Ваксмен так и поступил. Он посмотрел в глаза Ридженса, и тот увидел лишь решимость.
«Ага, – подумал констебль. – Осознает».
Ваксмен сменил тактику и попытался воззвать к совести.
– Ты же понимаешь, что творишь, Хук? Это не просто убийство. Разве у тебя нет сердца?
Хук провел большим пальцем по кромке ножа.
– Видать, нет, а где твое, я сейчас посмотрю.
Чтобы наконец отыскать сердце Ваксмена – в левом полужопии, кто б мог подумать, – у Хука ушло добрых полчаса, и всю дорогу могвай не затыкался, сыпал угрозами и желчью так, будто сия встреча еще могла закончиться для него как-то иначе.
– А чувство юмора у бога еще то, – пробормотал констебль, взрезав артерии и вытащив сердце из костяного гнезда. Затем, чтобы уж наверняка, он оттяпал голову могвая лопатой и разложил все ошметки вокруг мальчика чудовищным натюрмортом.
– Улыбочку, ребятки, – Хук нащелкал на телефон Пшика кучу снимков. Лучший отправится Верну с метким провокационным месседжем, чтобы выманить дракона из хижины.
Хук все-таки сообразил, сбрасывая останки Ваксмена в болото, что наверняка обрушит на приход всю адскую движуху, какую возможно.
«И я буду спокоен, не растерян, когда срывает башню всем вокруг».
Что было еще одной версией старого английского стиха.
Хук вспомнил, что у старины Ваксмена установлен славный душ. Констебль-то весь изгваздался слизью могвая и не только, а дел еще невпроворот.
«Выглядишь ты не с иголочки, сынок. Надо бы перед поездкой в город прихорошиться».
Итак, сперва основательный долгий прием душа, потом сорвать с цепи дракона.
Похоже на план.
Глава 15
Явившись к лифту в «Марчелло», Хук не ждал, что его встретят, распростерши руки, и в своих скромных расчетах был прав. По правде говоря, единственными распростертыми руками были его собственные, потому как Россано Рокэ обыскал его со рвением, достойным Гуантанамо.
Хук, разумеется, не мог просто так пройти через вращающиеся двери с закинутым на плечо пацаном в брезентовой сумке. Он рассматривал и такой вариант, но ткань уже пропитывалась кровью, а это как-то слишком нагло, даже для него. Так что констебль припарковался на заднем дворе, занес Пшика через служебный выход и определил в морозильную камеру позади кухни. Одному из молодчиков Конти, более низкого пошиба, с выбритыми на виске спиралями, хватило тупости ему за это предъявить, так что Хук отвесил ему затрещину с такой силой, что у дебила чуть грилзы с зубов не послетали, а потом приставил охранять морозильник до тех пор, пока не уговорит Айвори выставить другого, у кого тупорылость настолько не зашкаливает.
Когда Россано Рокэ распахнул тяжелые двустворчатые двери, Айвори Конти уже ждал. Капо стоял за подвижным столом, который поднимался на моторчике, чтобы у хозяина из-за чересчур долгого сидения за выписыванием цифр в кожаный гроссбух не развилось искривление спины. Из этого мира он вышел: Уолл-стрит и хедж-фонды, один из, может, дюжины действительно крупных игроков, которые вывели средства в 2007-м, в идеальное для обналичивания время. Уж можете поверить, когда в следующем году ударил кризис, Айвори от хохота чуть не надорвал себе эпилированные яйца. И если деньги правят миром, то Айвори Конти вышел прямиком в императоры.
Айвори решил, что единственный надежный рынок – это контрабанда или, если конкретнее, наркотики, и потому он вложил немалую часть богатства в воскрешение мафиозной модели группировки а-ля пятидесятые, когда его дедуля служил консильери у Карлоса Марчелло, тунисского крестного отца итальянской мафии во Французском квартале – мероприятие поистине международное.
Айвори слушал россказни дражайшего дедули – о том, как кинозвезды толпами стекались в Новый Орлеан и Вегас рассыпаться мелким бесом перед криминальными авторитетами; как не было для настоящего мужика работы лучше, чем заиметь собственный наркосиндикат. И маленький Айвори заглотил этот крючок вместе с леской и грузилом, пока его отец упахивался до смерти, лишь бы оградить сына от такой жизни. И вот он теперь – по самые шары среди мафиози, стремящихся стать как он, целым фронтом на новоорлеанской наркосцене. И он действительно был фронтом – пока средних размеров, но растущим, и все благодаря армии продажных, но отличных адвокатов, что хранили его от тюрьмы на Уолл-стрит, и легиону стражей правопорядка из различных учреждений по всем Штатам, Мексике и Канаде, что за прикрытие его тылов получали весьма неплохое вознаграждение.
«Скоро эти ребятки будут прикрывать тылы мне», – думал Хук теперь.
Айвори, как известно, говаривал: «В первые пять лет прибыли не жди. Тогда ты только сеешь семена».
Для наркоторговцев, привыкших видеть порядочный доход сразу после сбыта, такая коммерческая модель была радикальной переменой, однако у Айвори водились деньги, и он хотел жизни с большой буквы. Это, правда, не означало, что он сыпал деньгами направо и налево. Айвори занимался наркотой с той же деловой хваткой, что и хедж-фондами, или наоборот.
«Нынче я строю мосты, – заявил он Хуку, разливаясь соловьем во время найма того на службу. – Но через пять лет этот город станет моим. Все дело, коп, в инфраструктуре».
Тогда Хук остался впечатлен, однако это было очень давно.
Айвори Конти, надо признать, выглядел соответственно роли – если вышеупомянутой ролью был классический мафиозо в костюме с тонкими полосками, зализанными назад волосами цвета медной проволоки и в едва ли не светящемся голубом галстуке шире щитомордника.
«Айвори» его звали в мафиозной тусовке. Из Нью-Йорка он приехал с готовым псевдонимом. В свидетельстве о рождении значилось «Энтони», но для того, кто связался с мафией, вариант «Мафиозо Тони» слишком уж навяз на зубах. Нет, «Айвори» и звучало лучше, и подходило ему больше. Айвори Конти – маленький белый граф, дань его супербледности. А еще таким образом он лишил зубов любого, кто мог бы отпустить шпильку по поводу цвета его кожи. Ловко.
Хук считал, что такая самолично взятая кличка говорила об Айвори Конти многое, в частности, о том, как он способен подчинить ситуацию. «Но епт, – думал он с некоторым пренебрежением, – Ридженса Хука не смог подчинить даже, мать его, ураган».
И вон он, игнорируя Айвори Конти, решил первым делом изучить большую картину в резной золотой раме. Какой-то чувак, в чем мать родила или почти, привязанный к дереву и утыканный, как еж, отвисшими стрелами. Весь такой до хера святоша, будто на стрелы ему ваще плевать, потому как он уже удалялся по дороге из желтого кирпича или как там еще, на встречу со своим Господом.
Видок этот был знаком Хуку по папаше – «я святее тебя». Констебль фыркнул. «Этот уж явно святее меня, – подумал он. – Во всех смыслах».
– Святой Себастьян, – подал голос Айвори у него за спиной. – Авторства Боттичелли. Прекрасный пример чиароскуро. Тебе, коп, известно, что такое чиароскуро?
– Что-то вроде как свет падает на объект, – непонятно откуда выудил знание Хук. – Правильно ж?
– Именно, констебль Хук. Только взгляни, Россано: коп сечет в искусстве.
Хук отвернулся от картины.
– Я секу достаточно, начальник, чтобы отличить подделку. Боттичелли во Французском квартале не водится.
Айвори поморщился, уязвленный.
– Это репродукция, Хук. Не подделка. И однажды, может, я тут настоящую повешу. Может, она уже у меня есть, – он ткнул большим пальцем за плечо на титановую дверь встроенного сейфа, который, по слухам, служил еще и убежищем.
«Ох я б туда заглянул, – подумал Хук. – Сдается мне, там та еще пещера чудес Алладина».
– Иметь цель – важная штука, – сказал он вслух.
Айвори вернулся к делу, а именно – пересчитыванию денег прямо за своим стоячим столом.
– Констебль Хук, – произнес самопровозглашенный авторитет. – Коп в моей берлоге.
«Холодный прием», – сообразил Хук и подумал, почему бы не подергать за поводок посильнее, малость вытряхнуть этого мелкого мафиозо из его фантазии а-ля Капоне.
– Пошло, – кивнул Хук на горы банкнот.
Айвори так удивился, что даже удостоил его взгляда.
– Что это, констебль? Учить меня пытаешься?
– То, что ты тут делаешь, сынок. Пошло. Неотесанно.
Ровно столько дерзости, сколько нужно, чтобы Айвори замер на половине пачки.
– Ты же знаешь, что я итальянец, верно? Сицилиец, на секундочку. И ты явился называть меня неотесанным на глазах моего человека?
А теперь Хук завладел его безраздельным вниманием – в чем и заключался весь смысл.
– Нет, мистер Айвори, я всего-то пытаюсь помочь на пути к успеху. Начальство не считает деньги. Их считают солдаты. Ты этого не понимаешь, сынок, – откуда б, когда ты в самом начале? Нудную работу делегируют.
Айвори перестал считать банкноты.
– О чем речь, констебль? – поинтересовался он, и Хук подумал, что тот, может, умнее, чем кажется в этом своем костюме от Армани.
Констебль посверлил Рокэ взглядом, пока здоровяк не сдвинулся с дороги. Хук без приглашения уселся на кушетку.
– Речь о том, как далеко по этой лестнице ты нацелился забраться, Айвори.
– Я б сказал, – подал голос Рокэ, – мистер Айвори уже на вершине, коп. Оглядись.
«Спасибо, кретин», – подумал Хук, но и в самом деле огляделся, с удовольствием растягивая волынку.
– Ага, – отозвался он, – славная у тебя тут построечка. Колонны, полный фэшн. Думаю, отсюда ты за каждой точкой можешь следить. Прям за каждой.
Дураком Айвори не был. Откровенный сарказм он улавливал с ходу.
– Я знаю, чем владею, коп. И знаю, кто я такой.
Хук прикурил сигару.
– Может быть – но знаешь ли ты, куда направляешься?
Айвори обошел стол.
– Я пытаюсь понять, что ты тут забыл, Хук. Сраный констебль у меня на побегушках, который время от времени доставляет мелкую дрянь по болоту, заявляется сюда и льет мне в уши о том, куда я направляюсь? Ты ведь понимаешь, что ничем хорошим такое для тебя не кончится. Может, ты просто псих? Вот, в чем дело?