Молли взяла нож и принялась резать перец:
— Значит, видимо, Леди Амальтею нельзя покорить великими подвигами.
Принц смотрел на нее, озадаченно нахмурившись:
— А что — есть другой способ покорить деву? — нетерпеливо спросил он. — Молли, вы знаете другой способ? Вы мне скажете его? — Он перегнулся через весь стол и схватил ее за руку. — Нет, мне, конечно, и так нравится быть храбрым, но я опять стану ленивым трусом, если вы думаете, что так будет лучше. При виде нее мне хочется вызвать на битву все зло и уродство, но мне точно так же хочется просто сесть и быть несчастным. Что мне делать, Молли?
— Я не знаю, — ответила та, отчего–то вдруг смутившись. — Доброта, любезность, хорошая работа — вот что помогает. Хорошее чувство юмора. — Маленький кот с вывернутым ухом запрыгнул к ней на колени, гулко мурлыкая и потираясь об ее руку. Он был цвета меди и пепла. Надеясь сменить тему разговора, она спросила: — Так что там насчет твоей лошади? Что там было смешного?
Но Принц Лир, не отрываясь, смотрел на маленького кота с вывернутым ухом.
— Откуда он взялся? Он ваш?
— Нет, — ответила Молли. — Я его просто кормлю и иногда держу его на руках. — Она погладила кота по тощему горлу, и тот закрыл глаза. — Я думала, он здесь живет.
Принц покачал головой:
— Мой отец ненавидит котов. Он говорит, что такой вещи, как кот, не существует, что это просто обличье, которое любят принимать всякие бесы, домовые и прочая нечисть, чтобы легче было пробираться в дома людей. Он бы сразу убил его, если б узнал, что он у вас тут живет.
— Так что там с твоей лошадью? — спросила Молли.
Принц Лир снова посуровел:
— Это было странно. Когда она не обрадовалась самому подарку, я подумал, что, может быть, ей будет интересно услышать, как я выиграл этот бой. Поэтому я описал ей общий вид сражения и рассказал про саму атаку — ну, сами знаете — про шипенье и голые крылья, про то, как драконы обычно смердят, и особенно — дождливым утром, и про то, как прыгала черная кровь на острие моего копья. Но она ничего этого не слышала — ни слова, пока я не рассказал о всполохе огня, который чуть было не выжег из–под моей лошади ноги. И вот тогда — тогда она вернулась оттуда, куда уходит всякий раз, стоит мне заговорить с ней, и сказала, что должна спуститься и посмотреть, что с моей лошадью. И вот я привел ее в конюшню, где моя бедная скотинка стояла и плакала от боли, и она возложила свою руку на нее, на ее ноги. И лошадь перестала стонать. Они так ужасно плачут, когда им по–настоящему больно. А когда перестают — это как песня.
Кинжал Принца поблескивал на столе среди картошки. Снаружи, окружая замок, рычали порывы дождя, снова и снова бросаясь на стены, но сидевшие в каморке за кухней могли только слышать их — ни одного окна в холодной комнате не было. Света там тоже не было, если не считать скупого свечения в кухонном очаге. При этом свете кот, задремавший на коленях у Молли, выглядел кучкой осенних листьев.
— А что было потом? — спросила она. — Когда Леди Амальтея коснулась твоей лошади?
— Ничего не произошло. Ничего — и все. — Казалось, Принц Лир внезапно разозлился. Он с треском опустил ладонь на стол, и лук с чечевицей брызнули во все стороны. — А вы что — думали что–то произойдет? Это она так думала. Вы думали, раны животного мгновенно затянутся? Потрескавшаяся кожа снова станет целой, а почерневшая плоть — здоровой? Это она так думала — я клянусь всеми своими надеждами на нее! И когда ноги лошади не исцелились от ее касания, она убежала прочь. Я не знаю, где она сейчас.
Пока он говорил, голос его смягчился, а рука на столе печально сжалась. Он поднялся и подошел к котлу над огнем.
— Кипит, — сообщил он. — Вы же хотите овощи внутрь бросить, да? Она плакала, когда ноги моей лошади не зажили, — я сам слышал, но в ее глазах не было слез, когда она убегала. В них было все что угодно, но слез не было.
Молли осторожно опустила кота на пол и начала собирать почтенные овощи в котел. Принц Лир наблюдал за ней, пока она ходила взад и вперед вокруг стола по полу, покрытому испариной. Она пела:
Вот бы мне танцевать,
Как танцую во снах я,
Грациозно блистая,
Как нарядная Смерть…
Это было б под стать,
Но хотела б я разве
Стать моложе, прекрасней,
Выйти замуж, мудреть?..
Принц спросил:
— Кто она, Молли? Что это за женщина, которая верит — нет, которая знает, ибо я видел ее лицо, — что может исцелять раны касанием руки, и которая плачет без слез?
Молли продолжала хлопотать, мыча про себя все тот же несложный мотив.
— Без слез может плакать любая женщина, — ответила она через плечо, — и большинство женщин может исцелять руками. Все зависит от раны. Она — женщина, Ваше Высочество, и в этом уже хватает загадки.
Но Принц встал и преградил ей путь, и она тоже остановилась — с фартуком, полным зелени, и упавшими на глаза волосами. Лицо Принца Лира приблизилось к ее лицу. Оно хотя и постарело на пять драконов, но оставалось таким же приятным и глупым. Он сказал:
— Вы поете. Мой отец заставляет вас делать самую утомительную работу, которая здесь есть, но вы все равно поете. В этом замке никогда не было слышно песен, никогда не было ни котов, ни запахов хорошей стряпни. Это все появилось из–за Леди Амальтеи. И ведь из–за нее теперь я выезжаю по утрам на поиски опасности.
— Я всегда была хорошей поварихой, — мягко произнесла Молли. — Семнадцать лет прожить в лесах с Шалли и его людьми…
Принц Лир продолжал говорить, словно она не произносила ни слова:
— Я хочу служить ей так же, как и вы, хочу помочь ей обрести то, в поисках чего она пришла сюда, — чем бы оно ни оказалось. Я хочу быть тем, в чем она больше всего нуждается. Скажите ей об этом. Вы ей скажете?
Не успел он договорить, как в его глазах раздался беззвучный шаг, а лицо обеспокоил вздох атласной мантии. В дверях стояла Леди Амальтея.
Время, которое она провела в зябком царстве Хаггарда, не пригасило и не затемнило ее. Зима скорее обострила ее красоту так, что она вонзалась в любого, кто ее созерцал, зазубренной стрелой, которую уже нельзя было извлечь. Ее белые волосы перехватывала голубая лента, а ее платье было сиреневым. Оно сидело на ней не очень хорошо: Молли Грю была безразличной портнихой, к тому же атлас заставлял ее нервничать. Но Леди Амальтея казалась еще милее, несмотря на неаккуратную работу, холодные камни и запах репы. В ее волосах поблескивал дождь.
Принц Лир поклонился ей — быстрый, кривой поклон, как будто кто–то ударил его в живот.
— Моя Леди, — пробормотал он. — Вам следует покрывать чем–нибудь голову, когда выходите в такую погоду…
Леди Амальтея села за стол, и маленький кот осеннего цвета немедленно вспрыгнул перед ней, мурлыкая быстро и очень мягко. Она протянула к нему руку, но тот ускользнул прочь, все так же урча. Он не казался испуганным, но и коснуться своей ржавой шерстки ей не позволил. Леди Амальтея поманила его, но кот, извиваясь всем телом, точно собака, все равно не хотел подходить.
Принц Лир хрипло вымолвил:
— Я должен идти. В двух днях пути отсюда есть деревушка, где что–то вроде великана–людоеда пожирает дев. Говорят, его может убить только тот, кто владеет Великим Топором Герцога Альбана. Сам Герцог Альбан, к несчастью, был пожран им одним из первых — он как раз переоделся деревенской девой, дабы обмануть это чудовище. Поэтому сейчас все немного сомневаются относительно того, кому на самом деле принадлежит этот Великий Топор. Если я не вернусь, думайте обо мне. Прощайте.
— Прощай, Ваше Высочество, — сказала Молли. Принц поклонился еще раз и вышел из каморки за кухней совершать свое благородное деяние. Оглянулся он всего один раз.
— Ты жестока к нему, — сказала Молли. Леди Амальтея не подняла на нее взгляда. Она по–прежнему предлагала свою раскрытую ладонь коту с вывернутым ухом, но тот оставался там, где и был. Он только вздрагивал от желания подойти к ней.
— Жестока? — переспросила она. — Как я могу быть жестокой? Это для смертных. — Однако, она подняла глаза, и они были огромны от печали и от чего–то еще, очень близкого к издевке. — Так же, как и доброта, — добавила она.
Молли Грю была занята котлом, помешивая и пробуя суп, но это все были какие–то оцепенелые хлопоты. Очень тихо она заметила:
— Ты, по крайней мере, могла бы одарить его нежным словом. Ради тебя он прошел суровые испытания.
— Но какое слово я ему скажу? — спросила Леди Амальтея. — Я ему не говорила ничего, но он все равно каждый день приходит ко мне и приносит все больше и больше голов и рогов, шкур и хвостов, все больше заколдованных драгоценностей и завороженного оружия. Что же он будет делать, если я скажу ему хоть что–нибудь?
— Он желает, чтобы ты думала о нем. Рыцари и принцы знают только один путь к тому, чтоб о них помнили. Он не виноват. Думаю, то, что он делает, он делает хорошо.
Леди Амальтея снова перевела взгляд на кота. Ее длинные пальцы теребили шов атласной мантии.
— Нет, моих мыслей он не хочет, — тихо сказала она. — Он хочет меня — точно так же, как Красный Бык. И точно так же меня понимает. Но он пугает меня сильнее, чем Красный Бык, потому что у него — доброе сердце. Нет, я никогда не скажу ему ни слова обещанья.
Бледное место на ее челе было невидимым в кухонном сумраке. Она дотронулась до него и быстро отдернула руку, точно оно причинило ей боль.
— Лошадь умерла, — сказала она маленькому коту. — Я ничего не могла сделать.
Молли быстро обернулась и положила руки на плечи Леди Амальтеи. Под лоском ткани тело было холодным и твердым, как камни замка Короля Хаггарда.
— О, моя Леди, — прошептала она, — все это потому, что ты не в своем истинном облике. Когда ты обретешь себя, все возвратится — вся твоя сила, вся твоя власть, вся твоя уверенность. Все вернется к тебе. — Если бы она осмелилась, она взяла бы эту белую девушку на руки и убаюкала ее, как ребенка. Прежде она никогда о таком не мечтала.