руку к горящему лицу, и всё его тело застыло от потрясения. Он немощно протянул к ней другую руку.
— Но я… ууууф!
Её колено с безжалостной точностью попало ему промеж ног, выбив дух и заставив на бездыханный миг закачаться, а потом рухнуть, словно карточный домик от удара кувалды. В тот миг, когда он со стоном падал на ковёр в приступе той особой острой боли, которую может доставить лишь удар по яйцам, слабым утешением был тот факт, что он оказался прав.
Его королева со всей очевидностью оказалась женщиной редкой и огненной страсти.
Слёзы из его глаз свободно текли не только от боли, ужасного удивления и временного разочарования — они текли от усиливающегося страха. Похоже, он очень серьёзно недооценил чувства Терезы. Она улыбалась толпе, но сейчас, наедине, всем своим видом выражала презрение к Джезалю и ко всему, что имело к нему отношение. Тот факт, что он родился бастардом, вряд ли можно каким-то образом изменить. Единственное, что было понятно точно, что свадебную ночь он, похоже, проведёт на королевском полу. Королева уже промчалась по комнате, и занавеси кровати плотно задёрнулись перед ним.
Седьмой день
Ночью снова напали дикари с востока. Подкрались в темноте, отыскали, где взобраться, и убили часового. Потом поставили лестницу, и к тому времени, как их обнаружили, за стену пробралась уже целая толпа. Крики разбудили Ищейку, который в любом случае почти не спал, и он вскочил в темноте, запутавшись в одеяле. Враги внутри крепости, люди бегали и кричали, тени в темноте, всё воняло паникой и хаосом. Сражались при свете звёзд, при свете факелов и вообще без света, клинки разили практически наугад, сапоги спотыкались и выбивали фонтаны ярких искр из угасавших костров.