Она как женщина управилась первой и вернулась туда, где у костра сидел на корточках Бойд – кипятил воду на чай.
На нее по обыкновению не взглянули – коммандос знал всех по шагам.
«И плевать».
Но внутри болезненно царапало неприятное чувство – про нее вновь думали плохо.
«И поделом. Есть ли разница, что думают другие?»
Стараясь отвлечься, она разглядывала лицо начальника – жесткое, битое ветром и постоянными тревогами. Долго рассматривала короткие волосы, в солнечных лучах отливавшие сединой, шрамы над ухом – глубоко, должно быть, порвали, если так зажило. Как это случилось? Чьи когти дотянулись? Наверняка та тварь давно полегла и растворилась в земле…
То и дело менял направление дым от костра, иногда устремлялся на Лин, и тогда она жмурилась.
«К ней относятся плохо, потому что до сих пор считают смертницей».
Надо развенчать миф… А надо ли?
Уоррен был покрыт шрамами, как карта линиями и пунктирами. Многократно поцарапанные и укушенные кем-то руки, отметины на шее, под ухом, белые, так и не заросшие после ран линии в волосах.
Сколько его били, кусали и рвали? Сколько нужно здесь пробыть, чтобы вот так?
– А Вы…
Ее перебили так быстро, будто ожидали, что она заговорит.
– Здесь не «выкают». Думаешь, это выделит тебя из толпы?
Белинда не думала. Она уже знала, что для Бойда, судя по всему, ее ничто и никогда уже не выделит из толпы. Не в этой жизни и не в следующей.
– Сколько… ты… уже здесь?
Нет ответа. Свист выгорающей влаги из поленьев; жадный огонь лакомился сучками потоньше.
– Вы из-за денег здесь?
На этот раз на нее взглянули – Белинда глаз Бойда не разглядела из-за метнувшего в сторону клуба дыма, но взглянули, как ей показалось, снова презрительно.
Черт… Достал!
– Слушайте… Слушай, я не собираюсь больше умирать. Передумала.
– Да что ты?
– Да, и, значит, будешь терпеть меня рядом с собой весь год.
– Заманчиво.
Он язвил такими теплыми словами, что ей отчего-то хотелось в них верить, хоть и понимала, что сарказм и шутка.
– Заманчиво или нет, а деваться тебе некуда. Переставай ждать, что я брошусь в пасть первому попавшемуся монстру и смотреть на меня… так презрительно, будто я волосатая и с клювом.
Уоррен хмыкнул, а после закашлялся – вдохнул дыма. Отодвинул котелок с закипевшей водой в сторону.
– А с чего вдруг передумала? Решила, что некрасиво вот так помирать – сожранной? Или решила, что на безрыбье лучше камни пожрать, чем одной? И приглядела себе кого симпатичного – меня, например?
И он взглянул на нее так, что у Лин екнуло сердце – со смешинкой на дне вечно холодных глаз, с глянувшей сквозь толстый слой пепла искрой.
А после отвернулся и сразу же сделался прежним – серьезным, неприступным.
Когда со спины послышались шаги – вернулись остальные, – Белинда продолжала сидеть с открытым ртом, силясь понять – комндос только что пошутил? Или нет?
До вечера было на удивление спокойно, и это нервировало. Уоррен ждал подвоха – говорил: «Значит, навалятся ночью или рано утром. И много…»
Готовили оружие – командиру верили.
Уже впотьмах Лин отправилась в сторону дороги, чтобы справить нужду и только успела подняться, чтобы застегнуть ширинку, услышала чужие грузные шаги.
К ней приближался Олаф.
Чтобы избежать встречи за кустами, она первая шагнула ему навстречу, выдавая свое местоположение, и тут же спросила, что давно хотела у кого-нибудь спросить:
– Слушай, а Бойд здесь давно?
Ей не ответили. Зато аккуратно оттеснили к ближайшей сосне и принялись тискать:
– Слушай, давай, а? – шумно шептали в ухо. – Уже восемь месяцев без бабы – х№й-то стоит…
– Я тебе его сейчас отрежу, – процедила Лин и пихнула здоровяка в грудь. – И стоять нечему будет. Не веришь?
– Ну, что ты так неласково? Я ж страдаю… – Олаф искренне расстроился, но шарить руками по ее груди прекратил, чуть отстранился. От бородача пахло жареным луком, который Чен сегодня просыпал в вечернюю кашу – неудачно вскрыл пакетик. – Знаешь, каково это, когда даже подрочить не можешь? Здесь же война, все нервные.
– Вернешься домой и подрочишь, – Лин оттеснила здоровяка в сторону и зашагала к лагерю – хорошо, хоть поссать успела до «визита». А то штаны бы потом снимать и вовсе расхотелось.
– Так еще ж четыре месяца? А-а-а? Ну, может, хоть разок? Тьфу, что за бабы пошли…
Она ненавидела местных москитов.
Как они пробирались в палатку? Ее спасало одно – знание о том, как ловить «Джоновы» шарики – теперь этим же методом она отлавливала комаров. Закроешь глаза, настроишься на звенящую в темноте точку – и хвать! Писка нет. Вот только следующий снова будил ее тоненьким звоном. Сволочи!
Наружу она вылезла за водой – у костра одиноко сидел Олаф. Этой ночью он снова дежурил.
– Садись, баба. Раз уж трахаться не хочешь, так хоть посиди со мной.
Лин долго стояла в нерешительности – Чен спал, Фрэнки тоже – из их палатки доносился синхронный храп. Кажется, пили они этим вечером вместе – Бойд разрешал. Чем бы люди ни расслаблялись – лишь бы расслаблялись.
Летели в черное звездное небо искры. Ночь стояла студеная, кусачая – вдали от костра Лин мерзла.
– Садись, – похлопал по бревну здоровяк.
Торс его, как всегда, был обнаженным, на ногах широкие штаны, в руках ненаглядная секира – чистая. Олаф аккуратно водил по краю лезвия точильным камнем.
– Скучно мне одному.
Белинда села рядом – чутьем поняла, что бородач на сегодняшний отказ не обиделся. Расстроился, вздохнул, но зла держать не стал – хороший мужик.
– Про Бойда ты спрашивала…
– Т-с-с-с… – Лин приложила палец к губам – дурак, мол, начальник все услышит.
– Да нету его, куда-то на разведку ушел. Не спалось ему.
– Один ушел?
– Один. Он не в первый раз так… Все что-то разнюхать, понять пытается.
Огонь приятно согрел ладони и колени, но теперь мерзла спина – хоть вертись, как поросенок на вертеле…
– А не сожрут его… одного?
– Его? Не сожрут, – каска Олафа в свете костра сияла золотом. – Он за годы здесь так научился драться, что его сам черт не одолеет.
– За годы?
Лин навострила уши – сделала вид, что ей не очень-то и интересно, потянулась за кружкой, набрала из алюминиевой посудины воды. Напугалась, что скребанула по дну слишком сильно и разбудила мужиков, но нет, те продолжали мирно сопеть.
Ей и самой бы поспать.
– Да, давно он здесь – не говорит, за что. Вообще на эту тему молчит. Раз только обронил, что дни считал первые два года, потом перестал. Так что, может, и пять, и десять – не знаю. Знаю только, что люди вокруг него меняются, а он всегда здесь остается.
– Зачем?
– А леший знает – зачем. Только думается мне, что если бы он мог отсюда выйти, давно бы уже вышел, потому что только больной человек добровольно сидел бы здесь годами. А коммандос – человек жесткий, но точно не больной. Согласна?
Он повернулся и подмигнул ей.
– Сама-то зачем в Лес пришла?
Лин отпила из кружки холодной воды.
– Дура потому что.
Назад в палатку она возвращалась под сиплый, сдавленный смех мужика в каске.
Ночь. А сон не шел.
Вспоминался город и его далекие огни – вновь поплыл перед глазами тот день, когда умер Роштайн. Тяжело, и ничего не сделать – ей с этим камнем жить всю оставшуюся жизнь, придется привыкать. Вину ничто и никогда не смоет, даже собственная смерть. И кому от нее сделается легче – ушедшему на тот свет Иану? Он, как раз наоборот, желал бы, чтобы Белинда жила…
А Бойд, оказывается, – сложная личность, личность-загадка. И историю свою он ей – бабе-курице – не расскажет никогда. Жаль. Очень бы хотелось ее послушать.
На жестком матрасе Лин ворочалась с боку на бок, пыталась согреться под тонким одеялом – как же тут жить в этом Лесу? Ни помыться, ни подмыться, ни согреться.
«Первые два года считал…»
«Сколько же ты здесь, Бойд? И почему?»
Прямолинейный, жесткий, грубый, но он был ей симпатичен. Вот этой своей прямотой и отсутствием лицемерия, честностью. Поставь в ней ряд всех мужиков из лагеря, и она выбрала бы его – татуированного шрамами Уоррена. Да и вообще, скорее всего, выбрала бы его из всех мужиков, которых когда-либо встречала в своей жизни.
С этой нехитрой мыслью Лин провалилась в дрему.
Проснулась она, когда рассвело даже в палатке, под доносившийся снаружи хохот мужиков.
– Не дала? Да потому что не тебя она в кустах ждала.
– А кого – тебя?!
– Меня!
– Нет, меня! – глумились ее соратники.
– Вот и проверим в следующий раз.
Белинда закатила глаза. Они теперь отлить ей спокойно сходить не дадут – так и будут искать мужицкую удачу, вламываясь к ней в кусты. Мочиться ей отныне, что ли, прямо у костра?
– Тихо! – вдруг раздался голос Бойда. – Слышите?
И далекий отрывистой звон колокола услышала даже она; спокойный солнечный день, до того напоминавший ей обыкновенный туристический поход с друзьями в лес, вдруг сделался надрывно-мрачным. Запахло близкой смертью.
Белинда резко выбралась из-под одеяла.
– Я туда! – бросил командир. – Просят одного.
И затрещали под ногами ветки.
(Brian Tyler – Assassin's Creed IV Black Flag Main Theme)
Бойд давно скрылся из вида, а тварей все не было видно. Замерло солнечно-зловещее утро и люди вокруг прогоревшего костра. Все с оружием наготове.
– Где они? Ведь был же звук…
– Был.
Был. Его слышала даже Белинда – мерзкий, пакостный, похожий на шипение и тоненький свист – он всегда предварял приход врагов (и слава Богу, иначе что их давно сожрали бы).
– Слушайте, нас окружили, – пристально вглядываясь в густые заросли папоротников, процедила Лин, – нужно перегруппироваться.
На нее глянули с недоверием и беспокойством, но препираться не стали – быстро сменили позиции.