После доставки Пшик забирал новый список и совал в рот чешуйку, которая лежала сверху. Затем, забежав на задний двор за ведром дерьма, направлялся к месту, где удобрялся старина Ваксмен. Иногда он разговаривал с могваем, жаловался, какой же Верн геморрой на его задницу, и как за минувшие десять дней дракон едва попадался ему на глаза. И как пригодилось бы малость мзды за потраченные часы. Те же деньги на бензин – уже что-то.
Пшику казалось, что он в этом подвешенном состоянии уже целую вечность, хотя прошла всего-навсего пара недель. Ему казалось, будто он уже позабыл, каково это – расслабиться, хотя, разумеется, припоминал мгновения спокойствия: когда раскуривал с Чарльзом-младшим косячок на дамбе, например, или смотрел с матушкой «Горца», ее любимый фильм – легкую жизнь, когда на пару часов ноша на его плечах не так сильно давила. Но теперь никак не мог ухватить это ощущение за хвост. Словно все это происходило с другим человеком и в другой жизни, потому что конкретно эта версия Пшика Моро попала в рабство к дракону.
На байу наступал вечер, к тому же выходного дня, так что страсти в Пети-Бато накалялись. «Жемчужина» ухитрилась застолбить Аарона Невилла, с которым когда-то пересекался Боди Ирвин. Шоу предполагалось тайным, но как только пошел слушок, что на крошечной сцене «Жемчужины» зажжет король Нового Орлеана, в гриль-бар набилась половина Слайделла. Вторая половина заполнила столики на веранде и пристани.
В любое другое время Пшик ни за что бы не пропустил такое грандиозное событие, однако его ждала служба, и Ваксмен прямым текстом предупреждал, что опаздывать нельзя никогда. Его обязанности вечером были двойными: сменить ведра и доставить Верну покупки, а именно: пачку хрустящих шоколадных шариков, хлопьев «Лаки Чарм», кукурузных палочек «Читос» и галлон соевого молока. Видать, дракон был из тех парней, что едят завтрак на ужин.
«Насколько могу судить, – думал Пшик. – Или вообще скармливает “Читос” сомам. Я-то все равно ни черта его не вижу».
Сказать, что Пшик офигел, когда тем вечером вкатил в лачугу сумку-холодильник и вдруг реально увидел дракона – значит ничего не сказать. Верн развалился в кресле; пластины и чешуя мерцали в свете телика, в двух когтистых пальцах одной руки болталась бутылка водки, в другой – вроде как протеиновая печенюшка.
Пшик охренел еще больше, когда Верн произнес:
– Сдается, малец, умрешь в итоге совсем не ты. Сдается, это буду я.
Дракон, судя по позе, налакался в дрова, но Пшик, работая в баре у Боди, слыхал вагон и маленькую тележку пьяных речей, и чуял, когда в них есть доля правды.
– Еще кусок этой сраной печеньки – и баю-бай. Прости-прощай, жестокий мир. И трепись кому хошь, все равно никто не поверит.
Пшик завис, не зная, как поступить. Если его тут вообще, конечно, спрашивают. Пусть дракон катится и скатертью дорожка? Или стоит попытаться его как-нибудь спасти?
– Но я вам хлопьев привез! – объявил мальчишка, что в данных обстоятельствах звучало как-то жалко. – И минералки. Из Франции.
Дракон склонил голову, будто раздумывая.
– Не-а, – заключил он через минуту, забрасывая остаток печенюшки в пасть. – Маловато.
И запил внушительным глотком водки, клацнув зубами о горлышко.
– Топай домой, мальчик. Не знаю, когда эта драконья пагуба подействует на всё. Может, устрою тут «Изгоняющего дьявола» по полной программе.
Пшик посмотрел этот фильм в основном потому, что мама категорически запретила. Оказаться на пути дракона, извергающего фонтан блевотины, аки пожарный шланг – перспектива так себе.
И все же.
«Если хорошенько проблюется, может, выживет», – подумал Пшик.
Внутренний голос это не устроило.
«Спасти? Тебе на кой ляд вообще его спасать? Пусть ящерица свалит, а с ним и половины твоих проблем как ни бывало».
«Да, но… Это же дракон, понимаешь?»
«Пофиг. И хер с ним. И к черту вымирание. Тащи зад в лодку, да покупки прихвати, пока можешь».
Даже Ваксмен его не обвинит, если Верн возьмет и вот так выпилится.
Глаза дракона подернулись туманом.
– Я повидал многое, малец, – проговорил он тихо. – Я наблюдал, как си-лучи мерцают во тьме близ врат Тангейзера.
Тут Пшик малость опомнился.
– И все, шеф? Все, что вы мне скажете, слизано из «Бегущего по лезвию»? Скажите уж напоследок что-нибудь стоящее.
Верн сощурился и погрозил Пшику пальцем.
– Подловил, малец. С «Бегущим». Думал, ты его не видел, с поправкой на юный возраст.
– Видел. Я с матушкой все старые фильмы смотрел. Она любит Горца.
– Епт! – воскликнул Верн. – В конце останется только один, верно?
– В конце останется только один, – кивнул Пшик. – И это вы. Один дракон. И вы хотите вот так уйти?
Верн моргнул – медленно, как будто с трудом.
– Я не хочу уходить и не хочу оставаться. Понимаешь, о чем я?
Пшик, по правде говоря, приблизительно понимал. Сталкивался с теми, кто плевать хотел на жизнь.
– Да, мистер Верн. Времена нынче тяжелые. Но у всех нас есть дела.
Дракон рыгнул.
– А у меня – нет. Ни черта нет. Вы же все об этом и позаботились. Ни один из вашего рода никогда ничегошеньки для меня не делал. – Верн подался вперед, упираясь локтями в колени, и малость пустил слюну. – Может, завтра и взойдет солнце, начнется новый день, знаешь ли, но я устал встречать рассветы в одиночку.
Пшик вспомнил слова матушки, которые услышал, когда она однажды пришла домой очень усталая и обнаружила его в постели с коклюшем, а на заднем дворе, с косячком, своего нового кавалера, которому плевать хотелось на ее больного ребенка. И, вытирая Пшику лоб, матушка ненадолго заговорила о его настоящем папке, что случалось очень редко.
«Если бы я только помогла ему увидеть рассвет, – произнесла она, и с кончика ее носа капнула слеза. – Но нас оказалось мало, тебя и меня».
Так что, когда Верн с сарказмом упомянул рассветы, Пшика вдруг охватил гнев.
– Да пошли вы, Верн. Вы тут у меня не умрете.
Дракон снова напускал слюней.
– Верно, сынок. У тебя не умру. У себя умру.
– Черта с два, – буркнул Пшик и бросился действовать.
Или, вернее, бросился наворачивать узкие круги, размышляя, в какую сторону, собственно, действовать. Он вспомнил, как его друг, Чарльз-младший, случайно глотнул отбеливателя, потому что бутылка, якобы, по размерам была похожа на ржаной виски его папаши. Мисс Ингрэм схватила Чарльза-младшего за шею, как индюшку, и затолкала в глотку три пальца так, что он заблевал ей всю руку. Блузка мигом перестала быть модной.
Позже учительница признавалась, что медицина такой примитивный метод не жалует, но черт, Чарльз-то остался жив, это ли не главное?
Но даже если и правда использовать метод мисс Ингрэм, вдруг окажется, что драконы блюют не так как люди? Впрочем, Верн ссылался на «Изгоняющего дьявола», так что Пшик решил хотя бы попробовать.
«Но все-таки, – подумал он, – зубы на вид прям капец острые».
Пшик завернул радиус чуть побольше и сдернул с крючка одну из дюжины висящих там футболок. Обернул ее вокруг предплечья и коротко помолился:
– Господи Иисусе, помоги мне.
– Встречал я Иисуса, – пробормотал Верн, поднимая голову. – Он даже плотником толковым не был.
На этом откровения кончились; Пшик всадил кулак дракону в глотку. Навалился всем весом, закряхтел и вдруг вспомнил, как несколько лет назад они с Чарльзом-младшим лупили в ведро, чтобы проверить, как глубоко кулак войдет в сохнущий бетон. А сейчас – в нечто более упругое, с рельефами мышц и клыками. Пшик встретился с Верном взглядом и, кажется, дракон был в ярости. Он вдруг встал – прямо вместе с Пшиком, – но блевать явно не собирался, так что Пшик подергал пальцами, а потом уперся ногами в широкую грудь Верна и рывком высвободил руку.
Следом потянулась, наверное, с пинту гелеобразной субстанции. Верн перхнул и выдал:
– Твою ж мать, вот это наглость!
А потом от души вытошнил, что у него там было внутри, многоцветной многоструктурной блевотиной, плеснувшей на деревянный пол, словно поток трюмной воды.
– А-а, – протянул Верн. – Так вот, что ты вытворял.
Спасение жизни дракона уже не беспокоило Пшика так сильно, потому как для него наступила следующая фаза сего вечера, а именно – паника. Гелеобразное вещество, что предшествовало рвоте, успело прожечь футболку, оставив лишь почерневшие лоскуты хлопковой ткани.
– Ой боженьки, – охнул Пшик.
Гель, тем временем, бодрым маршем прошелся по волоскам на руке и поджег их, словно тысячи крошечных бикфордовых шнуров, а потом просочился в поры, откуда повалили столь же крошечные ленточки дыма. Пшик взвизгнул от боли и захлопал по руке, как будто мог потушить драконье пламя.
– Фу, – поморщился Верн и добавил: – Мля.
Он перхнул и сплюнул еще один комок геля, который прожег в полу аккуратную дырку.
– Ладно, – заключил Верн, – тебе не понравится, малец, но лучше уж так, чем без руки.
А потом он спустил камуфляжные штаны, вытащил оттуда, как фокусник кролика, свой драконий причиндал и обоссал Пшику руку.
В основном руку.
Полчаса спустя дракон и мальчик расположились на деревянном настиле, наблюдая, как на речной глади то тут, то там всплывали зенки аллигаторов.
– Прямо «Прихлопни крота», каждую, мать ее, ночь одно и то же, – фыркнул Верн. – Будто я спустя сотню лет что-нибудь необычное сделаю.
– Вы пацана обоссали, – заметил Пшик, – а это, думаю, сойдет за необычное.
Рука осталась гладкой и немного покрасневшей – не хуже, чем когда он от скуки опробовал матушкину восковую полоску. Иногда, когда твоя матушка уходит в ночную смену, можно и поэкспериментировать.
Верн пожал плечами.
– По сути, я тебя пометил. И тебе вообще-то повезло, малец. У драконьей мочи масса свойств, включая какой-то там исцеляющий химический элемент. Есть версия, что могваи состоят из него почти полностью, отсюда и такая регенерация.
Пшик был не в настроении выслушивать урок естествознания. С его подростковой точки зрения, оказаться обоссанным куда хуже, чем сгореть. Вместе с тем, он мысленно занес драконью мочу в список штук, которые могут дать ему суперсилы: