«Бля, – подумал он. – А выбора-то нет».
Хук взялся за это задание, надеясь, что где-нибудь по ходу пьесы найдется капля пространства для маневра, но теперь, в конце этой самой пьесы, иного исхода, кроме как завершить дело, а после как-нибудь заткнуть дыру размером с Карнахана в своих планах не существовало.
Потому что планы Хука были грандиозными и распространялись малость дальше, чем годы, проведенные констеблем в этом вонючем приходе. Хук положил глаз на всю организацию Айвори, которую намеревался укрепить и расширить на север до Канады, отсекая всю Южную Америку.
Он уже скармливал по крупицам информацию о своих планах, чтобы контрабандист оценил его теории, и теперь Уиллард поднял тему:
– Переговорил со своим человечком из автомагазина. Он может гнать груз без ограничений. Парни Айвори на стенку от скуки лезут, из развлекухи только шлюхи на заправках. Так что провезут что угодно, дурь или пушки. Им похрен, только бы платили.
– Хорошо, – заключил Хук, – очень хорошо, Уиллард. Имена записал?
– А то, как ты и говорил. – Уиллард вручил Хуку мятый чек с нацарапанными на обратной стороне именами.
– Должен сказать, Уиллард, – сказал Хук, убирая список в карман, – а ты определенно не боишься вызова.
Карнахан принял комплимент с блестящими, как у щенка, глазами.
– Спасибо, партнер. И что, как скоро мы выступим против Айвори?
– Скоро, сынок, – отозвался Ридженс. – Мне еще надо усилиться со своей стороны. Понаблюдал за Джи-Хопом, нашел себе несколько братьев. Двое – верняк.
– И ты настаиваешь на пушках? Не наркоту? Наркота до фига легкая, пушки до фига тяжелые.
Хук спорил с собой по этому поводу месяцами, так что сейчас был благодарен за возможность выложить все тому, кто не станет потом трепаться в баре.
– Слушай сюда, Уиллард, – сказал он. – Сейчас разложу тебе по полочкам всю нашу философию. Продажи героина падают, так? Кокс дешевый, и его теперь толкает любой утырок с ногами. Уже скоро мы перестанем быть нужны мексиканцам; у них есть свои люди на этой стороне границы. Албанцы, русские, пуэрториканцы, ирландцы – да сейчас даже канадцы сбиваются в банды. Братья Бекон – ты представь имечко, а? Так что совсем скоро канал поставок Айвори будет никому не нужен. Курьером станет любой отморозок с рюкзаком. Так что этот поезд уже тю-тю, даже если Айвори еще не догадывается.
– Грёбаный канал бесполезен? – выругался Уиллард. – Тогда на кой ляд мы его захватываем?
– Канал-то не бесполезен, – не согласился Хук. – Канал всегда полезен. Даже товар сейчас полезен. Но нам надо переключиться.
Уиллард сыграл свою роль в дискуссии, спросив:
– Ага, но переключиться на что?
– На пресловутую Вторую поправку, – ответил Хук, козырнув. – Право носить оружие.
– У нас оно уже есть.
– В каких-то штатах больше, в каких-то меньше. Калифорния далеко не такая гибкая. Нью-Йорк обставляет все так, что получить разрешение почти невозможно. Нью-Джерси, Коннектикут, даже Гавайи. Все эти жизнерадостные американцы умоляют о пушках. И если я в чем-то разбираюсь, Уиллард…
– Это пушки, – закончил мысль Карнахан.
– Именно. Покупаешь дешево в Луизиане, продаешь дорого в Калифорнии. Так устроен мир. Поверь, НСА[1] долго против либералов не выстоит. И что самое лучшее – мы удержим все в пределах континента. Никаких буйных южан.
– Теперь понял, – отозвался Карнахан. – У нас внутренний бизнес.
Хук щелкнул пальцами.
– Внутренний бизнес. Вперед, Америка.
– Да у тебя все схвачено, констебль, – произнес Уиллард. – Нигде лажа не проскочит.
А потом Хук сунул руку в карман ветровки – и температура резко упала ниже нуля.
К тому моменту Пшик уже был в полной боевой готовности – лежа в грязи, переполняемый гордостью, с наведенной на Хука и Карнахана камерой. Похоже, душевная часть вечера завершилась. Ни смеха тебе больше, ни похлопываний по коленке.
– Но есть проблемка, Уиллард, – говорил Хук. – Побои, которые ты устроил в Новом Орлеане.
Карнахан хохотнул, и Пшик увидел, как в режиме ночной съемки блеснули черным его зубы.
– Да пошел на хер тот пацан, Ридженс. Продал мне дурь, а это была не дурь ни хера. Слышишь? Сраная присыпка для детских жоп. На неделю мне пазухи засрала. Бля, да они до сих пор засраны. Каждое утро просыпаюсь и дышать не могу. Так дела не делаются.
Хук будто бы немного вырос, словно выпуская на волю истинного Ридженса.
– Видишь ли, сынок, тот пацан, которого ты отделал… Ты отбил ему мозги, так что его отключили от аппарата. Его матушке пришлось под этим подписаться. Ты прикинь?
Карнахан обеими руками взъерошил волосы так, что они встали вертикальными шипами.
– Плохо. В натуре плохо, Ридженс. Но тот пацан все заливал про товар, мол, чис-тей-ший и прочее дерьмо. Нельзя же кидать клиента и ждать, что обратка не прилетит?
Хук закинул руку на плечи Карнахана: медведь, приобнявший оленя. Правда, оленю обычно хватает ума смекнуть, что именно сегодня у того в меню, но Уиллард Карнахан, по всей видимости, считал себя незаменимым.
– Да я ваще платить за нюхло не должен, – продолжил он, – со всем дерьмом, которое я кручу для тебя вверх по реке. Но тут вдруг оказался весь такой в настроении, ну, знаешь, так что полез в собственный карман за кровными. И что делает этот мудила? Продает мне подставу. Мне! Гребаному коксоштурману.
– В этом ты прав, – согласился Хук и даже слегонца так скривил рот, как будто действительно принимал в расчет довод Карнахана. – Но, видишь ли, пацан приходился Айвори племянником. Пытался проявить себя. Даже не должен был стоять на том углу. Юный Винсент, по идее, должен был грызть гранит науки.
А это – куча сведений, причем конкретных, будто Хук узнал их из первых уст.
– А… Айвори. С-сраный Айвори? – начал заикаться Карнахан. – Я даже не знал. Откуда мне знать-то, констебль? Айвори?! Какой-то итальянский щенок на углу толкал детскую присыпку для задниц, насколько мне было известно. Но у меня-то есть малость заслуг перед Айвори, правда?
Пальцы Хука стиснули плечо Карнахана.
– Бля, пацан. Ты все свои заслуги уже слил, и половину моих за компанию.
Пшик еще даже не особо вышел из детского возраста, но тем не менее смекнул, к чему идет дело. Это существенный перебор компромата. С такими сведениями на лоботомию побежишь первым в очереди, чтобы уж наверняка свидетельствовать не пришлось.
– Я штурман, констебль, – сказал Уиллард. – Никто не сможет ходить по болотам как я. С тех самых пор, как мы открыли канал, я не продолбал ни единого груза. Ни сраного грамма.
– Это правда, сынок, – признал Хук с искренней грустью на лице. – Так что ты смешал планы и мне, ведь теперь придется обучать замену.
У Карнахана в загашнике нашелся еще один аргумент.
– Но у нас же планы, Ридженс. Мы партнеры.
Ридженс вдохнул.
– Были, верно. Пока ты не похерил племянничка Айвори. Я еще не готов к войне. Мои планы пока не прошли проверку на прочность.
Сцену окутала тонкая дымка реальности, и Карнахана оставила всякая надежда. Он осел в объятьях Хука, словно проткнутый надувной человечек, в один момент показалось, что не подпирай его констебль, контрабандист и в самом деле рухнет.
– Ну, соберись, сынок, – произнес Ридженс. – Заказал музыку – плати музыканту, – тут он просвистел несколько нот военного марша. – Уловил, сынок? В твоем личном случае музыкант – я.
На распластавшегося в болотной грязи, пока раки и еще бог весть что пощипывали его за шнурки, Пшика снизошло озарение. Момент этот не имел отношения к Богу – на Бога и его ребяток у Пшика точно не хватало времени. Нет, снизошедшее на него откровение было физическим, заставив осознать собственную бренность. Мальчишка был не дурак. Он знал в теории, что где-то в далеком будущем умрет. Но для Пшика, как и для большинства детей, это – теория. А еще Пшик почти верил, что к тому времени, когда настанет его час, ученые уже успеют уладить все эти заморочки со смертью.
Но прямо сейчас, на берегах топкого байу, под серебряником луны, что бросала свет на ходячего покойника и того, кто сейчас его убьет, Пшик ощутил, как прямо перед ним разверзся зияющий вакуум собственной смертности. И с полной уверенностью осознал, что, если он себя выдаст, Ридженс Хук прикончит его и не поморщится.
– Ай, ну констебль, – заговорил Карнахан, – мы партнеры, разве нет? Ну что-нибудь точно можно придумать.
– А вот ни хрена, – отозвался Ридженс Хук и сдвинул набекрень фуражку, как славный парень. – А теперь слушай. Там в Пети-Бато одинокая мамаша ждет не дождется, когда я ей ноги раздвину, так что пора мне тут кончать. Ты ж понимаешь, да?
Карнахан вздохнул, не то чтобы соглашаясь с Хуком относительно собственной судьбы.
– Н-да, пожалуй. Так и будешь гоняться за хвостом, а, констебль?
– Именно, сынок, – отозвался Хук и вытащил руку из кармана ветровки; две костяшки скрылись за крестовиной. Ридженс выкинул большим пальцем лезвие с крюком и ударил Карнахана ниже ребер. Нож для свежевания вспорол плоть буквой W.
Уиллард немного дернулся.
– Не по-товарищески, констебль. Ты что, меня убил?
Хук вытер нож о рубашку Карнахана.
– Агась, сынок. Именно. Соболезную.
И небрежно его толкнул, словно вышвырнул за двери клуба.
Уиллард Карнахан рухнул в байу, и вязкая пелена приняла его, едва хлюпнув. Рана была столь огромна, что внутренности вывалились наружу, и донные рыбы почти мгновенно ринулись растаскивать нежданный щедрый дар из кровавого месива. Сил вовсе не осталось, и все, что Уилларду удавалось – это злобно коситься на камыши, хватая раззявленным ртом в равной пропорции воздух и грязь. Для Карнахана жизнь замедлилась на треть, и все, что ему хотелось, оказалось невыполнимо. Наблюдать, как мир постепенно становится все дальше – вот и все, что он мог.
– Эй, сынок, – позвал Ридженс Хук, – болото забирает тебя в свое лоно. Справедливо, а?