С.Н. КАРАМЗИНА
13/25 апреля 1837 г. Петербург
‹…› На днях Жуковский читал нам роман Пушкина, восхитительный: «Ибрагим, царский Арап». Этот негр так обворожителен, что ничуть не удивляешься страсти, внушенной им к себе даме двора регента; многие черты характера и даже его наружности скалькированы с самого Пушкина. Перо останавливается на самом интересном месте. Боже мой, как жаль, какая потеря, какое всё оживающее горе! ‹…›
С.Н. КАРАМЗИНА
5(17) июня 1837 г. Царское Село
‹…› На днях я получила письмо от Александрины Гончаровой и Натали Пушкиной. Эта последняя пишет: «Вы хотите иметь от меня несколько дружеских слов для Андрея: сердце мое слишком живо ощущает дружеские чувства, которые он всегда к нам питал, чтобы отказать вам в этом; передайте ему сердечный привет и пожелание совершенно восстановить свое здоровье!» В своем письме я писала ей об одном романе Пушкина «Ибрагим», который нам читал Жуковский и о котором я, кажется, тебе в свое время тоже говорила, потому что была им очень растрогана, и она мне ответила: «Я его не читала и никогда не слышала от мужа о романе „Ибрагим“; возможно, впрочем, что я его знаю под другим названием. Я выписала сюда все его сочинения, я пыталась их читать, но у меня не хватило мужества: слишком сильно и мучительно они волнуют, читать его – всё равно что слышать его голос, а это так тяжело!» ‹…›
Е.А. КАРАМЗИНА
24 июня (6 июля) 1837 г. Царское Село
‹…› Я хотела переслать тебе «Современник», но князь Петр В‹яземский› сказал мне, что он отослал его еще в листах госпоже Смирновой, и я полагаю, что она тебе даст его. Скажи мне, получил ли ты от графини Паниной посылку с чаем, которую я просила ее передать тебе, и дошла ли она до тебя в хорошем состоянии и, главное, с хорошим запахом. «Чем богата, тем и рада». Что же иное посылать тебе отсюда, как не чай или деньги; я их и посылаю столько, сколько могу.
С.Н. КАРАМЗИНА
15-16(27–28) июля 1837 г. Царское Село
‹…› Твое мирное свидание с Дантесом меня совершенно удовлетворило: я его немного опасалась. Передай Сашеньке Смирновой, что я ее целую и нежно люблю: так ли уж ложно думать, что ты в нее немного влюблен? На днях я получила письмо от Натали Пушкиной, она просит передать тебе привет. Она кажется очень печальной и подавленной и говорит, что единственное утешение, которое ей осталось в жизни, это заниматься детьми. ‹…›
С.Н. КАРАМЗИНА
22 июля (3 августа) 1837 г. Царское Село
Твое письмо из Бадена очень забавно, если и не поэтично, мой дорогой Андрей Как ты увлекаешься светскими удовольствиями и как ты танцуешь! Я этому очень рада. ‹…› То, что ты рассказываешь нам о Дантесе (как он дирижировал мазуркой и котильоном), заставило нас содрогнуться и всех в один голос сказать: «Бедный, бедный Пушкин! Не глупо ли было жертвовать своей прекрасной жизнью! И для чего!»
Об авторах этой переписки
Екатерина Андреевна Карамзина (1780–1850) – побочная дочь князя Андрея Ивановича Вяземского, единокровная сестра поэта и друга Пушкина П.А. Вяземского, до замужества носила фамилию Колыванова по месту рождения в Ревеле (Колывань). В 1804 году стала второй женой овдовевшего Николая Михайловича Карамзина и имела от него пятерых детей: Екатерину (1806–1867), Андрея (1814–1854), Александра (1815–1888), Владимира (1819–1879) и Елизавету (1821–1896). Екатерина в 1828 году вышла замуж за князя Петра Ивановича Мещерского.
Екатерина Андреевна Карамзина – одна из самых выдающихся женщин Петербургского общества того времени. Была хорошо образована, живо интересовалась вопросами литературы и истории, европейской политики. Пушкин познакомился с Екатериной Андреевной летом 1816 года в Царском Селе, куда на лето приезжали Карамзины, и проводил у них свое свободное время свое все лето. В это время Екатерина Андреевна стала предметом юношеской влюбленности поэта. Глубокое уважение к ней поэт сохранил на протяжении всей своей жизни и в серьезные, кризисные моменты всегда вспоминал о ней. В 1830 году, собираясь жениться, он писал Вяземскому: «Сказывал ты Катерине Андр‹еевне› о моей помолвке. Я уверен в ее участии – но передай мне ее слова – они нужны моему сердцу, и-теперь не совсем счастливому». В свою очередь Екатерина Андреевна всегда сохраняла теплое отношение к поэту.
Авторитет имени Карамзина сыграл роль в сохранении литературного салона, который процветал при его жизни. Несомненная заслуга в этом принадлежала жене и старшей дочери от первого брака Софье Николаевне (1802–1856). Софья Николаевна отличалась умом, начитанностью и остроумием. О ее незаурядности свидетельствует дружба с Лермонтовым, вошедшим в салон Карамзиных уже после смерти Пушкина. В середине 1830-х годов в семейно-светский круг Карамзиных вошли два старших брата Андрей и Александр Николаевичи. В 1833 году они оба окончили Дерптский Университет по кафедре дипломатики и поступили в гвардейскую конную артиллерию. Александр был литературно одаренным человеком. Во второй половине 1830-х годов он стал пытаться войти в большую литературу, печатался в посмертном пушкинском «Современнике» и «Отечественных записках». В 1839 году была напечатана его поэма «Борис Улин», написанная под явным влиянием «Евгения Онегина», с лирическими отступлениями, обращениями к читателю и участием автора в судьбе героев. Поэма вызвала резкую критику Белинского, которая, по-видимому, повлияла на писательскую судьбу Александра Карамзина. Прослужив недолго в военной службе, он вышел в отставку и поселился в деревне. Биограф справедливо пишет, что «прапорщик Александр Карамзин – скептик и отрицатель, критически относящийся к военной службе и к светскому обществу, может быть назван человеком лермонтовского поколения, одним из тех, кто дал Лермонтову материал для создания образа Печорина и для горьких, трагических размышлений в „Думе“, из тех, кто сформировался десятилетие спустя поражения декабристов, в душной и неподвижной атмосфере 30-х годов». Старший из братьев также недолго служил в армии. В 1835 году он серьезно заболел и был под угрозой чахотки. Весной 1836 года он взял длительный отпуск и 22 или 23 мая отправился в путешествие, объездил Германию, Швейцарию, Францию, Италию и лишь в середине октября 1837 года вернулся в Россию. Ко времени его путешествия и относится обширная переписка с родными.
Жена и старшие дети Н.М. Карамзина заботливо берегли связи со старыми друзьями историографа (В.А. Жуковским, П.А. Вяземским, А.И. Тургеневым, М.Ю. Виельгорским). На вечерах у Карамзиных постоянно бывают Н.М. и А.О. Смирновы, начинающий писатель В.А. Соллогуб. Сюда с удовольствием заезжают люди большого света – признанная красавица А.К. Шернваль (с осени 1836 года – жена известного богача Демидова, а потом, после смерти Демидова, жена Андрея Карамзина), семья государственного канцлера В.П. Кочубея, молодой дипломат И.С. Мальцев и многие другие. По словам будущего славянофила А.И. Кошелева, «в доме Е.А. Карамзиной собирались литераторы и умные люди разных направлений ‹…› Вечера начинались в 10 и длились до 1 и 2 часов ночи; разговор редко умолкал ‹…› Эти вечера были единственные в Петербурге, где не играли в карты и где говорили по русски» (Кошелев А.И. Записки. Берлин, 1884, с. 30). После возвращения из ссылки, Пушкин (сперва один, потом с женой и свояченицами Екатериной и Александрой Николаевнами Гончаровыми) был постоянным посетителем салона Карамзиных и близким другом дома. Там же постоянно бывал по вечерам у Карамзиных и Дантес, сумевший вызвать симпатию у всех молодых членов семьи. На глазах Карамзиных развертывалась трагедия последних месяцев жизни поэта. Особенно подробно пишет брату Андрею о назревавшем конфликте между поэтом и Дантесом Софья Николаевна. Однако ее наблюдательность и ум не были очень глубокими. Начиная с осени 1836 года ее письма дают последовательную, хотя и неполную и одностороннюю, хронику развития отношений между Пушкиным и его женой и Дантесом. Но именно эти письма показывают, что, постоянно встречаясь с Пушкиным и Дантесом и имея возможность следить почти изо дня в день за развитием трагической ситуации, она долго не могла правильно оценить положение. В письмах она изображает драму поэта как обычный в свете «треугольник», причем связанная с ней тревога поэта и его поведение кажутся ей неоправданными и смешными. После предложения Дантеса Е.Н. Гончаровой ее сочувствие всецело на стороне Дантеса и только смерть Пушкина заставила ее глубже взглянуть на события и пересмотреть свое отношение к ним. Из всех детей Карамзиных самым последовательным и непримиримым обличителем Дантеса и всех, кто стал на сторону убийцы поэта, был Александр. От него получал брат и сведения о роли Екатерины Гончаровой в конфликте Пушкина и Дантеса, и справедливо резкие оценки убийцы Пушкина, и настойчивый совет не подавать ему руки при встрече. Далекая от светских сплетен Екатерина Андреевна мало пишет о драматической ситуации, которую так подробно смакует ее падчерица, ей они, как она признается, «противны», а письмо ее о смерти Пушкина наполнено глубокой серьезной болью за человека, которого она знала с юношеских лет и сознанием его бессмертия как поэта.
Письма членов семьи Карамзиных к Андрею Николаевичу Карамзину, писанные во время его заграничного путешествия, были найдены в Нижнем Тагиле накануне Великой Отечественной войны. Они поступили в нижнетагильский краеведческий музей, но только в 1954 году библиотекарь музея Е.В. Боташев поместил о них статью в № 72 газеты «Тагильский рабочий». Затем сообщение о письмах появились в «Комсомольской правде» (1954, 25 апреля, № 98). Большие отрывки из писем были напечатаны в «Новом мире» (Андроников Ираклий. Тагильская находка. Из писем Карамзиных. Публикация Н. Боташева. Пояснительный текст И. Андроникова – Новый мир, 1956, № 1, с. 153–209). Полностью письма напечатаны в кн.: Пушкин в письмах Карамзиных 1836–1837 годов. М.; Л., 1960. В настоящую подборку включены отрывки из писем с упоминанием о Пушкине и его семье. Почти все письма писались на французском языке. Мы приводим их в русских переводах. Они раскрывают если не подоплеку, то, в значительной степени, общественный резонанс, вызванный обстоятельствами, предшествовавшими дуэли Пушкина. И, конечно, интересен отклик Карамзиных на трагическую гибель Александра Сергеевича Пушкина. Впрочем, как и каждый отклик столь осведомленных и искушенных людей, письма Карамзиных интересны не только очевидной сутью, но и тайными подтекстами.