Лин вдруг сделалось тоскливо от того, что переполняющую ее любовь нельзя выразить, как хочется, от незнания того, что будет дальше, от постоянно ускользающей надежды.
Ей вдруг посреди бушующего океана захотелось капли стабильного, крохотного островка, знания, что есть оно и она, что так будет всегда.
Дура. Вот и поддалась собственному эгоизму.
Лин поднялась и зашагала прочь от костра.
Бойд нашел ее позже – сидящую на плоском замшелом камне, смотрящую в сторону дороги, в конце которой стоял Портал.
Устроился рядом. И не стал ничего говорить.
Лин любовалась закатом и в который раз мысленно восхваляла природу за красоту. Разве мог бы самый искусный художник передать все эти оттенки, полутона? Такие близкие по цвету, но неуловимо отличающиеся друг от друга, всего на чуть-чуть, на крохочку? И с каждый минутой полутона менялись, густели, уплотнялись. Нет, фотоаппарату не под силу, кисти, впрочем, тоже…
– Жалеешь, что не ушла тогда? – по-своему растолковал ее грустный взгляд Бойд.
Вместо ответа она взяла его за руку, сжала ладонь.
– Как я могу об этом жалеть? Тогда бы я не нашла тебя.
– И осталась бы в безопасности.
– Иногда опасность кроется в этой самой безопасности…
– Неправда.
– Правда. Доведись мне выбирать еще раз, я бы сделала все то же самое.
– Дурочка. Сумасшедшая, – рядом тяжело вздохнули. – Знаешь, о чем я тут подумал? Может, я и сам дурак…
«Но ведь сегодня можно?» – завершили фразу его глаза.
– Завтра… Я не знаю, что будет завтра, понимаешь?
Она понимала.
– Но хочу спросить… – слова давались ему нелегко, Уоррен то и дело умолкал, делал долгие паузы. – Я знаю, что мы недолго знакомы. Но… Ты… Ты ведь что-то чувствуешь ко мне? Только не лги – я не обижусь, если скажешь…
– Я люблю тебя, Бойд, – правда выкатилась изо рта Белинды легко. Совсем не как с Джоном. И от этого признания самой сделалось на душе легко и свободно. Правильно.
А человек напротив нее застыл. Затем сполз с камня, оказался стоящим перед ней на коленях.
Она видела, как дрожали его руки, когда он снимал с мизинца единственное тоненькое колечко.
– Будь моей женщиной, Белинда… Пожалуйста.
– Уоррен… Здесь Лес… Ты выйдешь, потом решишь…
– Нет, сейчас. Я уже решил.
– Бойд…
– Да? Это – да?
Он так и стоял перед ней, смотрел не в глаза, а вбок. Боялся отказа.
– Дурак, ты же потом передумаешь? – шептала Лин. – Что, если передумаешь?
И сама же знала – не передумает. Такой, как Бойд, либо не предлагал себя никому, либо предлагал навсегда.
Она сама помогла ему надеть кольцо себе на палец. Подняла его лицо за подбородок, заглянула в глаза.
– Да… Да-да-да…
Ее сделали женой. По-настоящему, как всегда мечталось.
– Дураки мы с тобой…
Она смеялась сквозь слезы. А он сел рядом, обнял за плечи, прижал к себе.
– Я клянусь до конца своих дней защищать тебя ценой своей жизни…
– Не надо ценой. Я сама могу.
– Сама – нет. Я.
Смеркалось. Позади верхушек деревьев небо апельсиновое, выше серое, а еще выше, если задрать голову, уже темное-синее, глубинное, как океан.
Они были поодиночке, а стали двое, стали целым. И невероятно тепло, даже горячо внутри. Она жалась к нему, как к надежным стенам своего собственного дома, – обрела вдруг и тыл, и крышу.
Пусть всего до утра…
Ей сделалось промозгло, стоило подумать о завтрашнем дне.
Бойд почувствовал.
– Пообещай мне, что выживешь. И я надену тебе настоящее…
Он погладил ее ладонь, провел подушечкой пальца по тонкому ободку серебряного колечка.
Обещать? Как она могла обещать ему выжить? Они оба знали, что обещать в этой жизни ничего нельзя, – у судьбы свои планы.
– Ты уже надел мне настоящее.
Белинда закуталась в руки Бойда, как в одеяло, пригрелась, впервые в жизни позволила себе расслабиться, выдохнуть.
– Нам нельзя сегодня… ты ведь знаешь?
– Знаю, нам надо выспаться.
– Потом.
– Да, потом.
«Когда выйдем…»
Сумерки слизнули апельсиновый цвет с неба, навалились на дорогу.
– Я люблю тебя, Бойд, ты ведь знаешь? Если что…
За это «если что» он грубо сжал ее подбородок пальцами – не от злости, но от того, что задела за живое.
– Не смей мне, слышишь?
– Слышу.
На душе муторно, на душе скребло.
Кто бы знал, что все так повернется? Лин улыбнулась сквозь печаль. А Бойд прорычал:
– Еще слово, и не пойдем, поняла?
– Пойдем, – она погладила его по щеке. – Конечно, пойдем.
Этой ночью, когда по палатке тихонько настукивал дождь, Белинда спала особенно плохо и то и дело просыпалась – пора или еще нет? Вчера Бойд якобы вызвался дежурить, но она знала, что сразу после полуночи он ушел в палатку.
Костер давно затих и перестал потрескивать. В мерный перестук дождевых капель вплетался размеренный храп соседей.
Еще не рассвет?
Время замерло.
А вдруг дождь кончится? Он и сейчас-то мелкий…
Беспокойство скрадывало минуты положенного сна, заполняя их страхами. Белинде казалось, что ночь тянется бесконечно, а следом за страхом накатывало раздражение – ей нужно поспать…
Спустя какое-то время по крыше тента глухо постучали снаружи.
Лин спешно зашуршала одеялами.
– Готова? Отдохнула?
Едва светало. Промокший и дремлющий лес в этот час казался неприветливым.
– Чуть-чуть.
Уоррен смотрел обеспокоенно.
– Отложим?
– Идем. Завтра я лучше спать не буду.
– Хорошо, я тут все приготовил и собрал.
«Собрал» Бойд следующее: полбулки хлеба и флягу с водой, фонарик, наручный радар, на котором указал координаты улья, а так же положил в карман странный полупрозрачный шарик непонятного назначения, из-за недостатка света показавшегося Белинде похожим не то на стекляшку, какими играли Манолы, не то на круглый пластиковый футляр для бахил.
– Это щит, – пояснили ей тихо. – Друзья, когда приходили, оставили. Я никогда его не использовал, потому что не знал, куда – он работает всего двадцать секунд. Но на эти двадцать секунд защищает абсолютно от всего. Нам пригодится.
– А как включается?
– Надо сильно сжать в ладони.
– От бега не сожмется в кармане?
– Не должен.
Накрапывало. За ту минуту, что они простояли возле костра, почти не сделалось светлее.
– Пора?
– Мы хоть что-нибудь увидим?
– Нам сначала нужно дойти до реки – это метров триста. Заодно посветлеет.
Начиналось самое неприятное приключение в жизни Белинды. Почти сразу же промокли штаны – на них сбрасывали при касании сотни капель листья папоротников. Но оставались еще сухими сапоги, и Бойд держал за руку. Луч от его фонаря скользил по блестящей траве, по влажной и местами хлюпающей под ногами хвое.
– Ты не говорил, что рядом есть река.
– Это черная река – к ней не стоит ходить. Их граница.
– А разве граница не там, где стоят лагеря?
– Нет, у реки. Когда дойдем, от нее до улья останется примерно два километра триста метров. Совсем немного, ведь так? – ее холодные пальцы сжали теплые Уоррена. – Там же, когда перейдем, нужно будет активировать боевые сферы. На полную мощность.
– А река глубокая?
– Не переживай, я тебя перенесу.
– Не нужно…
Ее ладонь снова сжали – просительно и требовательно, мол, «я ведь говорил, что теперь не сама – я».
И Белинда притихла. Шла за своим спутником, как привязанная, и, кажется, только теперь начала осознавать, во что ввязалась.
На «переносе» он настоял. И хоть Лин не весила много, подошвы Бойдовых сапог все равно проскальзывали по камням на дне – ступать мешало течение. Вода доходила Уоррену до середины бедер, а лишняя «поклажа» делала его неуклюжим. Но он нес ее бережно, а она, сжавшись в комок, крепко обнимала его за шею. Обрадовалась, когда ее поставили на землю уже с другой стороны, – с нежностью запечатлела момент, в котором успела побыть «девочкой». Чьей-то любимой и бережно охраняемой женщиной.
А когда вокруг вспыхнула красным активированная боевая сфера, Белинда вычеркнула из памяти свой пол.
Все, есть боец. И еще один. Они равноправны и одинаково важны.
Из-за дождевых облаков светало медленно.
– Все, здесь становится по-настоящему опасно. Смотри в оба.
И рядом красноватым светом, на несколько секунд зловеще озарив растительность, вспыхнула еще одна боевая сфера.
Ей здесь не нравилось.
Вперед двигались медленно – повсюду висела черная паутина, которую приходилось обходить. Одну она попробовала срезать ножом, но паук издал такой жуткий звук, что у нее волосы на загривке поднялись дыбом.
– Не трогай… В дождь они не опасны, если не задевать.
Пауков была масса. Крупных, размером с хищных птиц, провожающих их неподвижными глазами-точками. Вокруг стоял запах гнилостного болота – отвратный, мерзкий.
– Это из-за их яиц, – прошептал Бойд. – В сухую погоду они опасны, но реку пересечь не могут.
«Сколько же ты здесь пробыл, что успел стать арахнологом?»
Почти полчаса они пересекали паучий лес – долго. Зато когда он кончился, с облегчением уселись у сосны – чистой, без паутины, – сделали привал.
Сухой хлеб не лез в горло, но Бойд приказал есть – нужны силы. Белинда жевала мякиш упорно, как солдат, запивала его из фляги.
– Пока, вроде, тихо… Легко идем.
– Типун тебе… Подожди еще, сейчас сунемся вперед, и начнется.
– Но – дождь?
– Вот потому и было тихо. Иначе твари были бы уже здесь.
Радар показывал, что они продвинулись вперед всего на триста метров.
– Значит, осталось всего два километра.
На слове «всего» Бойд недобро хмыкнул.
– Кто это?
Сбоку хрюкали и фыркали огромные и клыкастые звери – не то кабаны, не то мутанты-собаки. Опустив головы, вынюхивали что-то в траве.
– Черт, не повезло…
В этот момент под подошвой Лин хрустнула ветка.