— Шесть месяцев я здесь занималась ничем, — прошептала она ему в лицо слегка заплетающимся языком. — Ты понимаешь, как мне было скучно? И теперь ты говоришь мне подождать? Иди нахуй! — И она грубо сунула руку ему в штаны, вытащила член и стала тереть его одной ладонью, сжимая лицо другой. А он закрыл глаза и часто дышал ей в рот. Он забыл обо всём, кроме её пальцев.
Её зубы впились ему в губу, почти болезненно, а затем сильнее и сильнее.
— Ай, — проворчал он. — Ай! — Она определённо его кусала. Намеренно кусала, словно его губа была куском хряща, который надо перегрызть. Он попытался оттолкнуться, но в спину упирался стол, и Арди держала его крепко. Боль была почти такой же сильной, как потрясение, а потом, когда укусы не прекратились, намного сильнее.
— Аааайй! — Одной рукой он схватил запястье Арди и вывернул ей за спину, дёрнул её руку и толкнул её на стол. Он слышал, как она охнула, когда её лицо сильно треснулось об полированное дерево.
Джезаль стоял над ней, застыв в смятении, и во рту у него было солоно от крови. Сквозь спутанные волосы Арди он видел один её тёмный глаз, равнодушно смотревший на него из-за плеча. Волосы трепетали от её частого дыхания. Джезаль резко отпустил её запястье и увидел, как на руке проступают ярко-розовые отметины от его пальцев. Её рука скользнула вниз, схватилась за платье и задрала его, перехватилась и снова задрала — пока её юбки не сбились вокруг талии, а прямо перед Джезалем не показалась её голая бледная задница.
Ладно. Может он и стал новым человеком, но по-прежнему оставался мужчиной.
С каждым толчком её голова ударялась о штукатурку, его кожа шлёпалась об её бёдра, а его штаны сползали по ногам всё ниже и ниже, пока эфес шпаги не начал скрести по ковру. С каждым толчком стол издавал сильный скрип, всякий раз всё громче и громче, словно они трахались на спине какого-то старика, не одобрявшего их поведение. С каждым толчком Арди издавала стон, а Джезаль охал, не столько от удовольствия или от боли, сколько просто выдыхая во время яростного упражнения. Всё закончилось милосердно быстро.
В жизни часто случается, что долгожданные моменты оборачиваются разочарованием. Несомненно, это был один из тех случаев. Во время всех этих бесконечных часов на равнине, с мозолями от седла, в страхе за свою жизнь, Джезаль мечтал снова увидеть Арди, но быстрое и грубое совокупление на столе в безвкусной гостиной не вполне соответствовало тому, что было тогда у него на уме. Когда они закончили, он убрал в штаны свой увядающий член и почувствовал себя виноватым, пристыженным и чрезвычайно несчастным. От щелчка пряжки на ремне ему захотелось разбить себе лоб об стену.
Арди поднялась, опустила юбки и расправила их, глядя в пол. Он коснулся её плеча.
— Арди… — Она сердито стряхнула его руку и пошла прочь. Бросила что-то позади себя, и оно со стуком упало на ковёр. Ключ от двери.
— Можешь идти.
— Что?
— Иди! Ты же получил, что хотел, так ведь?
Он недоверчиво облизал свою окровавленную губу.
— Ты думаешь, я этого хотел? — В ответ лишь тишина. — Я люблю тебя.
Она кашлянула, словно её вот-вот стошнит, и медленно покачала головой.
— Почему?
Джезаль уже не был уверен, что знает. Он не знал точно, что имел в виду, или что чувствует теперь. Он хотел начать всё заново, но не знал как. Всё оказалось необъяснимым кошмаром, от которого он хотел поскорее проснуться.
— Что ты имеешь в виду под "почему"?
Она наклонилась, сжав кулачки, и закричала на него.
— Я ничтожество, блядь! Меня ненавидят все, кто знает! Мой собственный отец меня ненавидел! Мой брат! — Её голос надломился, лицо скривилось, а изо рта от гнева и страдания брызгала слюна. — Всё, к чему я прикасаюсь, рушится! Я всего лишь говно! Почему ты этого не видишь? — Она закрыла лицо руками, повернулась к нему спиной, и её плечи затряслись.
Он удивлённо моргнул, глядя на неё, и его губа задрожала. Прежний Джезаль дан Луфар, скорее всего, схватил бы этот ключ, выскочил из комнаты, побежал бы по улице, чтобы никогда не возвращаться, и был бы рад, что так легко отделался. Новый Джезаль задумался, не стоит ли поступить именно так.
Он крепко об этом задумался. Но ведь он стал теперь намного лучше. По крайней мере так он себе сказал.
— Я люблю тебя. — Эти слова в его окровавленном рту на вкус были похожи на ложь, но он уже слишком далеко зашёл, чтобы отступать. — Я всё ещё люблю тебя. — Он прошёл по комнате и обнял Арди, хотя та и попыталась его оттолкнуть. — Ничего не изменилось. — Он запустил пальцы ей в волосы, и прижал её голову к своей груди, пока она тихо плакала, пуская сопли на его парадный мундир.
— Ничего не изменилось, — прошептал он. Хотя конечно всё изменилось.
Время кормёжки
Они сидели не настолько близко, чтобы кто-то мог подумать, будто они вместе. Два мужчины, которые между делом случайно опустили свои задницы на одну скамейку. Стояло раннее утро, и хотя солнце больно било Глокте в глаза и окутывало золотистым сиянием покрытую росой траву, шелестевшие деревья и бегущие в парке ручьи, но в воздухе веяло предательской прохладой. Лорд Веттерлант, очевидно, был ранней пташкой. Но ведь и я тоже. Ничто так не подстёгивает человека вылезти из постели, как ночь без сна из-за обжигающих судорог.
Его светлость сунул руку в бумажный пакет, вынул двумя пальцами кусочек хлеба и бросил себе под ноги. Там уже собралась группа важных уток, и теперь они яростно вздорили друг с другом, стараясь добраться до крошек. А старый аристократ наблюдал за ними, и его морщинистое лицо представляло собой бесстрастную маску.
— Я не питаю иллюзий, наставник, — пробубнил он, почти не шевеля губами и совсем не поднимая взгляд. — Я не настолько крупная фигура, чтобы победить в этом соревновании, даже если бы и захотел. Но я достаточно крупная фигура, чтобы получить что-нибудь на этом. И я намерен получить всё, что смогу. — Значит, в кои-то веки прямо к делу. Не нужно говорить о погоде, или о детях, или о сравнительных достоинствах уток разных цветов.
— В этом нет ничего постыдного.
— Я тоже так думаю. У меня есть семья, которую надо кормить, и она растёт год от года. Решительно не советую заводить много детей. — Ха, мне это вряд ли грозит. — А ещё я держу собак, их тоже надо кормить, и они много едят. Веттерлант глубоко и хрипло вздохнул и бросил птицам очередной кусок хлеба. — Чем выше поднимаешься, наставник, тем больше прихлебателей желает получить объедки с твоего стола. Печально, но факт.
— На вас лежит большая ответственность, милорд. — Глокта сморщился от спазма в ноге, и осторожно выпрямил её, пока не почувствовал щелчок. — Могу ли я поинтересоваться, насколько большая?
— Разумеется, у меня есть мой голос, и я контролирую ещё три места в Открытом Совете. Семьи, связанные с моей узами земли, дружбы, брака или долгой традиции. — В нынешние времена такие узы могут оказаться ненадёжными.
— Вы спокойны за этих троих?
Веттерлант повернул на Глокту взгляд холодных глаз.
— Я не дурак, наставник. Своих псов я держу на цепи. Я спокоен за них. Насколько это возможно в наши неспокойные времена. — Он бросил в траву ещё несколько крошек, утки закрякали и принялись клевать и бить друг друга своими крыльями.
— Значит, всего четыре голоса. — Немалый кусок большого пирога.
— Всего четыре голоса.
Глокта прочистил горло, быстро проверил, нет ли кого поблизости. Девушка с трагичным лицом равнодушно смотрела на воду внизу на дорожке. Два взъерошенных офицера Личной Королевской сидели на скамье в другой стороне и громко разглагольствовали о том, кто из них вчера сильнее напился. Может ли трагичная девушка подслушивать для лорда Брока? А два офицера докладывать верховному судье Маровии? Мне агенты мерещатся повсюду, но оно и к лучшему. Агенты действительно повсюду. Он приглушил голос до шёпота.
— Его преосвященство будет рад предложить по пятнадцать тысяч марок за каждый голос.
— Понимаю. — Полуопущенные веки Веттерланта даже не дёрнулись. — Этого мяса вряд ли хватит даже для моих псов. Должен сказать вам, что лорд Барезин весьма иносказательно предложил мне по восемнадцать тысяч за голос, и ещё великолепную полоску земли на границе моего поместья. Леса для охоты на оленей. Вы охотник, наставник?
— Был. — Глокта похлопал по больной ноге. — Но уже некоторое время не охочусь.
— А-а. Мои соболезнования. Я всегда любил спорт. Но потом мне нанёс визит лорд Брок. — Как очаровательно для вас обоих. — Он был столь любезен, что предложил мне по двадцать тысяч, и очень подходящую партию для моего старшего сына — свою младшую дочь.
— И вы согласились?
— Я сказал ему, что сейчас слишком рано, чтобы соглашаться на что-либо.
— Уверен, его преосвященство смог бы поднять до двадцать одной, но нужно…
— Человек верховного судьи Маровии уже предложил мне двадцать пять.
— Харлен Морроу? — прошипел Глокта через оставшиеся зубы.
Лорд Веттерлант приподнял бровь.
— Кажется, так его звали.
— К сожалению, в настоящее время я могу предложить лишь столько же. Я проинформирую его преосвященство о вашей позиции. — Уверен, его радость не будет знать границ.
— С нетерпением буду ждать от вас вестей, наставник. — Веттерлант отвернулся к своим уткам и бросил им ещё несколько крошек. Смутная улыбка блуждала на его лице, когда он наблюдал, как птицы дерутся друг с дружкой.
Глокта мучительно дохромал до обычного дома на обыкновенной улице, на лице его играло что-то похожее на улыбку. Свободная минутка от удушающего общества великих и добродетельных. Время, когда мне не придётся лгать, хитрить, или ожидать ножа в спину. Возможно, я даже отыщу комнатку, которая еще не провоняла Харленом Морроу. Это было бы приятно…
Едва он поднял руку, чтобы постучать, как дверь резко открылась, и он уставился на ухмыляющееся лицо человека в мундире Личной Королевской. Это было так неожиданно, что Глокта сначала даже не узнал его. А когда узнал, тут же ощутил смятение.