— Мир полон трагических историй. — Маровия подошёл к окну, повернулся к Глокте спиной и уставился на темнеющее небо. — Особенно сейчас. Вряд ли вам стоит ожидать, что они произведут впечатление на человека с моим опытом. Желаю вам хорошего дня.
Дальнейшие комментарии, кажется, излишни. Глокта качнулся вперёд, мучительно поднялся с помощью трости и захромал к двери. Но крошечный отблеск надежды заполз во влажную камеру моего отчаяния… Мне всего лишь нужно добыть признание в государственной измене от главы Инквизиции его величества…
— И наставник! — Почему никто не может закончить говорить до того, как я поднимусь? Глокта повернулся, его спина уже горела. — Если кто-то близкий к вам много болтает, то нужно его заткнуть. Быстро. Только глупец может собираться вырвать измену из Закрытого Совета до того, как выполет сорняки в своём саду.
— О-о, о моём садике не беспокойтесь, ваша честь. — Глокта ухмыльнулся верховному судье своей самой омерзительной ухмылкой. — Я прямо сейчас точу свои садовые ножницы.
Милосердие
Адуя горела.
Два самых западных района — Три Фермы в юго-западном углу города, и Арки, расположенные севернее — были изрублены чёрными ранами. Из некоторых всё ещё поднимался дым — огромные столпы, слегка освещенные оранжевым у основания. Они растягивались маслянистыми пятнами, смещались от жёсткого ветра на запад, закрывая грязной пеленой заходящее солнце.
Джезаль наблюдал в торжественном молчании, уперев окоченевшие кулаки в парапет башни Цепей. Здесь не слышны были звуки, кроме шума ветра в ушах и редких отголосков отдалённой битвы. Боевой клич или крики раненых. А может это просто морская птица высоко вскрикнула на ветру. На какой-то трогательный миг Джезалю захотелось, чтобы он был птицей и мог просто улететь из башни, пролететь над пикетами гурков, прочь из этого кошмара. Но сбежать было не так просто.
— Три дня назад в стене Казамира была пробита первая брешь, — монотонно бубнил объяснения маршал Варуз. — Той ночью мы отбросили первые две атаки и удержали Три Фермы, но на следующий день была пробита ещё одна брешь, а затем ещё одна. Этот проклятый огненный порошок изменил все чёртовы правила. Они за час могут пробить стену, которая простояла бы неделю.
— Кхалюль всегда любил возиться со своими порошками и бутылочками, — бесполезно пробормотал Байяз.
— Той ночью они взяли Три Фермы и вскоре после этого снесли ворота Арок. С тех пор вся западная часть города — одна сплошная непрекращающаяся битва. — В том районе была таверна, в которой Джезаль праздновал победу над Филио на Турнире. Таверна, в которой Джезаль с Вестом и Челенгормом, Каспой и Бринтом сидели перед тем, как они отправились на Север, а он в Старую Империю. Не то ли здание там сейчас горело? Или от него уже остался почерневший остов?
— Мы сражаемся с ними врукопашную на улицах при свете дня. Организовываем набеги в темноте, каждую ночь. Не сдаём ни пяди земли, не пропитав её кровью гурков. — Возможно, Варуз надеялся сказать это вдохновляюще, но добился лишь того, что Джезаль почувствовал тошноту. Улицы его города залиты кровью, чьей бы эта кровь ни была — вряд ли такова первая цель короля Союза. — Стена Арнольта стоит крепко, хотя в центре города горят пожары. Прошлой ночью огонь почти добрался до Четырёх Углов, но дождь его потушил, по крайней мере пока. Мы сражаемся за каждую улицу, за каждый дом, за каждую комнату. В точности как вы и сказали, ваше величество.
— Хорошо, — удалось прохрипеть Джезалю, но он чуть не подавился этим словом.
Когда он так весело отвергал условия генерала Мальзагурта, то не знал точно, чего ждать. Он смутно представлял себе, что кто-нибудь вскоре явится на помощь. Что произойдёт что-нибудь героическое. Только теперь кровавое дело уже вовсю разворачивалось, а никаких признаков скорого спасения не наблюдалось. Возможно там, в дыму, и был героизм. Солдаты в кромешной тьме тащат раненых товарищей в безопасное место. Сёстры милосердия под крики зашивают раны при свете свечи. Горожане врываются в здания, чтобы вытащить кашляющих детей. Героизм повседневный и не парадный. Такой героизм, который никак не влияет на конечный исход.
— Те корабли в заливе наши? — тихо спросил он, уже боясь ответа.
— Хотел бы я, чтобы это было так, ваше величество. Не думал, что скажу это, но они взяли верх над нами на море. Никогда не видел так много проклятых кораблей. Даже если бы бо́льшая часть нашего флота не перевозила армию из Инглии, не представляю, как бы мы могли с ними справиться. Так что войскам придётся высаживаться за городом. Это чертовски неудобно, но всё может оказаться гораздо хуже. Доки — слабое место. Рано или поздно гурки попытаются высадить там людей.
Джезаль нервно посмотрел в сторону воды. Армии гурков, хлынувшие с кораблей в самое сердце города. Центральный проспект прорезал центр Адуи от залива до Агрионта. Соблазнительно широкая дорога, по которой целый легион гурков вмиг дойдёт до цели. Джезаль закрыл глаза и попытался дышать ровно.
До прибытия гурков у него не было ни минуты тишины из-за постоянных мнений его советников. А теперь, когда ему на самом деле был нужен совет, поток неожиданно иссяк. Сульт редко появлялся в Закрытом Совете, да и тогда лишь злобно смотрел на Маровию. Сам верховный судья ничего не предлагал, и лишь оплакивал ситуацию, в которой все оказались. И даже стопка исторических примеров Байяза, казалось, наконец-то истощилась. Джезалю досталось одному нести груз ответственности, который оказался весьма тяжёлым. Он считал, что раненым, бездомным или убитым сейчас приходится ещё хуже, но это было слабым утешением.
— Сколько человек уже погибло? — услышал Джезаль свой голос. Как ребёнок, ковыряющий рану. — Скольких мы потеряли?
— Сражение у стены Казамира было яростным. Сражения в оккупированных районах ещё яростнее. Потери с обеих сторон тяжёлые. Я бы предположил, что погибла по меньшей мере тысяча человек с нашей стороны.
Джезаль сглотнул кислую слюну. Он подумал о тех неподготовленных защитниках, которых видел у восточных ворот, на площади, которую предположительно уже заняли легионы гурков. Обычные люди, которые смотрели на него с гордостью и надеждой. Потом постарался представить, как выглядит тысяча трупов. Он представлял их сотнями, плечом к плечу, в ряд. А потом десять таких рядов, один на другом. Тысяча. Он уже почти совсем сгрыз ноготь большого пальца.
— И, разумеется, много раненых, — добавил Варуз, словно внезапно повернул нож. — На самом деле у нас для них очень мало места. Два района уже по меньшей мере частично заняты гурками, и враги обстреливают зажигательными снарядами почти самое сердце города. — Джезаль отыскал языком воспалённую прореху в зубах. Он вспомнил свою боль, на бесконечных равнинах под безжалостным небом, приступы, пронизывающие лицо, пока колёса телеги скрипели и вздрагивали.
— Откройте Агрионт раненым и бездомным. Пока армии здесь нет, места хватает. Казармы рассчитаны на тысячи, и провизии достаточно.
Байяз покачал лысой головой.
— Это риск. Мы никак не сможем узнать, кого впускаем. Гуркских агентов. Шпионов Кхалюля. Некоторые из них не те, кем кажутся.
Джезаль стиснул зубы.
— Я готов принять риск. Я здесь король или нет?
— Вы, — прорычал Байяз, — и мы будем советовать вам, как должен вести себя король. Нет времени на сантименты. Враг приближается к стене Арнольта. В некоторых местах они уже в двух милях от того места, где мы стоим.
— В двух милях? — пробормотал Джезаль, снова нервно взглянув на запад. Стена Арнольта выглядела тонкой серой линией среди зданий, и отсюда казалась весьма хрупким заграждением, тревожно близким. Джезаля неожиданно сковал страх. Не виноватое беспокойство о теоретических людях где-то там, в дыму, а настоящий и очень личный страх за свою собственную жизнь. Как тот, что он чувствовал среди камней, когда на него двинулись два воина, собираясь убить. Возможно, он совершил ошибку, не покинув город, когда была возможность. Возможно и теперь ещё не слишком поздно…
— Я выстою или паду, вместе с народом Союза! Крикнул он, настолько же сердясь на свою трусость, как и на мага. — Если они хотят умереть за меня, то и я готов умереть за них! — Он повернулся к Байязу плечом и быстро посмотрел вниз. — Откройте Агрионт, маршал Варуз. Если придётся, то и во дворце можете размещать раненых.
Варуз нервно глянул на Байяза, а потом сухо поклонился.
— Значит, в Агрионте будут развёрнуты госпитали, ваше величество. Казармы откроют людям. Дворец, возможно, лучше оставить закрытым, по крайней мере пока не станет хуже.
Джезаль и представить себе не мог, что может быть хуже.
— Хорошо. Хорошо. Проследите, чтобы всё было выполнено. — Отвернувшись от дымящегося города в сторону длинной лестницы, ему пришлось стереть слезу из-под глаза. Дым, разумеется. Всего лишь дым.
Королева Тереза сидела одна на фоне окна их огромной спальни.
Графиня Шалер всё ещё ошивалась где-то во дворце, но, видимо, научилась держать своё презрение подальше от Джезаля. Остальных дам Тереза отправила назад в Стирию ещё до того, как гурки перекрыли гавань. Джезаль хотел бы и королеву отослать вместе с остальными, но к сожалению такого варианта у него не было.
Когда Джезаль закрыл дверь, Тереза даже не глянула в его сторону. С трудом проходя по комнате, он приглушил тяжёлый вздох. Его сапоги были грязными от моросящего дождя, а кожа маслянистой от копоти в воздухе.
— Вы разносите грязь, — сказала Тереза, не оглядываясь, и её голос был таким же ледяным, как обычно.
— Война — грязное дело, любовь моя. — Он заметил, как её лицо передёрнуло от отвращения, когда он сказал последние два слова, и уже даже не знал, смеяться ему из-за этого, или плакать. Он тяжело опустился на стул напротив неё, не снимая сапог, зная, как это взбесит её. Её бесило всё, что бы он ни делал.
— Вам обязательно являться ко мне в таком виде? — резко бросила она.