Ферро нахмурилась.
— Нахуй твои круги, розовый. Ты мне солгал. О Толомее. О Делателе. Обо всём.
— И?
Она нахмурилась ещё сильнее.
— Юлвей был хорошим человеком. Он помог мне в пустыне. Спас мне жизнь.
— И мне тоже, и не раз. Но хорошим людям не пройти по тёмным путям. — Блестящие глаза Байяза взглянули на куб тёмного металла под рукой Ферро. — А остаток пути должны пройти другие.
В дверь вошёл Сульфур, и Байяз вытащил из-под плаща оружие, которое принёс из Дома Делателя — серый металл блеснул в мягком свете. Реликвия Старого Времени. Оружие, которое на глазах у Ферро разрезало камень, словно масло. Сульфур принял его с нервным уважением и тщательно завернул в непромокаемую ткань. Потом раскрыл свою сумку и вытащил старую книгу, которую Ферро уже однажды видела.
— Сейчас? — пробормотал он.
— Сейчас. — Байяз взял книгу, мягко положил руку на потёртую обложку, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Когда он их открыл, то смотрел прямо на Ферро. — Пути, которыми нам сейчас придётся идти, тебе и мне, поистине тёмные. Ты это видела.
Она не ответила. Юлвей был хорошим человеком, но ворота Дома Делателя были запечатаны, и маг отправился на небо или в ад. Ферро многих похоронила, разными способами. Ещё одна горка грязи в пустыне не стоила и упоминания. Её уже тошнило, что она мстит по капле. Тёмные пути Ферро не пугали. Она ходила по ним всю свою жизнь. Ей показалось, что даже через металл ящика она слышала отзвуки шёпота, взывающего к ней.
— Мне нужна только месть.
— И ты её получишь, как я и обещал.
Она стояла лицом к лицу с Байязом, и пожала плечами.
— Тогда какая разница, кто кого убил тысячу лет назад?
Первый из Магов болезненно улыбнулся, его глаза ярко сияли на бледном окровавленном лице.
— Это в точности мои мысли.
Завтрашний герой
Огромный серый жеребец послушно стучал копытами по чёрной грязи. Это был великолепный зверь, как раз такой, на котором Джезаль всегда мечтал ездить. Ценой в несколько тысяч марок, это уж точно. Такой конь придаёт ауру величия любому, кто на него сядет, каким бы бесполезным ни был этот человек. Сияющие доспехи Джезаля были сделаны из лучшей стирийской стали, инкрустированной золотом. Мантия — из лучшего сулджукского шёлка, подшитая горностаем. Рукоять меча инкрустирована бриллиантами, которые мерцали всякий раз, как над головой расходились облака, давая солнцу взглянуть вниз. Сегодня он отказался от короны в пользу простого золотого обруча, тяжесть которого значительно меньше давила на его натёртые виски.
Все признаки величия. С самого детства Джезаль мечтал, что его будут возвеличивать, поклоняться ему, подчиняться. Теперь его ото всего этого тошнило. Хотя, вполне возможно, это было оттого, что он почти не спал ночью и почти не ел утром.
Лорд-маршал Варуз ехал справа от Джезаля, и выглядел так, словно его внезапно настиг возраст. Казалось, он съёжился в своём мундире, согнулся и сгорбился. Его движения утратили свою стальную точность, а глаза — ледяную сосредоточенность. Похоже, маршал совершенно перестал понимать, что нужно делать.
— В Арках по-прежнему продолжаются бои, ваше величество, — объяснял он, — но там у нас лишь несколько опорных пунктов. Гурки взяли Три Фермы под полный контроль. Они передвинули катапульты к каналу, и прошлой ночью метали зажигательные снаряды далеко в центральный район. До самого Центрального проспекта и дальше. Пожары полыхали до утра. И всё ещё кое-где горят. Урон нанесён… значительный.
Сокрушительное преуменьшение. Огонь опустошал целые районы города. Целые кварталы зданий, которые Джезаль помнил великолепными домами, людными тавернами, шумными мастерскими, превратились в почерневшие развалины. Смотреть на них было так же ужасно, как обнаружить у давней возлюбленной полный рот выбитых зубов. Вонь от дыма, пожаров и смерти постоянно вцеплялась в горло Джезалю, отчего его голос стал сильно хрипеть.
Покрытый грязью и пеплом человек, копавшийся в развалинах дымящегося дома, отвлёкся от своего занятия и вытаращился на проезжавших мимо Джезаля и его стражников.
— Где мой сын? — неожиданно выкрикнул он. — Где мой сын?
Джезаль внимательно посмотрел в другую сторону и слегка пришпорил лошадь. Не было нужды давать совести новое оружие, чтобы колоть его. Она и так была отлично вооружена.
— Впрочем, стена Арнольта ещё держится, ваше величество. — Варуз говорил значительно громче необходимого в тщетной попытке перекричать душераздирающие крики, всё ещё доносившиеся с развалин позади. — Ни один солдат гурков пока не ступал на землю центрального района города. Ни один.
Джезаль подумал, сколько ещё они смогут так хвастаться.
— Вы получили вести от лорд-маршала Веста? — требовательно спросил он второй раз за час, в десятый раз за день.
Варуз дал Джезалю тот же ответ, который наверняка даст ещё раз десять, прежде чем забудется ночью неспокойным сном:
— К моему сожалению, мы почти полностью отрезаны, ваше величество. Новости лишь изредка доходят через кордоны гурков. Но в Инглии были шторма. Мы должны быть готовы к тому, что армия может задержаться.
— Не везёт, — пробормотал Бремер дан Горст с другой стороны. Взгляд его прищуренных глаз бесконечно метался по развалинам в ожидании малейший признаков любой угрозы. Джезаль обеспокоенно погрыз солёные остатки своих ногтей. Он уже и не помнил никаких хороших новостей. Шторма. Задержки. Похоже, даже стихии были против них.
Варуз ничем не мог поднять настроение.
— А теперь ещё в Агрионте распространяется болезнь. Быстрая и безжалостная хворь. Одновременно погибла большая группа граждан, которым вы открыли ворота. Болезнь распространилась и на сам дворец. От неё уже умерли двое рыцарей-телохранителей. В один день они как всегда стояли на страже. А на следующий уже лежали в гробах. Их тела иссохли, зубы сгнили, волосы выпали. Трупы сожгли, но возникают всё новые случаи. Врачи никогда ничего подобного не видели, и понятия не имеют, как это лечить. Некоторые говорят, что это проклятие гурков.
Джезаль сглотнул. Величественный город, работа стольких рук на протяжении столетий — и понадобилось всего лишь несколько коротких недель его чуткой заботы, чтобы преобразить его в обуглившиеся развалины. Его гордый народ по большей части превратился в вонючих попрошаек, в завывающих плакальщиков. Те, которые не превратились в трупы. Джезаль был самым жалким из отродий короля Союза. Он не смог принести счастье в свою собственную пародию на брак, что уж говорить о стране. Вся его репутация была основана на лжи, которую у него не хватило смелости отвергнуть. Он был бессильным, бесхребетным, беспомощным ничтожеством.
— Где мы сейчас? — промямлил он, когда они выехали на огромное продуваемое ветрами пространство.
— Ну как же, ваше величество, это Четыре Угла.
— Это? Не может… — Он поехал дальше, и узнавание пришло резко, как удар по лицу.
У здания, которое раньше было гильдией торговцев шёлком, осталось только две стены. Окна и двери зияли, как поражённые лица трупов, застывшие в момент смерти. Мостовая, на которой раньше стояли сотни весёлых лавок, потрескалась и покрылась липкой копотью. Сады превратились в клочки грязи и выжженного шиповника без единого листа. Воздух здесь должен был звенеть от криков лавочников, лепета слуг и смеха детей. Но вместо этого здесь было смертельно тихо, если не считать шелеста холодного ветра по развалинам, который носил волны чёрной пыли по центру города.
Джезаль натянул поводья, и его эскорт, состоявший из двух десятков рыцарей-телохранителей, пяти рыцарей-герольдов, дюжины офицеров штаба Варуза и пары нервных пажей — с грохотом остановился. Горст хмуро посмотрел в небо.
— Ваше величество, мы должны двигаться дальше. Здесь небезопасно. Мы не знаем, когда гурки снова начнут бомбардировку.
Джезаль его проигнорировал, соскочил с седла и пошёл в сторону развалин. Сложно было поверить, что в этом самом месте он однажды покупал вино, безделушки, здесь с него снимали мерки для нового мундира. А всего лишь в сотне шагов отсюда, с другой стороны от дымящихся руин, стояла статуя Гарода Великого, у которой он в темноте встречался с Арди. Казалось, это было сотню лет назад.
Теперь там, вокруг края вытоптанного садика, собралась жалкая кучка людей. В основном женщины и дети, и несколько стариков. Грязные и отчаявшиеся, некоторые с костылями или с окровавленными повязками, сжимавшие в руках спасённые пожитки. Люди, ставшие бездомными после вчерашних сражений, после вчерашних пожаров. У Джезаля перехватило горло. Среди них была Арди — сидела на камне в тонком платье, дрожа и уставившись в землю, тёмные волосы упали ей на лицо. Он бросился к ней, улыбнувшись впервые за несколько недель.
— Арди. — Она обернулась, широко раскрыв глаза, и Джезаль замер. Другая девушка, моложе и совсем не такая красивая. Она удивлённо моргала, глядя на него, медленно покачиваясь вперёд-назад. Его руки бесплодно дёрнулись, он промямлил что-то бессвязное. Все смотрели на него. Вряд ли он мог просто уйти.
— Прошу, возьмите это. — Он повозился с золочёными пряжками на алой мантии и протянул её девушке.
Она ничего не сказала, принимая мантию, только смотрела, вытаращив глаза. Нелепый, бесполезный жест, почти оскорбительный в своём нестерпимом лицемерии. Но, похоже, остальные бездомные так не думали.
— Ура королю Джезалю! — крикнул кто-то, и воодушевляющий шум стал нарастать.
Юный парень на костылях глазел на него в отчаянии широко раскрытыми глазами. У солдата с повязкой на одном глазу другой глаз подёрнулся гордой влагой. Мать вцепилась в ребёнка, завёрнутого во что-то ужасно похожее на обрывок ткани упавшего флага Союза. Словно вся сцена была тщательно поставлена для сильнейшего эмоционального удара. Группа моделей художника для зловещего и неуклюжего полотна об ужасах войны.
— Король Джезаль! — снова донёсся крик, и несколько слабых голосов подхватили: — Урррра!