— Какую ещё бабу? — удивлённо переспросила Кобра.
— Ну а где ещё может быть здоровый мужик с боевым опытом? — хмыкнул Морда. — Конечно, у какой-нибудь бабы завис.
Кобра бросила на него недовольный взгляд:
— И вы туда же…
— А что, не прав? — ухмыльнулся полковник. — Ладно, работайте, некогда мне тут с вами. Доложите потом, мне отчитаться надо.
Мордюков развернулся и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Я снова взглянул на фотографии, которые Кобра выложила передо мной. Столяров уверенно держал пистолет в вытянутой левой руке. Я чуть нахмурился, задумавшись:
— Слушай, а он ведь левша…
— Ну и что? — переспросила Оксана.
— Просто Кабан тоже, как я выяснил, был левшой… и тоже здоровый мужик… — произнёс я, глядя на фотографии с нарастающим ощущением странной и пока неясной связи.
Кобра внимательно посмотрела на меня, чуть сузив глаза.
— Странное совпадение, конечно, — проговорила она.
— Слишком странное, чтобы быть случайным, — кивнул я.
Глава 7
— Думаешь, Макс, это серия? — Оксана внимательно посмотрела на меня, чуть наклонив голову.
— Пока рано об этом говорить, — пожал я плечами, задумчиво глядя на фотографии Столярова и Шустова, разложенные на столе. — Если и серия, то какая-то странная получается. Тем более, что по обоим эпизодам — по этому якобы суициду Шустова и по пропаже вояки Столярова — дела-то до сих пор не возбуждены…
В этот момент в дверь коротко постучали, и в кабинет несмело заглянул криминалист Корюшкин:
— Разрешите, Оксана Геннадьевна?
— Заходи, Ваня, — устало кивнула Кобра. — Что у тебя?
Ваня вошёл, опустив глаза, явно смущаясь при Коробовой после своей неудачной донжуанской попытки. Чувствовал он себя не в своей тарелке и старался не встречаться ни с кем взглядом, словно ожидая очередной шутки в свой адрес.
— Я по вчерашней краже пробил пальчики, — негромко начал он. — Есть совпадение по базе. Ранее судимый гражданин.
— Замечательно, Ваня, — сухо отреагировала Кобра, которой сейчас явно было не до обычной кражонки. — Делай официальную справку на моё имя, как положено.
— Конечно, сделаю, просто вы говорили, если что важное будет, сразу докладывать лично, — робко оправдывался криминалист.
— Всё правильно, молодец, что доложил, — чуть мягче ответила Оксана. — Озадачу своих.
Корюшкин аккуратно положил на стол небольшой листок с анкетными данными подозреваемого.
— Слушай, Иван, — сказал я. — А вот ты как эксперт скажи: левша чем отличается от обычного человека?
— Ну, как чем… — Корюшкин слегка оживился, чувствуя теперь себя в своей стихии. — У левшей ведущим является правое полушарие мозга. Это влияет на многое: пространственное восприятие, эмоции, творческие способности, интуицию. Левши часто более восприимчивы, эмоционально чувствительны, обладают повышенной способностью к адаптации в нестандартных ситуациях. Грубо говоря, левши и мыслят иначе, и воспринимают мир по-другому. Есть даже исследования, подтверждающие, что у левшей иногда выше устойчивость к стрессам и способность к творческому мышлению…
— Понятно, — перебил я его.
— А чего спросил-то?
— Да так, просто, — отмахнулся я, а потом вдруг снова посмотрел на Ваню. — Ты, кстати, тоже левша, да?
— Ну да, — гордо вскинул подбородок Корюшкин, словно сказал что-то чрезвычайно важное и значительное.
— Хорошо, Вань, иди, работай дальше, — кивнул я.
Ваня вышел из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь. Я молчал, мысленно возвращаясь к последним словам криминалиста и сопоставляя всё услышанное.
— Ну, что думаешь? — Оксана снова посмотрела на меня вопросительно.
— Поеду ещё раз навещу вдову Кабана, — наконец сказал я. — Надо кое-что уточнить. Был ли Кабан действительно левшой.
Я вспомнил тот вечер, когда мы с Шульгиным противостояли ему и его сотоварищам — кажется, он был в стойке левши. Но в пылу схватки такие мелочи особо не запоминаются. Сейчас надо всё проверить наверняка.
— Да, съезди, — одобрительно кивнула Оксана. — А я пока набросаю план поисковых мероприятий по Столярову.
— Так это же работа следака, — напомнил я ей.
— Сам знаешь, пока Паук растележится, много воды утечёт, — вздохнула Кобра. — Да и обещала я людям, которые за него просили, помочь быстро разобраться. Давай, иди, как что выяснишь, сразу звони.
Я кивнул, встал и вышел из кабинета.
Я постучал в дверь квартиры Шустовых и прислушался. За дверью тут же послышалось какое-то возмущённое бормотание, тихий смех, затем что-то громко бухнуло и покатилось по полу. Дверь была старая, деревянная, так что слышимость отменная. Судя по всему, вдова Шустова траур не блюла и явно принимала гостей. Мне открывать никто не спешил. Я постучал ещё раз — голоса резко стихли, наступила мышиная тишина, будто там решили притвориться, что на самом деле у них пусто.
— Милиция! То есть полиция! — поправил я сам себя машинально. — Открывайте, я знаю, что вы дома!
Снова забарабанил по двери, уже сильнее.
Раздались торопливые шаги, щёлкнул замок, дверь нехотя приоткрылась. В щель с раздражением и тревогой выглянула всклокоченная женщина средних лет, с лицом, которое жизнь уже потрепала не раз.
— А, это опять вы… — протянула она недовольно, запахивая на себе халат, под которым, кажется, ничего и не было. — Что вам надо снова?
— Нужно поговорить, — решительно произнёс я, шагнув к ней ближе.
— Я занята сейчас очень, может, потом…
— Ничего, подождут ваши дела. Речь идёт о смерти вашего мужа, так что… — и я, не дожидаясь приглашения, вошёл в квартиру, прикрыв за собой дверь.
Женщина что-то возмущённо забормотала, но не слишком громко, а я уже оказался в комнате. На разложенном диване кто-то торопливо укутался в одеяло, явно прячась от моих глаз.
— Я смотрю, вы сильно не горюете, — усмехнулся я, глядя на шевелящееся тельце под одеялом и шикарный огромный букет роз, стоявший на столе.
— Молодой человек, это моё личное дело! Вас не касается! — раздражённо процедила она, смерив меня взглядом.
— Конечно, личное, личное… — я подошёл к дивану и резким движением сдёрнул одеяло.
Под ним обнаружился голый и растерянный Савелий Натанович Мехельсон, который судорожно стал натягивать на себя штаны. Зрелище, конечно, неприятное, но за годы службы я и не такое видел.
— Какие люди в Голливуде! Савелий Натанович, собственной персоной! Музу свою пришли кормить новыми впечатлениями?
— Максим Сергеевич! — голос поэта дрогнул от неловкости. — Я просто навестить решил, узнать, как дела у человека…
— Сава, что ты перед ним оправдываешься? — вставила вдова с некоторым вызовом. — Какое его дело?
— Да, Сава, к кому ещё поэту ходить, если не к вдове? — я насмешливо кивнул на роскошный букет. — Ты как-то не ревнуешь, а букет-то вон какой шикарный ей кто-то подарил.
— Так это он и подарил, — тут же сдала поэта вдова.
— Ах, вот оно как! — нарочито удивлённо произнёс я, разглядывая Савелия Натановича. — Интересно получается. Ты, значит, устроился неплохо: не работаешь нигде, а деньги водятся — на выпивку дорогую, телефон новый, цветы роскошные. Что за крипта такая? — ввернул я современное словечко. — Может, поделишься?
— Я же поэт, популярный поэт, — с достоинством выдал Савелий Натанович.
— Не свисти мне, Сава. Не знаю я ни одного поэта, который бы на стихах деньги зарабатывал на такую дольче виту. Тем более, в Новознаменске. Ну да ладно, я не за этим пришёл. У меня вопрос есть, — я повернулся к женщине. — Ваш супруг был левшой?
Она слегка удивилась:
— Ну, был левшой. А что, какая разница?
— Никакой, — отмахнулся я, мысленно отметив деталь. — Всё, это я и хотел уточнить.
В это время Савелий Натанович дрожащими пальцами вытащил сигареты и закурил. Я повернулся к нему:
— Сава, угостишь?
— Вы же не курите, вроде?..
— Сигу зажал?
Он молча протянул пачку.
— Пойдём-ка на балкон, вместе покурим, поболтаем. В квартире дымить не будем.
— Хорошо, пойдёмте, — нехотя согласился поэт.
Он явно нервничал, руки слегка подрагивали, взгляд бегал, выдавая напряжение.
Мы вышли на балкон. Я тщательно задернул шторы, плотно прикрыл дверь и повернулся к поэту лицом.
— Ну, рассказывай, Савва.
— Что рассказывать, Максим Сергеевич?
— Ты Кабана убил? — шибанул я вопросом, внимательно глядя ему в глаза.
— Нет, нет, я никого не убивал! Он сам с моста прыгнул! Я и не знал даже, что он пропал!
— А я и не говорил тебе, что он пропал, — я прищурился. — Ты сам это сейчас сказал. Значит, сначала пропал, потом объявился на мосту — и сразу сиганул вниз?
— Я… я не знаю, я ничего не слышал, весь город же говорит… Сумасшедший прыгнул…
— Что-то ты недоговариваешь, Савелий Натанович.
— Я клянусь своими рукописями, музой своей, я никогда не врал…
Договорить он не успел — я резко схватил его за грудки, одним движением перевесил через балконные перила. Свесил поглубже, схватив за ноги. Он заорал, вцепившись пальцами в железные прутья, повиснув вниз головой.
— Максим Сергеевич! Что вы делаете? Отпустите, я прошу! — визжал он, пытаясь удержаться.
— Сыграем в детектор лжи, Сава. Если врёшь, я буду разжимать по одному твоему пальцу. Ты причастен к смерти Кабана?
— Нет, отпустите! — заорал он в панике.
Я разжал один палец, тело поэта опасно дёрнулось вниз.
— Ты причастен к его исчезновению?
— Нет! — закричал он.
Я убрал ещё один палец, и он чуть не сорвался. Но я его удержал.
— Ну, жаль, что ты не можешь помочь, значит, не нужен больше. Прощай, поэт, — равнодушно проговорил я, делая вид, что сейчас скину его вниз головой на встречу с асфальтом.
— Нет, нет, я скажу! Это я таблетку ему подсыпал, но я не хотел, меня заставили! Меня обманули! У меня боязнь высоты! Отпустите, умоляю, отпустите, всё расскажу!
Я подтянул его обратно и бросил на балкон.