Плакала она долго и от души. Впервые вошла в мысленный бункер – туда, где скрывалась от всех уязвленная душа, – и долго обнимала саму себя. Слушала и вопли ненависти, и крики отчаяния, и вой тоски. Не понимала, почему не вошла туда раньше – например, дома у Роштайна прошлой ночью? Ведь всего-то, что требовалось, это обнять саму себя, выслушать. Поплакать вместе, признать, что все, что случилось, обидно, покачать себя, уязвленную.
И в наступившей тишине уснуть.
Осилившая чуть более половины бутылки вина Белинда спала, сидя на матрасе и привалившись спиной к стене. Пустой стакан лежал рядом с ее ладонью; на щеках сохли дорожки от слез.
На часах начало пятого.
(Evanescence – Farther Away)
В восемнадцать двадцать две она проснулась резко, будто ужаленная. И долго не могла понять, что случилось – плохой сон? Кто-то стучал в дверь? Откуда такое явное и чертовски тяжелое предчувствие дурного? Свершившейся уже беды?
Почему она не на работе? Выходной? Какой, к черту, выходной?!
Она выпала из реальности, заснула наяву, перестала слушать пространство – принудительно выключила себя из него алкоголем и сигаретами – и теперь скакала по дому, одевалась со скоростью новичка в казарме, которого командир наотмашь ударил плетью.
«Я оставила Иана…»
«Все нормально, он сам сказал…»
Какая разница, что он сказал? Ведь есть жизнь, которая диктует правила и устраивает проверки «на вшивость» – давай, мол, посмотришь, как быстро ты откажешься от ответственности, если я пообещаю тебе «выходной»?
И ладно бы интуиция не орала. Но она орала так, что Белинда, запирая входную дверь с обратной стороны, в прямом смысле глохла.
Такси заказывала по пути на остановку, сама себя не понимала – зачем спешит? У Роштайна все хорошо, он на дне рождении… И себе же отвечала: «Было бы все хорошо, я бы продолжала сейчас спокойно спать…»
Но она проснулась и бежала по стемневшей и вымерзшей улице Вананда, не соображая даже, куда именно ей вызвать такси. Кое-как отыскала на карте и ткнула значок ближайшей автобусной остановки, пробежала глазами по предупреждающей надписи: «Высокий спрос. Цены временно увеличены», впечатала подушечку указательного пальца в кнопку «Заказать».
Спустя самые длинные четыре минуты она сидела на заднем сиденье старенького «Пинто», как на битом стекле, и едва сдерживалась, чтобы в третий раз не гаркнуть «быстрее!»
Дважды ей уже огрызнулись про скользкую дорогу, про пробки, почти вежливо попросили не лезть под руку.
Быстрее было попросить машину у Бонни.
Но тогда бы он узнал…
«Узнал что?»
То, что через десять-пятнадцать минут узнает она сама – возможно, ничего. Возможно, она узнает, что ее интуиция просто дала ложную тревогу, и тогда пустой особняк с темными окнами и запертой дверью покажется ей искуплением и прощением за все прежние жизненные грехи. Подумаешь, ошиблась… Вздохнет испуганно и облегченно, решит, что внутренняя сирена просто решила ее пробудить, чтобы ошибок вскоре не случилось. Лин поблагодарит, даже встанет в пустом дворе на колени, прямо на холодную обледенелую дорожку.
Роштайна она дождется там же – объяснит ему, подъехавшему, мол, «наотдыхалась», хочу обратно.
И уже никогда-никогда до конца службы не возьмет выходной.
На том же самом углу Ортон и Тамат-драйв, где утром она забегала в супермаркет, такси снова попало в пробку.
Белинда зло выругалась вслух, высыпала мятые купюры водителю на плечо и выскочила из салона, не попрощавшись.
В своей жизни Лин не единожды испытывала страх. Разный. Что не заплатят за работу вовремя, что не то блюдо приготовила на ужин Килли и добрых слов от него не услышит. Боялась его преследования, когда украла деньги, боялась побоев. Боялась похода в Лес Духов.
Но так, как испугалась сейчас, когда увидела, что окна особняка темны, а входная дверь открыта настежь, она не боялась никогда – до моментальной потери ориентации, до спазмов удушья и приступа сердцебиения.
Машины Ивара на подъездной дорожке не было.
«Беда – орал разум, – беда!»
Вор, если бы то был просто вор, никогда и ни за что не оставил бы открытой дверь…
В дом Лин влетела с широко распахнутыми от ужаса глазами и полной, насколько это возможно при панике, боеготовности.
Тусклого света опрокинутого торшера в гостиной оказалось достаточно, чтобы моментально разглядеть лежащего на ковре перед диваном, одетого в парадный выходной костюм Иана. Иана с перерезанным горлом.
Она рухнула на колени рядом с ним, уже задыхаясь от собственных слез…
– Иан… Опоздала, Иан…
Он еще дышал. Лежал, зажав себя за подбородок так крепко, будто пытался удушить, а сквозь плотно сомкнутые пальцы лилась, будто и не было преграды, горячая кровь.
Роштайн хрипел, а глаза – почти уже стеклянные – были полны ужаса и смотрели куда-то вдаль. Не то на потолок, не то на второй этаж.
– Скорая? Пожалуйста, быстрее, ножевое ранение в шею! – Лин орала в трубку адрес усадьбы так громко и четко, будто на том конце работал глухонемой.
Роштайн силился вытолкнуть из искромсанного горла звуки.
– Вам нельзя говорить! – Белинда бросила сотовый на ковер; приложила свои пальцы поверх его руки, попыталась вспомнить, знает ли, что нужно делать при подобных ранах, но память схлопнулась, как словившая фатальный вирус система. – Лежите, врачи сейчас приедут… Простите меня, я опоздала, простите… Дура, дура!
Он продолжал смотреть за нее. А после неимоверным усилием поднял с пола руку и указал куда-то пальцем.
Интуиция тут же взвизгнула резаной свиньей – Лин молниеносно обернулась.
На втором этаже, одетый во все черное, стоял человек – вор.
«Точно, дура!»
Она должна была подумать о том, что он еще в доме…
Оставить Роштайна, броситься в погоню?
Думать ей не дали. Человек, стоящий на балконе второго этажа, вдруг совершил движение, которое боевая система Белинды-бойца моментально распознала как угрозу с приоритетом высшего порядка, – выдернул чеку.
И бросил мини-гранату, из тех, что использовались не для того, чтобы разрушить дом, но нанести максимум ранений людям, прямо в них.
Темно-красное свечение вокруг кольца Белинда уловила на автомате (значит, у нее нет даже трех секунд, и Иана оттащить она не успеет), а после упала на Роштайна сверху, целиком прикрыв собой.
Когда раздался хлопок, от которого в комнате повылетали стекла, она почувствовала себя так, будто ей в спину, бедра и ноги одновременно воткнули тысячу ножей.
Кажется, когда носилки с Ианом закатывали в Скорую, а ей настойчиво предлагали поехать в больницу – «девушка, вы истекаете кровью!», – разум Лин был не здесь, где-то еще. Он был где-то, когда ее глаза смотрели на то, как на фоне ночного неба крутятся мигалки – красная и синяя – вестники беды. И она в эпицентре. Кто-то в форме объяснял ей, что вор к моменту прибытия служб безопасности скрылся, что бежать за ним не имеет смысла – данные автомобиля, на котором он уехал, уже помещены в базу розыска.
Ей помнилось, как лязгнула тяжелая дверь медицинской кареты – Иан лежал в ней с закрытыми глазами и дышал через кислородную маску.
С неба валил снег; всю заднюю поверхность тела жгло иголками, но боли Белинда не чувствовала – она не могла выкарабкаться из шока. От того, что предала Бонни. Предала Иана. Предала Мастеров Тин-До и всю их науку своим сегодняшним забытьем… Предала Миру.
Не спасла. Она его не спасла…
Но, может, спасет Джон?
После она цеплялась за кого-то, умоляя отвезти ее к центральному зданию Комиссии – от нее шарахались, как от чумной.
Разбитый сотовый остался лежать на полу в гостиной, недалеко от торшера.
Все то, что происходило до момента «сейчас» помнилось ей крайне мутно.
Чужой мобильник… Такси. В нем она лежала на заднем сиденье на животе – на задницу сесть не могла. В «Реактор» ворвалась, как пьяный забулдыга, требуя, чтобы к ней срочно вывели Джона Сиблинга.
Сиблинга, судя по тому, что она очнулась лицом вниз на кушетке незнакомого ей кабинета, не вывели.
Она потеряла сознание на пороге? Или ее отключили?
– Где… – прохрипела сразу, как повернула голову вбок, – Джон?
Ей чем-то мазали обнаженную спину и ягодицы сразу двое незнакомых людей в серебристой форме.
– Где я?
Боли, терзавшей ее все это время, не было – ее спины касались чужие руки, и нервы не взвизгивали от ужаса. Пока она лежала в отключке, ее вылечили – навалилось и тут же схлынуло облегчение. Ее вылечили – Роштайна нет!
И отвечать, сволочи, не торопились.
– Слышите? – она резко оттолкнулась от кушетки, свесила ноги и села, не замечая того, что на ней даже нет плавок. – Где Джон Сиблинг?
Тот, который пониже, смотрел не ей в глаза, он смотрел на сережку в ее ухе, причем так пристально, будто та вещала ему неслышные команды. Мужчина повыше молчал и делал вид, что ничего не происходит – он вообще старался на Белинду не смотреть.
– На данный момент Джон Сиблинг занят.
– Занят?! Он обещал мне, – Лин от возмущения задыхалась, – обещал, что я в любое время могу сюда прийти, и он уделит мне время. В любое! СЮДА!
Последнее слово она выкрикнула в бешенстве.
– Позовите его сюда. Сейчас же, слышите? – прошептала с такой угрозой в голосе, будто в ее ухе висела не серьга, а граната. – Позовите!!!
Ей пришлось прождать, полыхая немым гневом, много-много долгих секунд, прежде чем мужчины покинули кабинет, и она вдруг обнаружила, что все это время сидела перед ними голая.
Мастер Мастеров вошел тогда, когда Лин заканчивала натягивать на себя испещренную дырами и залитую кровью одежду, которую нашла в углу на стуле (спасибо, не выбросили).
– Да?
Слово-вопрос прозвучало неожиданно жестко, непривычно для ее слуха.
– Джон, – Лин вдруг едва не расплакалась, сообразив, что стоящий напротив человек практически единственная ее надежда на спасение. – Пожалуйста, помогите ему выжить. Роштайну! Я не успела, понимаете? Я опоздала… У меня был… выходной.