— О, но я же не мог не прийти! В конце концов, вы моя жена.
— Не по своей воле.
— И не по моей, но я хочу добиться лучшего с тем, что у меня есть! Верьте или нет, но я бы предпочёл жениться на ком-то, кто не стал бы меня ненавидеть! — Джезаль запустил руку себе в волосы и с некоторым трудом приглушил гнев. — Но прошу вас, не будем сражаться. Мне и так довольно сражений там. Больше, чем я могу вынести! Не могли бы мы по крайней мере… вести себя цивилизованно друг с другом?
Она долго смотрела на него, задумчиво нахмурив лицо.
— Как вы можете?
— Как я могу что?
— Продолжать эти попытки.
Джезаль позволил себе слегка ухмыльнуться.
— Я надеялся, что вы, возможно, восхититесь моей настойчивостью, если больше уж нечем. — Она не улыбнулась, но ему показалось, что жёсткая линия её губ немного смягчилась. Джезаль не смел надеяться, что Тереза наконец начала оттаивать, но ему хотелось ухватиться за малейшую надежду. Надежды в эти дни сильно не хватало. Он наклонился к ней, искренне глядя ей в глаза. — Вы ясно дали понять, как плохо вы обо мне думаете, и, полагаю, вряд ли я могу вас винить. Но я пытаюсь… я изо всех сил пытаюсь… быть лучше.
Уголок рта Терезы дёрнулся в грустной улыбке, но всё равно это была улыбка. К его огромному удивлению она протянула руку и нежно положила ему на лицо. У него перехватило дыхание в горле, и кожу закололо в том месте, где прикоснулись её пальцы.
— Отчего вы никак не можете понять, что я вас презираю? — спросила она. Он почувствовал, что ему очень холодно. — Я презираю ваш вид, ваше присутствие, звук вашего голоса. Я презираю это место и этот народ. Чем скорее гурки сожгут это место, тем счастливее я буду. — Она убрала руку и отвернулась к окну. Мерцающий свет высветил её идеальный профиль.
Джезаль медленно встал.
— Думаю, сегодня я найду другую комнату, где можно поспать. В этой слишком холодно.
— Наконец-то.
Когда человек получает всё, о чём мечтал, это может оказаться для него ужасным проклятием. Если сияющие награды каким-то образом оказываются пустыми побрякушками, его уже не утешат даже мечты. Всё, что Джезаль, казалось, хотел — власть, слава, прекрасные атрибуты величия — всё оказалось всего лишь прахом. А теперь он хотел, что бы всё стало по прежнему. Но назад пути нет. Никогда.
Ему и впрямь больше нечего было сказать. Он сухо повернулся и пошёл к двери.
Лучше оставаться в забвении
Когда бой окончен — ты копаешь, если остаёшься в живых. Роешь могилы для погибших товарищей. Последний знак уважения, даже если уважения к ним и вовсе не было. Копаешь как можно глубже, пока не надоест, скидываешь тела, засыпаешь землёй, и они гниют в забвении. Так всегда и было.
Когда этот бой закончится, копать придётся много. Много могил с обеих сторон.
Уже двенадцать дней, с тех пор, как начали падать огни. С тех пор, как гнев Божий начал изливаться на этих высокомерных розовых и оставлять груды почерневшего мусора от их гордого города. Двенадцать дней с тех пор, как начались убийства — на стенах, на улицах и в домах. Двенадцать дней под холодным солнцем, под моросящим дождём, в удушливом дыму. И двенадцать ночей в мерцающем свете пожаров Ферро была в самой гуще.
Её сапоги шлёпали по отполированным плитам, оставляя чёрные следы в безукоризненно чистом коридоре позади. Пепел. Уже два района, где кипели бои, были сплошь им покрыты. Он смешивался с мелким дождём, превращаясь в липкую пасту, похожую на чёрный клей. Всё было покрыты пеплом — целые здания, обуглившиеся остовы разрушенных домов, люди, которые убивали, и люди, которые умирали. Сердитые стражники и раболепные слуги хмуро смотрели на Ферро и на следы, которые она оставляла, но ей всегда было насрать на их мнения, а сейчас и тем более. Скоро у них будет больше пепла, чем они смогут убрать. Всё это место станет пеплом, если гурки пройдут.
А выглядело очень похоже, что они смогут. Каждый день и каждую ночь, несмотря на все усилия оборванцев-защитников, несмотря на всех мертвецов, оставленных среди развалин, войска императора продвигались всё дальше в город.
В сторону Агрионта.
Когда Ферро вошла, в просторной комнате сидел Юлвей — съёжился в кресле в углу, браслеты свисали с вялых рук. Спокойствие, которое всегда окутывало его, словно старое одеяло, теперь слетело. Он выглядел обеспокоенно, изнурённо, глаза запали в тёмные глазницы. У этого человека на лице было написано поражение. К этому взгляду Ферро привыкла за последние несколько дней.
— Ферро Малджин, вернулась с передовой. Я всегда говорил, что ты перебьёшь весь мир, если тебе выпадет шанс, и теперь этот шанс тебе выпал. Как тебе война, Ферро?
— Нормально. — Она со стуком швырнула лук на отполированный стол, сняла меч с ремня, стряхнула колчан. В нём осталось совсем немного стрел. Большую часть она воткнула в гуркских солдат — там, среди почерневших развалин на краю города.
Но Ферро не могла заставить себя улыбнуться.
Убивать гурков — всё равно, что есть мёд. Всегда хочется ещё немножечко. Съешь много — и начинает тошнить. Трупы всегда были неважной наградой за усилия, потраченные на них. Но теперь уже было не остановиться.
— Ты ранена?
Ферро стиснула грязную повязку на руке и посмотрела, как кровь сочится в серую ткань. Боли не было.
— Нет, — сказала она.
— Ещё не поздно, Ферро. Тебе не обязательно умирать здесь. Я привёл тебя. Я всё ещё могу тебя увести. Я хожу, где хочу, и могу взять с собой кого хочу. Кто знает, быть может, если ты сейчас прекратишь убивать, то возможно Бог ещё отыщет для тебя место на небесах.
Ферро уже стала сильно уставать он проповедей Юлвея. Она и Байяз, может, и не доверяли друг другу ни капли, но они друг друга понимали. Юлвей не понимал ничего.
— Небеса? — усмехнулась она, отворачиваясь от него. — Может, ад мне подходит лучше, ты об этом не думал?
Ферро сгорбилась, услышав эхо шагов по коридору снаружи. Она почувствовала гнев Байяза ещё до того, как распахнулась дверь, и лысый розовый старик ворвался в комнату.
— Мелкий ублюдок! После всего, что я ему дал, чем он мне платит? — Ки и Сульфур протиснулись за ним в двери, как пара собак, крадущихся за хозяином. — Он игнорирует меня перед Закрытым Советом! Говорит, чтобы я занимался своим делом! Мне! Да откуда этому тупице знать, что моё дело, а что нет?
— Проблемы с королём Луфаром Великолепным? — проворчала Ферро.
Маг прищурился и посмотрел на неё.
— Год назад во всём Земном круге не было такой пустой головы. Напяль на него корону и дай толпе старых лгунов лизать ему жопу, и мелкий говнюк начинает считать себя Столикусом!
Ферро пожала плечами. Луфар никогда не страдал недостатком самомнения, будь он король или нет.
— Надо было тщательнее выбирать, на кого напяливать корону.
— В этом-то и проблема с коронами, их надо напялить на кого-то. Остаётся лишь бросить её в толпу и надеяться на лучшее. — Байяз хмуро посмотрел на Юлвея. — Что с тобой, брат? Ты ходил за стенами?
— Ходил.
— И что ты видел?
— Смерть. Много смертей. Солдаты императора хлынули в западные районы Адуи, его корабли перекрыли залив. С каждым днём по дороге с юга прибывает всё больше войск, и они сжимают город в кулак.
— Это я могу узнать и у недоумков в Закрытом Совете. Что насчёт Мамуна и его Сотни Слов?
— Мамун, трижды благословенный и трижды проклятый? Дивный ученик великого Кхалюля, правой руки Бога[20]? Он ждёт. Он, его братья и сёстры — в огромном шатре за городом. Они молятся за победу, потом слушают приятную музыку, купаются в ароматных водах, бездельничают нагишом и предаются плотским утехам. Они ждут, пока гуркские солдаты снесут стены города, и едят. — Он посмотрел на Байяза. — Они едят день и ночь, открыто попирая Второй Закон. Бесстыдно насмехаются над торжественным словом Эуса. Готовятся к моменту, когда придут, чтобы разыскать тебя. К моменту, ради которого Кхалюль их создал. Они думают, что теперь до него осталось недолго. Полируют свои доспехи.
— Неужели? — прошипел Байяз. — Так будь они прокляты.
— Они уже прокляли себя сами. Но нам это не поможет.
— Тогда надо навестить Дом Делателя. — Ферро дёрнула головой. Было что-то в этой огромной совершенной башне, что завораживало её с тех самых пор, как она впервые прибыла в Адую. Эта громадная груда притягивала к себе взгляд, недостижимо вздымаясь высоко над дымом и яростью сражений.
— Зачем? — Спросил Юлвей. — Собираешься запереться внутри? Как поступил Канедиас, все эти годы назад, когда мы пришли за возмездием? Съёжишься в темноте, Байяз? И на этот раз сам станешь тем, кого сбросят вниз, чтобы разбиться о мост внизу?
Первый из Магов фыркнул.
— Ты же знаешь, что я не такой. Когда они придут, я встречу их открыто. Но там, в темноте, всё ещё есть оружие. Сюрприз-другой из кузницы Делателя для наших проклятых друзей за стенами.
Юлвей выглядел ещё обеспокоенней прежнего.
— Разделитель?
— Одно лезвие здесь, — прошептал Ки из угла. — Одно на Другой Стороне.
Байяз, как обычно, его проигнорировал.
— Он может разрезать что угодно, даже едока.
— А сотню разрежет? — спросил Юлвей.
— Мне хватит и одного Мамуна.
Юлвей медленно выбрался из кресла, и со вздохом поднялся.
— Хорошо, веди. Я войду вместе с тобой в Дом Делателя, в последний раз.
Ферро облизнула губы. Мысль проникнуть внутрь стала непреодолимой.
— Я пойду с тобой.
Байяз сердито посмотрел на неё.
— Нет, не пойдёшь. Можешь остаться здесь и дуться. Это всегда было твоим особым даром, не так ли? Не хотелось бы лишать тебя возможности заняться любимым делом. С нами пойдёшь ты, — резко бросил он Ки. — У тебя ведь есть дело, а, Йору?
— Да, мастер Байяз.
— Хорошо. — Первый из Магов зашагал из комнаты вместе Юлвеем, его ученик ковылял сзади. Сульфур не пошевелился. Ферро хмуро посмотрела на него, и он ухмыльнулся в ответ, прислонившись затылком к обшитой панелями стене и задрав подбородок в сторону покрытого лепниной потолка.