И она приказала продолжать свой туалет как ни в чем не бывало, вышла потом к ожидающим ее напуганным придворным спокойная, ясная, даже веселая, как всегда.
И, глядя на эту удивительную женщину, все воспрянули духом.
Но испытание не кончилось.
Прискакал с берега курьер.
Еще сама Екатерина только знакомилась с подробным донесением, а уж все близкие знали, в чем дело.
Принц Нассауский выслал разведочные суда своей гребной флотилии издали наблюдать за ходом морской битвы двух сильных флотов.
Командир одного русского фрегата, не поняв сигнала, вышел из строя, сломал всю линию русских кораблей.
Поправляя дело, старик адмирал Крузе подал сигналы перестроиться.
Вся русская флотилия круто повернула курс к берегу.
Лодки принца приняли это за бегство. Дали знать Нассау, и тот послал гонца известить Екатерину.
Подступ к столице мог оказаться незащищен, и государыня должна была принять меры…
Пока, потрясенные этой вестью, собранные министры и сановники, военные и гражданские чины обсуждали, как поступить, на Выборгской стороне громко прогремела пушечная канонада…
– Шведы входят в столицу! – криком ужаса пронеслось по всему городу.
Кто мог, бросились бежать.
Бледная, со слезами на глазах, Екатерина приказала немедленно узнать, что там происходит.
Прошло больше часу.
Молча сидели все и ждали. Из сараев уже выкатили кареты, вывели и заложили лошадей. Стали спешно собирать все самое драгоценное и необходимое.
Наконец прискакал посланный гонец, за ним явились и Архаров, и Рылеев.
– Успокойтесь, ваше величество. Врагов не видно… Это несчастье вышло небольшое. Видно, уж Господь попустил… В лаборатории, на артиллерийском дворе, огонь заронил кто-то… До пятисот бомб снаряженных взорвало на воздух.
– А погреба? Порох там…
– Все цело, государыня… И не убило никого. Один солдат сгорел. Видно, он трубкой огонь и заронил… Покарал его Бог… Все цело. Стекла повыбило… Дело пустое…
– Ну, слава Богу. Не попустил Господь. Что еще там?
Бурей ворвался второй гонец:
– Бог милости послал, ваше величество. Прощенья просит принц. Не понял он боя… Напрасно потревожил своим донесением… Отбиты шведы. Флот наш под защитой своих батарей у Сескари стоит… Вот тут все писано…
Офицер-моряк, полумертвый от быстрой езды, от устали и волнения, подал пакет Екатерине.
Все вздохнули свободней.
Но после этого страха несколько дней была больна государыня, Зубов и многие при дворе.
Кругом по дачам запрещено было из пушек стрелять, как это случалось в торжественные дни. Фейерверков пускать нельзя было.
Каждый выстрел или звук, похожий на орудийные залпы, слишком пугал обитателей столицы и дворцов ее.
На другой же день после канонады, так напугавшей столицу, пришли совсем добрые вести: Крузе соединился с флотом, стоящим в сорока верстах от Петербурга, в Сескари, а шведы очутились запертыми в шхерах близ Выборга и со дня на день могли ожидать полного разгрома, как только русский флот оправился после недавнего боя.
Оправясь немного от своего нездоровья, Екатерина решила сама осмотреть флот и повидать своих храбрых моряков, отряды гвардии, которые так отважно делали свое дело.
Ранним июньским утром выехали из Царского Села открытые экипажи.
В первом сидели императрица, графиня Анна Петровна Протасова и Зубов.
Во втором – графы Ангальт и Безбородко с графом Валентином Платоновичем Мусиным-Пушкиным. В третьем экипаже ехали две дежурные фрейлины и одна из сестер Алексеевых.
В Петергофе, куда направлялись экипажи, стояла наготове яхта, которая должна была отвезти государыню в Кронштадт. Там теперь стояли оба соединенных флота: адмирала Крузе и тот, который был у Сескари, не считая гребных судов флотилии принца Нассау.
Гладкая дорога, хорошее утро, счастливо пережитая опасность – все это располагало к бодрому, радостному настроению. И все спутники выглядели очень хорошо и весело.
– Видно, вместе с маем кончена наша маета, – заметила государыня, охотно начинающая всегда игру словами. – Шведы своими пушками заставили у меня в столице стекла дрожать. Теперь пусть сами попляшут на воде без выходу… Говорят, все пути им принц своими лодочками отрезал… Боятся они этой флотилии после прошлогодней бани…
– А я слыхал, – отозвался Зубов, – что принцем большие ошибки и тогда были допущены. Недаром в заграничных газетах шведский король такой обидной реляцией для нашего оружия свет удивил… Отвечать на все можно. Не так уж ветрен король, чтобы зря писать. А теперь толкуют… Я и от графа Салтыкова, и от иных слышал, совсем не дельно блокаду устроил принц. Генерал Салтыков берется до последнего бревнышка шведского весь ихний флот захватить, если бы ему поручили дело…
– То-то и есть, что он берется. Да ему не дается. Можно ли принца обижать после всех удач его? И что за охота у моих генералов именно за те дела браться, на которых уже другие сидят? Как будто чего иного найти нельзя, если отличиться воистину охота моим генералам!.. Господи! Да я бы, будь я мужчиной… уж сколько раз сказывала… не стала бы под других подрываться… Сама бы столько отыскала подвигов для себя… Не слушай ты их, друг мой… Я знаю, ты считаешь себя обязанным графу Николаю Иванычу. Да и то помни: не без личных выгод он принял тебя под свое попечение. У каждого свой расчет… А мне уж позволь самой думать, кто куда лучше подходит… Сколько лет этим делом занята была. Приловчилась, генерал. Верьте вы мне!
– Да я и в думах не клал, ваше величество…
– Само лечь хотело, без твоего положения? Пусть так… На этот счет всякое бывает. И ты на меня не обижайся за прямое слово. Дело сейчас нешуточное. Не время сахарничать… Вся империя в опасности. А на мне лежит ответ за благо моей земли, всех подданных моих…
– Да я и думать не посмел бы, ваше величество…
– Смел не смел, а вижу я, как ты сейчас нахмурился… Ты бы то помнил: вся моя жизнь с первого дня царствования была посвящена на одно: чтобы росло величие России. Так и удивляться нельзя, что всякое горе для нее – двойное мое горе. Всякая обида, ей нанесенная, малейшая несправедливость для меня непереносны бывают… Не могу молчать я при таком разе. Сил больше нет все в себе таить, притворствовать, как до сей поры не раз случалось, ради осторожности и благоразумия, по тогдашним обстоятельствам и конъюнктурам глядя… Но чем больше таить в себе злое чувство, тем оно сильнее закипает внутри… И я решила расправиться со шведами как можно лучше. Да и туркам спуску не дать. А в таком разе не свойство и кумовство в дело идут, а люди стоящие… Будешь это помнить, мой друг, сам поймешь, за кого можно просить, за кого не стоит и время терять.
Наступило молчание.
– А не имел ли вестей от нашего храбреца-чудака, от Александра Васильича? – спросила ласково государыня, видя, что строгая отповедь сильно повлияла на ее любимца, и желая направить его мысли в другую сторону.
– Как же, ваше величество. Он просит повергнуть к стопам нашей матушки государыни его благодарность за внимание и память… И что дочку не оставляете, Суворочку его, как он ее зовет.
– Премилая девочка. Скоро и невеста. Вот бы брату твоему посватать… Совсем хорошая партия…
– Конечно, Николай был бы счастлив, если бы ваше величество пожелали принять участие в этом, когда настанет время…
– С удовольствием… Я не забуду… Глядите, вон видны и корабли. Какие это?
– Должно быть, береговая охрана, ваше величество… Сейчас узнаем…
В этот день императрица успела осмотреть все морские отряды Сескари и в Кронштадте.
Поблагодарив адмирала Крузе за его распорядительность и уменье, за последнюю победу, раздав ряд наград, кинув милостивое слово осчастливленному экипажу, к вечеру государыня вернулась в Петергоф.
С яхты снова пересели в коляски, и все дремали от усталости и множества пережитых впечатлений, когда экипажи, колыхаясь на упругих рессорах, быстро несли их назад, к тенистым садам и паркам Царского Села…
Как бы в ответ на похвалы, на ласку и награды, которыми почтила свои войска государыня, они постарались доставить и ей радость: 25 июня произошла битва под Выборгом – и снова русские одержали решительную победу над врагом.
Снова зазвучали благодарственные молитвы в храмах столицы, и Екатерина появилась с Зубовым и всею блестящей свитой в Казанском соборе благодарить Господа сил за одоление над врагом…
Но с юга не было так жадно ожидаемых приятных вестей об успехах русских войск.
Наоборот, Валериан Зубов и сам Суворов, как и некоторые другие лица, имеющие возможность писать Екатерине, словно сговорясь, извещали государыню, что светлейший по каким-то непонятным ни для кого побуждениям и причинам затягивает кампанию, начатую очень удачно, и избегает решительных действий.
Между тем сам Потемкин все писал, что ему необходимо побывать в Петербурге, о многом лично побеседовать с императрицей.
И только ее решительные, хотя и очень дружеские письма удерживали избалованного полувластелина от намерения бросить всю армию на произвол судьбы и скакать домой, за две тысячи верст…
А дни, недели и месяцы мелькали один за другим…
Только в декабре, после усиленных настояний императрицы, отряд Кутузова обложил Измаил, но не спешил с приступом.
2 декабря прискакал туда в своей двуколке Суворов.
Девять дней ушло на подготовления… Злые языки потом говорили, что было немало переброшено золотых и серебряных мостиков от осаждающих к осажденным.
Как бы там ни было, 11 числа после отчаянного штурма и упорного сопротивления крепость была взята, и Суворов послал императрице обычное лаконическое донесение: «Измаил пал перед троном вашего величества».
От Потемкина с этой радостной вестью помчался его адъютант Валериан Зубов.
Поручение завидное и почетное. Но более сообразительные люди, как и сам «чрезвычайный гонец», прекрасно понимали, что светлейший желал избавиться от неприятного соглядатая. Как ни скромно держал себя Валериан, роль его была скоро разгадана и самим князем, и многими иными из окружающих…