Я король, и это мой дворец. Я отказываюсь выслушивать слова в таком тоне от служанки королевы. — Его голос был спокойным, холодным и пугающе командным. Он был почти не похож на собственный голос Джезаля, но чей же ещё он мог быть? В комнате стоял только один мужчина. — Вижу, я был с вами слишком великодушен, и вы по ошибке приняли моё великодушие за слабость. — Одиннадцать дам уставились на него и на свою упавшую подругу, которая скорчилась на полу, прижав руку к окровавленному рту. — Если кто из вас, ведьмы, хочет покинуть эти беспокойные берега, я организую отъезд, и даже с лёгким сердцем сам поработаю веслом. Но вы, ваше величество, никуда не едете.
Тереза напряжённо вскочила со своего места, сверкая глазами.
— Вы бессердечное животное… — начала она шипеть.
— Возможно, и мы оба от всего сердца желали бы, чтобы это было не так! — прорычал он ей, — но мы женаты! Время высказывать возражения о моём происхождении, или о моей личности, или о чём угодно было до того, как вы стали королевой Союза! Презирайте меня, сколько угодно, Тереза, но вы… никуда… не едете. — И Джезаль окинул онемевших дам зловещим взором, повернулся на своих отполированных каблуках и вышел из просторной гостиной.
Проклятье, как же болела его рука.
Круг
Занимался рассвет — серый предвестник, легчайшее касание света вокруг строгих очертаний стен Карлеона. Все звёзды потускнели в неподвижном небе, но луна всё ещё висела чуть выше верхушек деревьев, и казалась такой близкой, что хотелось попробовать попасть в неё стрелой.
Вест всю ночь не смыкал глаз и уже впал в то странное, дёрганное, похожее на сон состояние бессонницы, которое приходит вслед за истощением. Некоторое время в тихой темноте, после того, как были отданы все приказы, он сидел при свете единственной лампы, чтобы написать письмо своей сестре. Чтобы излить извинения. Потребовать прощения. Он сидел, сам не зная сколько времени, держа перо над бумагой, но слова просто не выходили. Хотел рассказать ей обо всём, что чувствует, но когда дошло до этого, он не чувствовал ничего. Тёплые таверны Адуи, карты в залитом солнцем дворике. Однобокая улыбка Арди. Казалось, всё это происходило тысячу лет назад.
Северяне уже вовсю трудились, постригая траву в тени стен. Пощёлкивание их больших ножниц навевало странные воспоминания о садах Агрионта. Они выстригали круг шириной в дюжину шагов. Площадка, как он полагал, на которой будет проходить поединок. Площадка, на которой не более чем через час или два решится судьба всего Севера. Очень похожа на круг для фехтования, за исключением того, что эта площадка скоро окропится кровью.
— Варварский обычай, — пробормотал Челенгорм. Его мысли, очевидно, шли по тому же маршруту.
— Неужели? — проворчал Пайк. — А я как раз думал о том, насколько этот обычай цивилизованный.
— Цивилизованный? Два человека режут друг друга перед толпой?
— Это лучше, чем когда друг друга режет вся толпа. Проблема решается убийством одного человека? На мой взгляд, это хорошее окончание войны.
Челенгорм задрожал и подул на сложенные руки.
— И всё же. Слишком многое зависит от двух человек, сражающихся друг с другом. А что если Девятипалый проиграет?
— Тогда, полагаю, Бетод останется на свободе, — печально сказал Вест.
— Но он вторгся в Союз! Из-за него умерли тысячи! Он заслуживает наказания!
— Люди редко получают то, что они заслуживают. — Вест подумал о костях принца Ладислава, гниющих в безлюдных лесах. Некоторые ужасные преступления остаются безнаказанными, а за некоторые — по воле переменчивого случая — даже богато вознаграждают. Он остановил эти мысли.
На долгом склоне спиной к городу сидел одинокий мужчина. Мужчина, сгорбившийся в своём потёртом плаще, сидел так спокойно и тихо, что в этом полусвете Вест едва не прошел мимо него.
— Я вас догоню, — сказал он, сходя с тропинки. С каждым шагом под его сапогами тихо похрустывала трава, покрытая бледным пушком инея.
— Садись. — Пар дыхания мягко клубился вокруг тёмного лица Девятипалого.
Вест присел рядом с ним на холодную землю.
— Ты готов?
— Я десять раз раньше выходил на поединок. Не могу сказать, что когда-нибудь был готов. Не знаю, есть ли способ подготовиться к такому. Лучшее, что я смог придумать — это просто сидеть, позволяя времени ползти вперёд, и стараться не обоссаться.
— Думаю, с мокрым пятном в паху в кругу будешь чувствовать себя неловко.
— Ага. Но лучше, чем с пробитой головой, наверное.
Несомненно, так и есть. Разумеется, Вест слышал раньше рассказы об этих поединках северян. Он вырос в Инглии, и дети там шёпотом рассказывали друг другу жуткие истории о них. Но Вест слабо представлял, как они на самом деле происходят.
— Как там всё будет?
— Размечают круг. По краю встают люди со щитами, половина с одной стороны, половина с другой — они следят, чтобы никто не сбежал, прежде чем всё не решится. Двое идут в круг. Тот, который умирает — проиграл. Если только кто-то не захочет проявить милосердие. Но, что-то мне кажется, сегодня такое вряд ли случится.
Тоже несомненно.
— Чем будешь сражаться?
— Каждый из нас приносит что-то своё. Что угодно. Потом бросают жребий, и победитель выбирает то оружие, которое хочет.
— Так ты в итоге можешь сражаться оружием, которое принёс соперник?
— Такое бывает. Я убил Шаму Бессердечного его же мечом, и меня проткнули копьём, которое я принёс на бой с Хардингом Молчуном. — Он потёр живот, словно тот от воспоминаний заболел. — Но всё равно, хуже болеть не станет, ранят тебя своим копьём, или чужим.
Вест задумчиво положил руку на свой живот.
— Не станет. — Довольно долго они сидели в тишине.
— Я хотел бы попросить тебя кое о чём.
— Только скажи.
— Не мог бы ты со своими друзьями подержать щиты для меня?
— Мы? — Вест удивлённо моргнул, глядя на карлов в тени стены. Казалось, их огромные щиты тяжело поднимать, не говоря уж о том, чтобы использовать. — Уверен? Я такой ни разу в жизни не держал.
— Возможно, но зато ты знаешь, на чьей ты стороне. Не многим среди этих я могу доверять. Большинство из них до сих пор пытаются разобраться, кого они ненавидят больше, меня или Бетода. Нужно всего лишь подтолкнуть меня, когда понадобится, или дать мне упасть, когда надо поймать. И всем нам конец. Особенно мне.
Вест надул щёки.
— Сделаем, что сможем.
— Хорошо. Хорошо.
Тянулась холодная тишина. Над чёрными холмами, над чёрными деревьями опускалась и тускнела луна.
— Скажи мне, Свирепый. Как ты думаешь, должен ли человек расплачиваться за то, что совершил?
Вест резко посмотрел — в уме у него промелькнула иррациональная мысль, что Девятипалый говорил об Арди, или о Ладиславе, или об обоих. Определённо, в полутьме казалось, что глаза северянина обвиняюще блестят — а потом Вест почувствовал, как волна страха стихает. Девятипалый говорил о себе, разумеется, как все говорят, дай им только шанс. В его глазах была вина, а не обвинение. Каждого человека преследуют его собственные ошибки.
— Может быть. — Вест прочистил пересохшее горло. — Иногда. Я не знаю. Думаю, все мы совершали что-то такое, о чём сожалеем.
— Ага, — сказал Девятипалый. — Наверное.
Они сидели в тишине и смотрели, как свет растекается по небу.
— Вождь, пошли! — прошипел Доу. — Пошли, блядь!
— Я скажу, когда! — Ищейка сплюнул, придерживая покрытые росой ветки и вглядываясь в сторону стен, которые были примерно в сотне шагов впереди за мокрым лугом. — Слишком светло пока. Подождём, пока эта чёртова луна ещё немного не опустится, и тогда побежим.
— Темнее не становится! У Бетода не могло остаться слишком много людей, после того, как мы стольких поубивали в горах, и все они сейчас на стенах. Они там растянулись, как паутина.
— Нужен лишь один, чтобы…
Но Доу уже мчался по полю, по короткой траве, у всех на виду, как куча дерьма на снегу.
— Бля! — беспомощно прошипел Ищейка.
— Угу, — сказал Молчун.
Оставалось только смотреть и ждать, как Доу утыкают стрелами. Ждать криков, факелов, тревоги и того, как всё дело свалится прямиком в сральник. А потом Доу пробежал последние шаги склона и исчез в тенях у стены.
— Получилось, — сказал Ищейка.
— Угу, — сказал Молчун.
Должно быть, это было хорошо, вот только Ищейке не очень-то хотелось радоваться. Теперь ему самому нужно было бежать, а у него не было везения Доу. Он посмотрел на Молчуна, и тот пожал плечами. Они вместе рванули из-за деревьев, топая по мягкому лугу. У Молчуна ноги были длиннее, и он начал отрываться. Земля оказалась намного мягче, чем Ищейка рассч…
— Ааах! — Его нога провалилась по щиколотку, он кувырнулся, распластался в грязи и проехался лицом по земле. Поднялся, замерзая и задыхаясь, и остаток пути пробежал с мокрой рубашкой, прилипшей к коже. Он доковылял по склону к основанию стен и согнулся, уперев руки в колени, тяжело дыша и плюясь на траву.
— Вождь, похоже, ты споткнулся. — Ухмылка Доу белой дугой блестела в тени.
— Бешеная сволочь! — прошипел Ищейка, и горячий гнев поднимался в холодной груди. — Из-за тебя нас всех могли перебить!
— О, время для этого ещё есть.
— Тсс… — Молчун махнул им рукой, чтобы они заткнулись. Ищейка плотно прижался к стене, и тревога быстро вытеснила из него злобу. Он услышал, как сверху ходят люди, увидел отблеск лампы, медленно двигавшийся по стенам. Ищейка ждал, замерев, не слыша ни звука, кроме тихого дыхания Доу и стука своего собственного сердца, пока люди наверху не пошли дальше и всё снова не стихло.
— Скажи вождь, неужели твоя кровь не потекла быстрее? — прошептал Доу.
— Повезло, что она из нас не вытекла.
— Что теперь?
Ищейка стиснул зубы, пытаясь соскрести грязь с лица.
— Теперь ждём.
Логен встал, стряхнул росу со штанов, и глубоко вдохнул прохладный воздух. Больше нельзя было отрицать, что солнце уже действительно встало. Оно, может, и пряталось на востоке за холмом Скарлинга, но края высоких чёрных башен позолотились, тонкие высокие облака розовели снизу, холодное небо стало бледно-голубым.