Бах! На этот раз кончик мизинца и ещё три части остальных пальцев. Средний палец уже был обрублен почти до костяшки. Секутор выпучил глаза, зрачки расширись от ужаса, дыхание стало частым и прерывистым. Шок, изумление, ошеломлённый ужас. Глокта наклонился к его уху.
— Надеюсь, ты не собирался играть на скрипке, Секутор. Тебе повезёт, блядь, если сможешь играть на гонге, когда мы тут закончим. — Он поморщился от спазма в шее, снова поднимая мясницкий нож.
— Погодите! — зарыдал Секутор. — Погодите! Валинт и Балк! Банкиры! Я сказал им… я сказал им…
Я так и знал.
— Что ты им сказал?
— Что вы разыскивали убийцу Рейнольта, когда мы уже повесили посланника императора! — Глокта посмотрел в глаза Инею, и альбинос бесстрастно посмотрел в ответ. И ещё один секрет вытащен на безжалостный свет. Как же прав я был, это даже разочаровывает. Меня всегда изумляло, как быстро могут решаться проблемы, стоит только начать отрезать от людей части тела. — И… и… я сказал им, что вы хотели узнать о нашем короле-бастарде, и о Байязе, и я сказал, что вы не проверяли Сульта, как они просили, и я сказал им… я сказал им…
Секутор запнулся, уставившись на остатки пальцев, разбросанных по столу в растекающейся луже крови. Эта смесь непереносимой боли, ещё более непереносимой потери и полного неверия. Я сплю? Или я действительно навсегда потерял половину своих пальцев?
Глокта ткнул Секутора кончиком ножа.
— Что ещё?
— Я сказал им всё, что мог. Я сказал им… всё, что знал… — Слова мучительно слетали с его губ вместе со струйками слюны. — У меня не было выбора. У меня были долги, а… они предложили заплатить. У меня не было выбора!
Валинт и Балк. Долги, шантаж и предательство. Как всё это жутко банально. В этом-то и проблема с ответами. Почему-то они никогда не возбуждают так же, как вопросы. Губы Глокты подёрнулись грустной улыбкой.
— Не было выбора. Я отлично знаю, каково это. — Он снова поднял нож.
— Но…
Бах! Тяжелое лезвие заскребло по столешнице — Глокта смахнул ещё четыре аккуратных кусочка плоти. Секутор закричал, начал хватать воздух ртом, и снова закричал. Отчаянные, захлёбывающиеся крики, его лицо сильно скривилось. В точности как чернослив, который я когда-то ел на завтрак. У него по-прежнему оставалась половина мизинца, но другие три пальца стали кровоточащими обрубками. Но нельзя останавливаться сейчас, когда мы зашли так далеко. Нас ничто не остановит, не так ли? Мы должны всё узнать.
— А архилектор? — Спросил Глокта, потянув шею вбок и пошевелив затекшим плечом. — Как он узнал о том, что происходило в Дагоске? Что ты ему сказал?
— Как он… что… я ничего ему не говорил! Я ничего…
Бах! Большой палец Секутора отлетел, закрутился на столе, оставляя за собой спираль кровавых брызг. Глокта пошевелил бёдрами вперёд-назад, пытаясь унять боль в ногах и в спине. Но от неё не сбежать. Любая возможная поза лишь чуть-чуть лучше предыдущей.
— Что ты сказал Сульту?
— Я… я… — Секутор уставился вверх, раскрыв рот, длинная струйка слюны свисала с его нижней губы. — Я…
Глокта нахмурился. Это не ответ.
— Перевяжи его на запястье, и приготовь другую руку. Здесь уже работать не с чем.
— Нет! Нет! Пожалуйста… я не… прошу… — Как я устал от этой мольбы. После часа всего этого слова "нет" и "прошу" утрачивают всякий смысл. Они начинают звучать, как блеяние овцы. Но в конце концов, все мы ягнята на скотобойне. Он уставился на кусочки пальцев, разбросанных по окровавленному столу. Мясо для мясника. Голова Глокты болела, в комнате было слишком светло. Он положил мясницкий нож и потёр глаза. Изнуряющее это дело, калечить своих ближайших друзей. Он понял, что размазал по веку кровь. Проклятье.
Иней уже перевязал запястье Секутора жгутом и приковал окровавленные останки левой руки обратно к стулу. Потом расстегнул правую руку и аккуратно положил на стол. Глокта смотрел, как он это делает. Всё аккуратно, всё по-деловому, всё безжалостно эффективно. Интересно, мучает ли его совесть, когда садится солнце? Сомневаюсь. В конце концов, приказы отдаю я. А я действую по приказам Сульта, по совету Маровии, по требованиям Валинта и Балка. В конце концов, какой у каждого из нас есть выбор? А оправдания находятся практически сами собой.
Белое лицо Инея покрылось кровавыми красными каплями. Он растопырил правую руку Секутора в точности там же, где лежала левая. Тот на этот раз даже не сопротивлялся. Некоторое время спустя теряешь волю, я-то помню.
— Прошу… — прошептал он.
Так мило было бы остановиться. Скорее всего, гурки сожгут весь город и убьют нас всех, и тогда какая будет разница, кто кому и что сказал? Если же они каким-то чудом проиграют, то несомненно Сульт меня прикончит, или Валинт с Балком возьмут свои долги моей кровью. Будет ли иметь значение, на какие вопросы получены ответы, когда я стану плавать лицом вниз в доках? Так зачем я это делаю? Зачем?
Кровь добралась до края стола и начала мерно капать на пол — кап-кап-кап. Больше никаких ответов. Глокта почувствовал, как его лицо задёргалось. Он снова взялся за рукоять мясницкого ножа.
— Посмотри сюда. — Он указал на кусочки окровавленной плоти, разбросанные по столу. — Разве ты не ценил свои собственные пальцы? Теперь тебе от них нет пользы, не так ли? От них нет пользы и мне, вот что я тебе скажу. От них никому никакой пользы, кроме, разве что, голодных собак. — Глокта оскалил зияющую прореху в своих передних зубах и поставил кончик ножа на дерево между растопыренными пальцами Секутора. — Ещё раз. — Он произносил слова с ледяной точностью. — Что… ты сказал… его преосвященству?
— Я… не говорил ему… ничего! — По впалым щекам Секутора текли слёзы, его грудь содрогалась от рыданий. — Я ничего ему не говорил! С Валинтом и Балком у меня не было выбора! Я с Сультом не разговаривал за всю свою ёбаную жизнь! Ни слова! Никогда!
Глокта долгий миг смотрел в глаза своего практика, своего узника, пытаясь разглядеть правду. Стояла тишина, за исключением бульканья Секутора и его мучительного дыхания. А потом Глокта скривил губу и со стуком бросил мясницкий нож на стол. Зачем терять и вторую руку, если уже признался? Он сделал долгий вздох, протянул руку и мягко вытер слёзы с бледного лица Секутора.
— Ладно. Я тебе верю.
Но что теперь? У нас осталось больше вопросов, чем было раньше, и некогда искать ответы. Он выгнул спину, поморщился от боли в изогнутом хребте, в скрюченных ногах, в беспалой ступне. Сульт получал информацию в каком-то другом месте. Кто ещё видел достаточно? Эйдер? Она никогда бы не осмелилась открыться. Витари? Если бы она хотела излить душу, то сделала бы это давно. Коска? Его преосвященство никогда не стал бы работать с таким непредсказуемым человеком. Я и сам использую его лишь потому, что нет выбора. Тогда кто?
Глокта посмотрел в глаза Инею. Розовые глаза, немигающие. Они таращились на него, яркие и твёрдые, как драгоценные камни. И шестерёнки встали на свои места.
Ясно.
Ни один из них не заговорил. Иней протянул руки, без особой спешки, не отводя взгляда от Глокты, и сомкнул толстые ладони на шее Секутора. Бывшему практику оставалось лишь беспомощно таращиться.
— Что ты… — Иней слегка нахмурился. Раздался резкий хруст, когда он свернул голову Секутора набок. Так же просто и беспечно, как убить цыпленка. Когда Иней убрал руки, голова Секутора откинулась назад. На бледной коже искривлённой шеи выпирали неестественные шишковатые очертания.
Альбинос выпрямился, стоя между Глоктой и приоткрытой дверью. Выхода нет. Глокта поморщился, отшатнувшись, конец его трости скрёб по полу.
— Почему? — Иней подходил, медленно и уверенно, крепко сжав белые кулаки. Его белое лицо невыразительно скрывалось за маской. Глокта поднял руку. — Просто скажи почему, чёрт возьми!
Альбинос пожал плечами. Думаю, в конце концов, у некоторых вопросов нет ответов. Искривлённая спина Глокты прижалась к изогнутой стене. И моё время вышло. А, ладно. Он глубоко вздохнул. Шансы всегда были не на моей стороне. Я не против умереть, совсем не против.
Иней поднял белый кулак, а потом захрипел. Мясницкий нож с глухим звуком глубоко вонзился в его тяжёлое плечо. Из-под рубашки потекла кровь. Иней повернулся. За ним стояла Арди. Какое-то мгновение они втроём смотрели друг на друга. Потом Иней ударил её по лицу. Она откатилась прочь, врезалась в стол, опрокинула его и осела на пол. Возле неё со стуком свалился ящик Глокты, инструменты попадали, полетели брызги крови и кусочки плоти. Иней начал поворачиваться. Мясницкий нож всё ещё торчал из его тела, левая рука безжизненно висела.
Глокта скривил губы, оскалив пустые дёсны. Я не против умереть. Но не желаю быть побеждённым.
Он отставил ногу как только мог, игнорируя боль, пронзившую его ступню без пальцев, и выставил другую ногу вперёд. Поднял трость и ткнул большим пальцем в скрытую кнопку. Она была сделана по его точным инструкциям тем же человеком, который сделал ящик для инструментов. И это даже более прекрасное произведение искусства.
Раздался тихий щелчок — дерево раскрылось на секретных петлях и отвалилось, открывая двухфутовую иглу из зеркально-блестящего металла. Он пронзительно взвизгнул.
Бей, бей, Глокта, бей, бей.
Сталь размылась перед глазами. Первый удар попал Инею точно в левую сторону груди. Второй тихо пробил правую сторону шеи. Третий проколол маску и чиркнул по челюстной кости — блестящий кончик на миг показался под белым ухом, прежде чем убрался назад.
Иней неподвижно стоял, его белые брови спокойно приподнялись от удивления. Потом из крошечной раны на горле полилась кровь и чёрной полосой потекла под рубашку. Он вытянул большую белую руку. Покачнулся, и кровь забулькала под маской.
— Фуф, — выдохнул он.
И рухнул наземь, словно из-под него неожиданно выдернули ноги. Вытянул руку, чтобы подняться, но силы в ней не осталось. Его дыхание булькало — сначала шумно, потом тихо, а потом он замер.