— Ой… извините… во имя мёртвых…
— Гхм! — сказал Молчун, отбрасывая лук в угол комнаты, словно внезапно осознал, что держал в руках дерьмо, а потом озадаченно уставился на стрелу.
— Так-то лучше. — Она улыбнулась, и Ищейка понял, что ухмыляется, как идиот. Возможно, изо рта у него потекла слюна, совсем немного, но это его не сильно волновало. Пока она продолжала говорить, всё остальное казалось не особенно важным. Она поманила их, её длинные белые пальцы шевельнулись в густом воздухе. — Нет нужды стоять так далеко от меня. Подойдите ближе.
Он и Молчун жадно, как дети, спотыкаясь, бросились к ней. Ищейка чуть с ног не сбился, стараясь угодить, а Молчун по пути врезался в стол и едва не свалился ничком.
— Меня зовут Кауриб.
— Ох, — сказал Ищейка. Самое прекрасное имя в мире, как пить дать. Удивительно, как единственное слово может звучать столь прекрасно.
— Меня зовут Хардинг Молчун!
— Ищейка, так меня зовут, из-за острого нюха, и… э-э-э… — Во имя мёртвых, как же тяжело было соображать. Ему ведь нужно было сделать что-то важное, но он, хоть убей, не мог вспомнить, что.
— Ищейка… идеально. — Её голос успокаивал, как тёплая ванна, как нежный поцелуй, как молоко и мёд… — Пока не засыпай! — Ищейка повернул голову, раскрашенное лицо Кауриб расплылось чёрно-белым пятном прямо перед ним.
— Извините! — прохрипел он, снова покраснев и пытаясь спрятать нож за спиной. — Правда, извините за клинок… понятия не имею, зачем…
— Не волнуйся. Я рада, что ты его принёс. Думаю, лучше всего будет, если ты ударишь им своего друга.
— Его? — Ищейка покосился на Молчуна.
Молчун ухмыльнулся и кивнул ему в ответ.
— Ага, точно!
— Да, точно, хорошая мысль. — Ищейка поднял нож, который весил, казалось, тонну. — Э-э-э… хотите, чтобы я ударил его в какое-то конкретное место?
— В сердце будет в самый раз.
— Да, вы правы. Точно. В сердце. — Молчун повернулся к нему, чтобы ударить было удобнее. Ищейка моргнул, вытер пот со лба. — Ладно, приступим. — Проклятье, как же у него кружилась голова. Он посмотрел на грудь Молчуна, желая убедиться, что точно попадёт с первого раза, и не поставит себя снова в неловкое положение. — Ладно…
— Живо! — прошипела она ему. — Просто вты…
Лезвие топора с хрустом аккуратно раскололо её голову до середины, до самого подбородка. Брызнула кровь, залив лицо Ищейки, и тонкое тело ведьмы рухнуло на камни, словно было сделано из тряпок.
Доу нахмурился, дёргая древко топора и так и этак, пока лезвие с тихим чавкающим звуком не вышло, наконец, из разбитого черепа Кауриб.
— Эта сука слишком много болтает, — проворчал он.
Девять Смертей почувствовал изменение. Как первый зелёный весенний побег. Как первый тёплый ветерок в начале лета. В том, как Наводящий Ужас держал его, таилось послание. Его кости больше не стонали, угрожая взорваться. Сила гиганта уменьшилась, а сила Девяти Смертей возросла.
Он втянул воздух, и его ярость запылала жарко, как прежде. Медленно, медленно он оттащил лицо от плеча гиганта, почувствовал, как металл выходит из его рта. Он извивался и извивался, пока его шея не освободилась. Пока он не уставился прямо в корчащееся лицо гиганта. Девять Смертей улыбнулся, потом бросился вперёд, быстро, как фонтан искр, и глубоко впился зубами в эту большую нижнюю губу.
Гигант захрипел, пошевелил руками, пытаясь оттащить голову Девяти Смертей, пытаясь убрать вгрызающиеся зубы от своего рта. Но легче было стряхнуть чуму. Хватка ослабла, и Девять Смертей вывернул руку, сжимавшую меч Делателя. Он выворачивал её, как змея изворачивается в своём гнезде, и медленно начал её высвобождать.
Голубая левая рука гиганта отпустила тело Девяти Смертей, голубая ладонь сжала запястье Девяти Смертей, но его уже было не остановить. Если побег отыщет трещину в горах, то за долгие годы его глубокие корни разорвут саму гору. Так и Девять Смертей напрягался всеми мышцами и дал времени медленно течь, шипя от ненависти в дёргавшийся рот Наводящего Ужас. Лезвие поползло вперёд, медленно, медленно, острие вонзилось в разрисованную плоть, прямо под нижним ребром гиганта.
Девять Смертей почувствовал, как горячая кровь закапала по рукояти, по стиснутому кулаку, как текла изо рта Наводящего Ужас прямо ему в рот, стекала по его шее, сочилась из ран на спине, капала на землю — как и должно быть. Медленно, мягко, клинок скользнул в татуированное тело Наводящего Ужас — вбок, вверх и дальше.
Огромные ладони цеплялись в руку Девяти Смертей, в его спину, отчаянно искали способ, который мог бы остановить жуткое продвижение клинка. Но с каждым мигом сила гиганта таяла, как лёд перед очагом. Проще остановить Белую реку, чем Девять Смертей. Движения его рук были похожи на рост могучего дерева — на волос за раз, но ни плоть, ни камень, ни металл не могли их остановить.
Раскрашенную сторону гиганта нельзя было ранить. Великий Гластрод сделал так, много лет назад, в Старое Время, написав слова на коже Наводящего Ужас. Но Гластрод расписал только одну половину. И теперь медленно, медленно, мягко кончик меча Делателя пересёк черту, вонзился в неразрисованную половину и впился во внутренности, протыкая Наводящего Ужас, словно мясо, изготовленное для жарки.
Гигант издал громкий высокий крик, и последняя сила истаяла из его рук. Девять Смертей разжал челюсти, крепко держа Наводящего Ужас одной рукой за спину, а другой вгоняя в него меч. Сипло рассмеялся через сжатые зубы, забулькал смехом через рваную дыру на лице. Он вколотил клинок так далеко, как только мог, и кончик вышел между пластинами доспеха прямо под мышкой гиганта, блестя красным на солнце.
Фенрис Наводящий Ужас, качаясь, попятился, по-прежнему издавая протяжный вой. Его рот раскрылся, и с губы свисала струйка красной слюны. Раскрашенная половина уже зажила, но бледная оставалась изрубленной, как фарш для пирога. Круг людей наблюдал за ним поверх щитов, замерев и разинув рты от изумления. Его ноги месили по грязи, одна рука нащупывала красную рукоять меча Делателя, вонзённого в бок по крестовину, кровь капала с навершия и отставляла на земле красные точки. Его вопль стал глухим стоном, одна нога запнулась за другую, и гигант рухнул, как срубленное дерево — упал на спину, посредине круга, широко раскинув огромные руки и ноги. Его лицо, наконец, перестало дёргаться, и повисла долгая тишина.
— Во имя мёртвых. — Это было сказано тихо, задумчиво. Логен искоса посмотрел на утреннее солнце и увидел чёрную фигуру человека, смотревшего на него сверху вниз с высокой надвратной башни. — Во имя мёртвых, я и не думал, что у тебя получится. — Мир закачался из стороны в сторону, когда Логен сдвинулся с места. Холодный воздух свистел в ране на лице, царапал воспалённое горло.
Люди, составлявшие круг, убрались с его пути. Теперь все они молчали, опустив свои щиты.
— И не думал, что у тебя получится, но когда дело доходит до убийства, нет никого лучше! Нет никого хуже! Я всегда так говорил!
Логен проковылял через открытые ворота, нашёл проход под аркой и начал взбираться по шатким ступеням, по кругу и по кругу. Его сапоги шуршали по камню и оставляли позади тёмные пятна. Кровь капала — кап-кап-кап — с качавшихся пальцев его левой руки. Каждая мышца болела. В него впивался голос Бетода.
— Но всё-таки я посмеялся последним, а, Девять Смертей? Ты всего лишь лист на воде! И в любом случае дождь смоет тебя!
Логен продолжал хромать, рёбра горели, челюсти плотно стиснуты, плечо задевало изогнутую стену. Вверх и вверх, кругом и кругом, и следом эхом отдавалось его хриплое дыхание.
— У тебя никогда ничего не будет! Ты всегда будешь никем! Ты не сможешь делать ничего, кроме трупов!
Выбежав наружу, на крышу, он моргнул от яркого утреннего света и сплюнул через плечо полный рот крови. Бетод стоял на стене. Названные отшатнулись с пути Логена, когда он пошёл к королю Севера.
— Ты создан из смерти, Девять Смертей! Ты создан из…
Кулак Логена врезался ему в челюсть, и Бетод, покачнувшись, шагнул назад. Другая рука Логена ударила его в скулу и развернула Бетода к парапету, длинная струйка кровавой слюны потекла из разбитого рта. Логен схватил его за затылок и врезал коленом в лицо, почувствовав, как нос плющится от удара. Запустил пальцы в волосы Бетода, крепко сжал, высоко поднял его голову и вколотил в камни.
— Сдохни! — прошипел он.
Бетод дёргался, булькал, а Логен поднимал и опускал его голову, снова и снова. Золотой обруч слетел с разбитого черепа и покатился по крыше, весело звеня.
— Сдохни!
Хрустнула кость, и кровь брызнула на камни крупными каплями и тонкими струйками. Бледный Призрак и его названные таращились — побледневшие, беспомощные и перепуганные, потрясённые и восхищённые.
— Сдохни, уёбок!
И последним усилием Логен поднял изувеченный труп Бетода в воздух и швырнул его за стену. И смотрел, как тот падает. Он видел, как труп врезался в землю и остался лежать на боку — неловко раскинув руки и ноги, скрючив пальцы, словно цепляясь за что-то. А вместо головы — лишь тёмное пятно на твёрдой земле. Все лица людей, стоявших внизу, повернулись к этому трупу, а потом глаза и рты медленно широко раскрылись, и все уставились на Логена.
Круммох-и-Фейл, который стоял посреди них, в центре скошенного круга возле огромного тела Наводящего Ужас, медленно поднял длинную руку, указывая жирным пальцем вверх.
— Девять Смертей! — заорал он. — Король Севера!
Логен вытаращился на него, хватая ртом воздух, еле стоя на ногах и силясь понять. Ярость ушла, и за ней не осталось ничего, кроме ужасной усталости. Усталости и боли.
— Король Севера! — завопил кто-то в толпе позади.
— Нет, — прохрипел Логен, но никто его не услышал. Все они были пьяны от крови и ярости, или думали о том, что проще всего, или слишком напуганы, чтобы сказать что-то иное. Отовсюду слышались крики — поначалу они лились тонкой струйкой, потом ручейком, потом потоком, а Логен мог только смотреть, вцепившись в окровавленный камень и пытаясь не упасть.