Не успел я и рта раскрыть, как отреагировала Оксана, как обычно, «включив Кобру» — фирменный прищур и холод в голосе:
— Так точно, — отрапортовала она. — Максим Сергеевич только убийством и занимается.
Но в действительности я параллельно копал и суицид Кабана, и исчезновение Столярова. Инкассатор-ветеран будто сквозь землю провалился. Мы уже все поняли, что не найдется. А если и объявиться, то только в виде трупа.
После общей планерки мы с Оксаной ушли к ней. В кабинете запахло свежемолотой арабикой. У нас — свой утренний ритуал. Каждое утро мы пили кофе в ее кабинете и обсуждали рабочие планы.
— Потерпевшая Кухаркина, как ты и думал, без криминального прошлого, проверили родных и близких, все в шоке… ничего сказать не могут, — начала она, ставя передо мной кружку. — И, кстати, пришли результаты судебно-медицинской экспертизы. Скляр подтвердила — травматическое удаление головы прижизненно.
Я поглубже вдохнул горечь кофе. Такое ощущение, что Оксанин кофе одним запахом проникал сразу в мозг и там бодрил нейроны.
— То есть она ещё дышала, когда…
Оксана кивнула:
— И вот что странно — следы на груди жертвы напоминают когти.
— У человека нет когтей, — покачал я головой, потирая затылок.
Что же это за оборотень?
Она сунула мне копию заключения и ткнула пальцем:
— Вот тут глянь.
Я стал читать:
«На груди слева и справа в верхней трети имеются группы параллельных бороздок шириной до 4 мм; края раневого канала ровные, без выраженных дефектов ткани. Морфологически картина соответствует воздействию когтей зверя или ногтей человека. Учитывая показатели прочности кератиновых образований человека, ногти человека, вероятно, не способны сформировать данные повреждения; окончательная верификация происхождения травмы требует экспериментального моделирования на биотканях в ходе проведения дополнительных исследований. Наличие обильной геморрагической инфильтрации по краям раны подтверждает прижизненное нанесение повреждения.»
— Ни хрена не понял, — я озадаченно почесал макушку.
— Ну… В общем, я переговорила с этой медичкой, Анфисой Вадимовной, она пояснила по-русски — похоже на когти, но запросто могли быть и ногти человека. Только очень и очень крепкие.
— Значит, кто-то отрастил себе «маникюр» до размеров стамески, — хмыкнул я. — Или накладные?
— Чего?
— А что? Прилепили себе, крепкие.
— Квадроберы, думаешь? — спросила Оксана.
— Кто? — удивился я. — Ква… кто? Какие боберы?
— Ну, люди такие сейчас есть, они под животных косят, на четвереньках бегают. Могут гавкать даже. Ты что, не знал?
— Ха! От армии косят? — уточнил я. — Их можно забирать тогда в погранвойска, там собачки нужны.
— Нет, мировоззрение, видите ли, у них такое. Самовосприятие, мать их. Все ничего, пусть себе по улицам бегают, но главное, чтобы они на самокаты не пересели.
— И что, реально на четырех конечностях бегают?
— Еще тебя обгонят, — хихикнула Кобра. — Там даже гимнастика есть у них специальная, упражнения, говорят, можно за месяц научиться на четырех костях скакать, как борзая.
— Ха! Человечеству потребовалось несколько тысяч лет, чтобы научиться ходить на двух ногах, а этим достаточно месяца, чтобы повернуть всё вспять. Куда катится мир…
Мы рассмеялись.
Еще пошутили о зверолюдях и решили, что наш подозреваемый — всё-таки не совсем человек. Решили его пока называть «Оборотень». Так, между нами.
— Что вообще потерпевшая там делала, в лесополосе? Выяснили? — спросила Оксана, глядя на фото с места происшествия. — Не приволок же её туда этот… Оборотень.
— Не приволок, — подтвердил я. — Я выяснил, что она работала за городом, на заправке. И после смены часто ходила домой пешком. Жила она неподалёку, но путь лежал через лес. Там её и настигла смерть.
Типичная беда девяностых — короткий путь иногда оборачивается самым длинным, вечностью. Но сейчас другое-то время, но гражданку Кухаркину это не спасло. Однако тут и девяностые, кажется, отдыхают — с подобными убийствами за все свои две жизни я не встречался.
В коридоре, где были кабинеты оперов, кто-то гулко хлопнул дверью, послышался чей-то мат, ругались на неисправный принтер. Я отложил снимки и заключение в сторону.
— Слушай, — сказал я после паузы. — А ты не знаешь, что можно подарить Корюшкину?
— Подарить? — удивленно уставилась на меня Кобра. — У него сегодня день рождения?
— Угу.
— Не знала. Поздравлю. И, пожалуй, сегодня даже не буду его ругать, — сказала она с полуулыбкой. — А ты что, приглашён на днюху? Вы что, прям такие друзья с ним?
— Сам не ожидал. Ага, не знал, что мы с ним такие кореша. Видимо, у него вообще друзей настоящих нет. Так что теперь придётся топать в ресторан и выполнять роль друга.
— Уф… Сто лет в ресторане не была, — вздохнула Кобра и отвела взгляд в сторону, как будто вспомнила что-то из совсем другой жизни. — Везёт тебе. Погуляй там и за меня. Только завтра на работу, как штык.
— Как это «сто лет не была»? Что, тебя никто не приглашает? — спросил я, хотя ответ и сам напрашивался.
— А то ты не знаешь, — Кобра прищурилась и постучала пальцем по краю чашки. — Это у тебя вон… куча… А у меня Соколов был… да сплыл. Вернее, я его сама «сплавила». Опять же звонил, ныл насчет «Нивы». Достал уже, натурально… Что за мужики пошли?
Но про Соколова и ему подобных говорить нам вовсе не хотелось.
— Ну так пошли со мной.
— Куда? — не поняла Оксана.
— В ресторан, куда же ещё.
— Вот ещё, — скривилась она. — Меня не приглашали.
— Ну, как — не приглашали. Ваня сказал, чтоб я взял с собой девушку. Вот и беру. Пошли.
— Ну, у тебя же есть кого брать, — хмыкнула она колко. — Вот и бери свою эту… рыжую…
Она сглотнула последнее слово, казалось, не договорила чуток, словно так и хотела сказать: «рыжую сучку».
— А может, я хочу с начальницей сходить. — хитро улыбнулся я. — Так сказать, укрепить вертикаль.
— С чего это вдруг? Тренируй свою вертикаль с рыжей.
— Не ломайся, Оксана Геннадьевна. Пошли. В шесть часов, ресторан на набережной. Уйдешь с работы пораньше.
— Ты меня еще и с работы отпускаешь, Яровой! — хорохорилась Оксана. — А ты ничего не перепутал? Вообще-то я здесь начальник отдела уголовного розыска.
— Чтобы была, как штык. Ресторан «Парусник», — вспомнил я название заведения.
— Да ну тебя! Никуда я не пойду! — продолжала упираться Оксана.
— Ну и платьишко надень, — бросил я, пропустив ее слова мимо ушей и поднимаясь с дивана. — Я тебя в платье ещё ни разу не видел.
— Ты что, глухой? Сказала же — никуда не пойду!
— Вот Корюшкин удивится, — усмехнулся я себе под нос и вышел.
Ресторан «Парусник» знавал лучшие и худшие свои времена. Построенный ещё в эпоху развитого социализма, он пережил смену эпох, владельцев и фасадов, но так и остался «Парусником». Снаружи здание выглядело непритязательно — что-то среднее между морским клубом и домом культуры, но внутри всё давно было приведено к общему стандарту ресторанов с давней историей: панели под дерево, приглушённый свет, зелёные растения в углах, блики от матовых люстр на лакированных столах с насечкой. Довольно уютно, но уже не совсем модно.
Со сцены в углу негромко лилась музыка — саксофон, живьём. Музыканты старались играть так, чтобы не мешать разговорам. Народу было прилично: несколько корпоративных застолий, влюбленные парочки, то ли бизнесмены, то ли инфоцыгане в пиджаках. С ходу и не разберешься, одеваются они одинаково напыщенно.
Место, несмотря на усталый интерьер, пользовалось спросом. Наверное, потому, что здесь всё было стабильно: кухня, сервис и цены.
Я вошел, снял ветровку, у меня ее перехватила гардеробщица. Администратору назвал фамилию именинника:
— На Корюшкина столик.
Улыбчивая девушка с профессионально-пластмассовым взглядом привычно кивнула, сделала пометку в журнале и повела меня сквозь зал.
На ходу я отметил: не зря на обеде заскочил в магазин обновить гардеробчик. Новый пиджак — пусть и слишком модный, приталенный и чуть пижонский, весь в пятнах, — рубашка однотонная, джинсы светились ярким индиго, а на ногах кроссовки из натуральной кожи. Эх… Пиджак и кроссовки, ну кто так одевается? Современность, блин… Хотел туфли купить, но продавец заверила, что только кроссовки или кеды. Согласился на кроссовки. В кедах я только в футбол играю. Вернее, играл. Давно…
Максимкина одежда мне уже не налезала: плечи расперло, руки налились тяжестью, появилась сила. Пришлось прикупить новой одежонки, и сейчас она сидела на мне удобно, как вторая кожа.
Официантка провела меня к столику в дальнем углу. Там уже сидели сияющий от счастья Корюшкин и, что было интересней, весьма нарядная Ирка. В аккуратном платьице, с золотой цепочкой на шее, незамысловатой, но изящной укладкой и макияжем — я её такой и не видел раньше. Она приподнялась, увидев меня, на лице скользнуло удивление, будто не ожидала встречи. Видимо, Ваня не предупредил, что они будут не одни.
— Привет, — засияла она. — А ты тоже к Ване на день рождения?
— Нет, я мимо шёл. Решил зайти и поздравить именинника, — усмехнулся я и протянул Ване конверт. — С днём рождения, друг. Лучший подарок, как говорится, сделан своими руками. Заработан. Вот. Купи жене сапоги.
— Чего?
— Шутка же! — хлопнул я его по плечу. — С днюхой, брат.
Корюшкин покраснел, как пионер перед доской. Приоткрыл конверт, еще больше покраснел. Сунул конверт под салфетку, но улыбка была до ушей. Видимо, не часто он получал подарки. Ирка же всё ещё смотрела на меня с той полузагадочной улыбкой, как будто не могла определиться — обрадоваться или напрячься.
— А мы что, — сказала она, игриво щёлкнув языком, — втроем будем?
Ответить я не успел. За спиной послышался лёгкий цокоток каблучков, и знакомый голос весело произнес: «Всем привет!».
К столу подошла Кобра.
На ней было удивительное чёрное платье. Облегающее, подчёркивающее талию, бёдра, грудь. Длина — чуть ниже колена. С вырезом на груди на грани дозволенного. Волосы собраны в высокий хвост, серьги — длинные, серебряные, взгляд — сверкающий, тоже серебрянный. Как раз музыканты листали ноты, и на какое-то время в зале повисла тишина, мужики с соседних столиков чуть не свернули головы вместе с шеями.