— Во! Текила эта ваша! Ну мы её тогда и оприходовали. А я ж организм годами под другое затачивал. Под один напиток только — водочку. Ну, под два, вернее — водку и самогонку. А тут бабская эта дрянь.
— Да не бабская она, — вставил я в защиту напитка.
— По мне, что дороже пятисот рублёв — все бабское и понтовое. Да неважно… — отмахнулся Михалыч. — Короче, наутро так мне херово стало с ентой тиккурилы.
— Текилы, — поправил я.
Но он как будто бы не обратил внимания, мол, всё едино.
— Ага, думал — всё, помираю. Будто ежа проглотил. Даже скорую пришлось вызывать. Вот Танюшка и приехала тогда. Врачиха. Не молодая, но ладненькая. Пощупала она меня, послушала, померила там чего-то своими приборчиками и сказала: 'Всё, мужик, пить тебе никак нельзя, а то мотор барахлит — раньше времени на тот свет отправишься. А у меня, говорит, работа тяжёлая, каждый день спасаю таких вот героев… А голос такой заботливый, ласковый, глазищи добрые-добрые… Ну я чё-то струхнул и завязал после того дня наглухо. И с водкой, и с самогоном, короче. А с Танюшкой наоборот — как-то прижилась она сразу. Я ж ее телефон взял, мол, напрямую звонить, если плохо станет. И я, знаешь, привык быстро к ней как-то. Даже пёс привык. Теперь вот жизнь семейную потихоньку налаживаем. Она на работе сейчас, а я по хозяйству ковыряюсь. Во дворе порядок навёл, вон, забор починил, собаку эту дурную воспитываю потихоньку.
Он покашлял в кулак, но не потому, что болел.
— А ты чего молчишь-то? — добавил Михалыч. — Не женился, случаем?
— Да пока нет, — ответил я, разглядывая перемены в доме и не переставая удивляться.
Михалыч опять подмигнул и цокнул языком:
— Зря, Максим, зря. Без бабы мужик, всё равно что пистолет без патронов. Вроде, и вещь хорошая, а стрелять нечем. Ну, а ты-то чего пожаловал? — Михалыч глянул хитро, но как будто насторожился. — Рассказывай давай. Вижу, пустой ты сегодня. Без пузыря. Значит, дело точно серьёзное.
Он говорил шутливо, но взгляд оставался внимательным. Тот, кто много лет возится с оружием, всегда немного настороже, пытливо смотрит даже на хороших знакомых. Глаз наметан.
— Так ты ж, вроде, завязал? Не пьёшь же больше, — улыбнулся я, в который раз оглядывая комнату, где всё теперь было прибрано по-женски.
— Ну, писярик бы я опрокинул, — ухмыльнулся он, щурясь и показывая двумя пальцами, как в воображаемой рюмке налито. — Да еще в хорошей компании. Но не больше. А в одну каску я теперь ни-ни… Да и Танюха с работы скоро заявится, а она знаешь, хоть баба хорошая, но крикливая. Уж больно привыкла на пациентов своих — того, гавкать.
Он говорил это со скрытой гордостью, но я видел, что не врал: серьёзно побаивается своей Таньки, хоть и не признаётся в этом прямо. Наверное, так в его возрасте и живут — немного любят, немного боятся и уважают при этом вдвойне.
— Короче, Михалыч, я к тебе с серьёзным разговором, — сказал я, выдержав небольшую паузу. — Дело на миллион, считай. По деньгам не обижу. Скажешь свою цену — такую и заплачу, торговаться не буду.
— Ну давай уже, выкладывай, — хмыкнул он, отмахиваясь рукой. — Дело-то не в деньгах, ты же понимаешь. Хотя если тебе автомат Калашникова понадобился, то я вряд ли помогу. А если пулемёт «Максим», так ждать придётся месяца три, не меньше.
— Погоди, это ты и пулемёт можешь достать? — спросил я с неподдельным удивлением. — Не шутка же?
Сам я знал, что таким он шутить не будет, но переспросить всё же хотелось.
— Ну, есть кое-какие подвязки. Не у меня лично, но связи кое-какие остались.
— Понял. Записал, — я постучал себе пальцем по виску. — Будем иметь в виду на будущее. Только мне пока пулемёт не нужен. Я вообще по делу попроще. Мне бы двустволку, ружьё охотничье, желательно двенадцатого калибра.
— Ха! Всего-то! — воскликнул он, даже всплеснув руками. — Я думал, у тебя запрос посерьёзней. Так ты приходи через три дня, я мужикам свистну, поспрашиваю, кто из охотников готов за сходную цену с нелегалкой расстаться. Заберём по нормальной стоимости.
— Не, Михалыч, неделю я ждать не могу, — перебил его я. — Надо сегодня. Срочно.
— Сего-одня? — он нахмурился, поморщился и призадумался. — Ну, есть у меня одно ружьишко, но только… оно неисправное.
— А что с ним не так?
— Да там стволы раздуло, старое оно совсем уже, в последний раз стреляли из него ещё при Горбачёве. Как хранилось, сам знаешь. Ржавчина пошла, повело немного. Кучность не та уже, а про точность я вообще молчу. Пугач теперь, а не ружьё.
— А ударно-спусковой механизм у него в порядке? — уточнил я.
— Механизм-то нормальный, — кивнул Михалыч. — Работает, как часы. Спуски не сорваны, боевые пружины живые. Чуть смазать — и петь будет. Только из стволов теперь разве что кабана в упор глушить, но не дальше.
— Да мне на дальняк и не нужно, — спокойно сказал я. — Главное, чтоб стрельнуло. Мне вообще на хищника охотиться предстоит с близкого расстояния, а там точность — дело третье. Главное, чтоб пальнуло. Сколько с меня?
— Ну раз так, то забирай себе эту ружбайку, — засмеялся Михалыч и замахал руками, будто даже не всерьёз воспринял моё предложение. — И не думай даже платить. Ты меня, считай, от смерти спас, жизнь семейную мне наладил. Вот мотор, — он постучал себя кулаком по груди, — теперь не барахлит, супруга за здоровьем следит, за мной глаз да глаз. А ты деньги предлагаешь… не по-человечески это.
— Да неудобно как-то, — сказал я.
— Неудобно, Максим, в почтовый ящик ссать, — ухмыльнулся оружейник. — А это — мелочи. Сказал же, не возьму я с тебя денег.
Он поднялся и пошёл в комнату. Я слышал, как он там что-то двигал, кряхтел, потом вышел обратно, таща в руках длинный, замотанный в тряпицу предмет. Осторожно развернул.
Передо мной оказалось старое охотничье ружьё, «ИЖ» двенадцатого калибра, с двумя стволами, покрытыми местами ржавчиной. Приклад потёртый, где-то побитый, шейка ложи перемотана изолентой. Такое оружие, конечно, не годилось на настоящую охоту, но охота охоте рознь… мне вполне подойдет.
— На, держи. — он протянул мне оружие.
— Спасибо, Михалыч, — поблагодарил я, принимая его из рук старый ИЖ. — Ты это… никому только ни слова, лады? Сам понимаешь — время нынче такое.
— Понимаю, — кивнул он серьёзно. — Ты только себя побереги, а ружьё — оно и есть ружьё. Хоть кривое, хоть косое, а свою работу сделает.
— Сделает, — кивнул я в ответ и направился к двери, завернув ружье обратно в тряпку. — Будь здоров, Михалыч. И Татьяне привет передавай.
— Обязательно передам, — он проводил меня до калитки и, уже провожая взглядом, добавил негромко и с тревогой в голосе: — Только ты там поаккуратнее, сынок. С хищниками-то шутки плохи.
Я вернулся домой. Вернее, не домой, а на съёмную хату, где раньше мы жили с Машкой.
От неё пока не было никаких вестей. В Сочи, похоже, ей неплохо живётся. Поначалу я всё думал ей позвонить, справиться, как дела. Но потом отмёл эту мысль. Всё равно пока не до неё. И пусть лучше сидит там подальше в неведении и спокойствии, пока я тут разгребаю всю эту грязь. Вернётся, когда всё закончится. Надеюсь, к этому моменту я уже решу все вопросы.
Или кто-то порешит меня. Но нет, этого не допущу.
Замок я сменил уже давно, чтобы обезопасить её. Если вдруг Машка вздумает нагрянуть нежданно-негаданно, без меня в квартиру попасть не сможет. А это сейчас самое главное — безопасность.
Перед тем, как добраться до дома, я завернул в строительный магазин. Там набрал разных вещей, на которые продавец косо поглядывал, но вопросов лишних задавать всё-таки не стал. Взял всё, что нужно было для реализации моей задумки.
Когда подошёл к подъезду, солнце уже садилось, было нежарко и пасмурно. Во дворе, как назло, крутилась какая-то бабка с пуделем. Я замешкался, подождал, пока она уйдёт за угол, а только после нырнул внутрь со свертком, в котором угадывалась разобранная ружбайка. Вошел в квартиру быстро, без лишнего шума, сразу же закрылся на замок.
Свет включать не стал. В полумраке было неуютно, но глаза быстро привыкли. Я спокойно прошёл на кухню, поставил пакеты на стол и сел, выдохнув. Достал из пакета всё, что купил, разложил аккуратно на столешнице. На смартфоне нашёл приложение радио, запустил фоном тихо-тихо, едва слышно, чтобы не было совсем уж гнетущей тишины. Из динамика доносились старые песни «Наутилуса Помпилиуса» из девяностых, и я машинально стал подпевать про себя слова, которые знал будто бы нутром, наизусть с тех времён.
Достал ружьё, что дал Михалыч, и первым делом спилил стволы ножовкой по металлу. Пилилось тяжело, металл визжал и сопротивлялся, но постепенно поддавался, и вскоре у меня в руках уже был самый настоящий обрез. Стволы получились не слишком короткими — сантиметров по тридцать, как раз то, что нужно.
Теперь очередь дошла до латунных гильз, которые вместе с ружьём отдал мне оружейник. Я аккуратно подготовил их, вставил капсюли-воспламенители. Затем пришла пора засыпать порох. Сначала думал отмерять по инструкции, как положено для двенадцатого калибра. Но решил, что дело у меня нестандартное, и увеличил навеску пороха — не чуть, а в полтора раза. Чтобы выстрел вышел не просто громким, а максимально убойным. Пусть даже стрелялку эту разорвёт к чёртовой матери.
Главное — достичь нужного результата. Убить наверняка.
Затем пришла пора нарезать поражающие элементы. Взял кусачки и старые, мелкие, но прочные стальные гвозди. Уселся и тщательно нарезал их на короткие, острые фрагменты. Работа была муторная и долгая, но я никуда не торопился. Аккуратно сложил фрагменты гвоздей в подготовленные гильзы, предварительно затолкал плотнее пыжи и прокладки. Верхний край гильзы поверх картонной прокладки залил расплавленным парафином, чтобы надёжнее держалось. Когда всё было готово, осмотрел полученные патроны. Выглядели они, конечно, грубо, небрежно, но от них пахло смертью, и это было самым важным.
Теперь настала очередь следующего этапа — сборки устройства. Я взял карабинчики и маленькие ролики, которые прикупил в магазине. Тонкий, но крепкий шнур тоже пошёл в дело. Начал мастерить из всего этого конструкцию, долго и тщательно подгоняя каждую деталь. Время тянулось медленно, усталость накатывала постепенно, но я не спешил. Не мог позволить себе ошибиться. Пока я возился с устройством, в телефоне всё так же тихо играло радио, мелькали песни и реклама, на которые я уже давно перестал обращать внимание.