ло примерно шесть минут. На последующие двенадцать чуть больше часа — каким-то непостижимым образом Лин безо всяких часов начала чувствовать время.
Продевать в последнюю снежинку нитку она закончила аккурат перед ужином — за несколько секунд до гонга.
— Человек — это система физическая и энергетическая. Для того чтобы пробить первую, нужно прикладывать одно усилие, для второй совершенно другое. На муляже перед тобой наглядно видно, где именно проходят меридианы, и что случится, если ты ударишь иначе, нежели привыкла…
Пока Джон говорил, Лин держала руку в кармане и терла пальцами уголок конверта, в котором лежала открытка.
Сегодня сфера не кусалась; Мастер Мастеров сотворил для обучения прозрачного и почему-то лысого человека, внутри которого, словно в трехмерной модели, перемещались красные и синие потоки.
— Это твоя боевая груша. Давай, ударь его. Помни о том, что кулак должен дойти не до поверхности тела, а до задней поверхности тела, чтобы пробить препятствие. Бей.
Белинда подчинилась команде. Вынула руку из кармана, привычно смягчила колени, сконцентрировалась и с шумным выдохом выбросила кулак вперед.
— Нет! — тут же рявкнул Джон. — Никакого эффекта. Просто ударять нет смысла — бей его не кулаком — энергией.
— Я не уме…
— Злиться умеешь? Злость — это сконцентрированная эмоция определенного порядка. Если не она управляет тобой, а ты ей, тогда ее можно использовать в качестве наполнения. Тебе бы хотелось ударить кого-то конкретного? Вспомни.
Человек сбоку от нее не просил — приказывал.
Лин вздрогнула — ей вдруг показалось, что напротив не муляж вовсе, а наглая ухмыляющаяся рожа Килли. Вероятно, голубая сфера что-то считала из ее памяти и перенесла это на прозрачную модель. И точно, прозрачный человек теперь скалился совсем как Джордан.
— Отлично, — Джон остался доволен. — Теперь врежь ему.
Белинда никогда еще не била живых людей. Настоящих. А Килли — пусть даже такой — был настоящим, потому что он существовал в жизни. Осознание этого факта ослабило ее удар, сделало его похожим на шлепок.
— Что за ерунда? Это не удар, потому что в нем нет ни физической, ни энергетической силы.
Лин размахнулась и представила, что перед ней не псевдо-живой человек, а мешок с песком. Ударила.
— Слабо. Еще!
Прозрачный «Килли» ухмылялся. «Я избил тебя, — скалилась его сальная и довольная рожа, — избил, как собачонку. Ногами. Мне, кстати, понравилось».
Лин разозлилась и ударила так, что зазвенело в собственной башке, — в полную силу.
— Не то! — ревел учитель. — Злость в голове делает тебя слепой. Остынь и направь эту злость в руку. В тело, в локоть, в кулак.
Удар, удар, еще один…
«Я избил бы тебя еще», — ухмылялась рожа.
У Лин не выходило абстрагироваться от звучащего в голове голоса, чтобы попробовать протолкнуть собственные чувства из головы в руку.
«Послушал бы, как хрустят твои ребра…»
Удар правой, левой, снова правой.
— Не то! — стегал словами Джон. — В руках энергии нет. Вся рассеяна! Собери ее!
«Если бы мы с тобой встретились еще раз…»
Позвоночник Белинды вдруг сделался стальным, как хребет футуристической кобры: если бы они на самом деле встретились с Килли еще раз, она бы не потеряла голову от гнева, она бы вложила всю свою ярость в свои же кулаки, она бы уже никогда и ни за что не позволила пинать ее. Никогда! Ни за что!
В челюсть, в глаз, в солнечное сплетение!
Ее последний удар прошил манекена насквозь, и что-то сделалось с сине-красными потоками, которые ранее от касаний не страдали, — чужая энергия потеряла движение, завихрилась, смешалась и сделалась похожей на мутную лужу. Начала расползаться прочь из тела противника.
Джон за спиной трижды отрывисто хлопнул в ладоши.
— Отлично. Последний бы его убил. И вовсе не потому, что ты повредила бы его физические ткани, но ты разорвала бы нормальное течение структуры энергетической. Поздравляю, ты справилась. Будем повторять.
Эта ночь щипала за щеки морозом и студила ноги в слишком тонких для местных холодов сапожках. Жаль, но сегодня по тропинке до монастыря им придется шагать быстрее, иначе не согреться.
Голубой шар-сфера погас; Лин подошла к ближайшей сосне и сняла с обломленной ветки-крючка плотный халат, заменяющий послушникам пальто. Принялась натягивать его — неприятно холодный — на разгоряченное все еще тело. Не успела завязать пояс, как послышалась команда:
— Шагай за мной.
Лежащая на земле ель оказалась метра три в высоту, не меньше. Дородная, пушистая, припорошенная снежком.
— Берись за верхушку. Понесли.
Понесли куда?
Лин разглядывала срубленное совсем недавно, судя по всему, дерево с откровенной опаской.
— А… как же духи?
— Духи… — ответили ей ворчливо. — Считай, что с ними я договорился.
Они тащили ее до монастыря почти двадцать минут — несмотря на то, что несла легкий конец, Белинда то и дело спотыкалась и сползала с тропинки в глубокий снег — еловые лапы закрывали дорогу. При заминках Джон терпеливо ждал.
К дверям монастыря Лин пришла в насквозь мокрых сапогах и с окоченевшими ногами.
— А как же мы будем ее ставить? Я не знала, что Вы… Не знала, что надо спросить что-нибудь, во что можно поставить…
Она почти что бессвязно лепетала, не зная, как благодарить за такой подарок — елку к празднику.
— Я сам.
Сам?
Он не забыл про ее просьбу, отыскал ель, договорился с духами, принес. Они вместе принесли, затащили в большой зал, положили на пол. А теперь Джон собирался и дальнейшие заботы взять на себя.
Белинда теребила пальцами жесткий уголок спрятанного конвертика из плотной бумаги. Когда отдавать, если не сейчас?
— Что? Ты что-то хочешь мне сказать?
Замешательство он видел по ее глазам.
— Да.
— Говори.
Конечно, он торопился — ему нужно закончить с установкой ели, каким-то образом добраться домой…
— Вот.
И подарок отправился в руки адресату.
— Это Вам, — она выглядела наивной, потерявшейся, наверное, глупой и очень-очень искренней. Тушевалась от того, что чувствовала, и от того, что не умела это скрыть. — С праздником.
Пальцы Мастера Мастеров коснулись конверта без подписей.
— Спасибо.
И неожиданно ласково прозвучал голос. Тихо очень, но она расслышала.
— Я пойду.
— Иди.
Она сталась идти расслабленно и ровно, но все равно нервничала, и это отражалось на походке. А еще ощущался бесконечно-длинный и почему-то очень чувствительный взгляд в спину.
Прежде чем выйти в коридор и начать развешивать снежинки, Белинда выждала почти два часа. Утром, если пробежка, она не поднимется — не успеет выспаться. Одна надежда на праздник и на то, что Бурам сжалится.
Снежинок было двадцать четыре — поздним вечером, дожидаясь тренировки, она вырезала еще — их как раз хватило на то, чтобы украсить пустые между факелами места. Получилось красиво.
Закрепляя нитку от последней за щербатый каменный край, Лин услышала доносящийся из большого зала шорох и на цыпочках рванула назад.
Выглянула уже из-за угла перед лестницей, облегченно выдохнула — вроде бы ее никто не заметил. И зашагала наверх по ступеням.
— Смотри, с какой любовью здесь готовились к празднику.
Они посетили монастырь на рассвете. Мира долго рассматривала стоящую в огромной кадушке посреди сводчатого зала ель, затем прошлась по коридору, любуясь снежинками.
— Этот человек, который принес дерево, даже попросил у него прощения. Лес не обиделся.
— Молодец, — проворчал Мор, который на дух всех «молодцов» не переносил. — Только мы тут зачем?
— Хочу сделать так, чтобы их любовь сделалась видна…
Женщина в белом платье, стоя посреди пустого каменного коридора, взмахнула невесомой рукой, и висящие на стенах бумажные снежинки будто зажглись изнутри — засветились мягким золотистым светом.
— Фонарики, блин. Усохнут ведь утром от счастья.
Мор Тин-До не любил. Здесь ему почти не к кому было приложить руку, в очередной раз убедиться, насколько плохи по своей сути люди. Здесь почти всегда наличествовало столь нелюбимое им, но любимое Мирой равновесие.
— А теперь еще вот так…
От тонких женских пальцев поплыла светящаяся дорожка в зал — туда, где стояла ель. Пусть и она покажет себя во всей красе, ей тоже хочется.
Глава 14
Ее не разбудили ни Рим, ни Бурам, и Белинда намертво проспала ранний подъем — открыла глаза тогда, когда в келье уже рассвело. Переполошилась, впопыхах оделась, вывалилась за дверь, распихав подарки по карманам. Черт, хотела ведь подняться еще затемно, чтобы отнести их под елку — все ждала, когда оттуда уйдет Джон. Ждала и, понятное дело, заснула.
Она скатилась по лестнице на первый этаж так быстро, как никогда раньше. И насколько быстро неслась до того, настолько же резко остановилась, когда увидела, что в главном коридоре группками толпится народ.
Толпится… у ее снежинок.
За ночь что-то случилось с ними — Лин, затаив дыхание, подошла ближе: бумажные украшения теперь… светились?
Да, точно — снежинки однозначно испускали мягкий свет, и этот феномен привлек внимание и Мастеров, и послушников, и монахов всех конфессий и профессий.
Белинда задорно хихинула — вот ведь чудо! И ведь Создатель знает, почему так произошло: наверное, потому что праздник.
Она бежала к главному залу, к елке — нужно разместить под ней подарки.
Пусть их найдут тогда, когда посчитают нужным.
А в зале, где скопилась основная часть людей, царствовала ель. Не просто ель — но ель-царевна. Вчера они несли к монастырю сжавшееся и замерзшее деревце, а сегодня это деревце восторжествовало во всей красе — распустило пушистые лапы, разлепило и раскинуло ветви, напоило зал густым ароматом хвои.
Волшебно! Но по-настоящему волшебным было не это, а то, что ель светилась тоже — мягко сияла изнутри — Лин засмотрелась. Откуда льется свет? Из ствола, из иголок? Почему он вообще льется?