Таким образом, письмо Вяземского превратилось в нечто подобное рукописной листовке, оно размножалось кем угодно без всякого разбора… Но сам-то Булгаков, лицемерно высказывая доверие показаниям Вяземского, в то же время прекрасно понимал их цель и им, конечно, не доверял. Об этом он откровенно писал своей дочери: «Заметны те огромные усилия, которые он (Вяземский. – Б. М.) делает, чтобы реабилитировать своего друга в моем сознании. Это делает ему честь, но я всегда отличу Пушкина от Вяземского». Не доверял и отец Пушкина, Сергей Львович, письмам Вяземского и Жуковского о кончине своего сына: «Письма, написанные его друзьями некоторым особам сюда, признаюсь вам, меня не поддержали, – утверждал он. – Все это лишь газетные статьи, и сразу заметно, что писали они в намерении быть прочитанными публикой; к тому же они никогда не упускают закончить следующими словами: дайте это прочитать, кому найдете уместным. Письмо на 8 страницах, которое я последним получил от Жуковского, написано в том же духе». Очень выразительно определил один из приятелей Пушкина Н. Кривцов версию, созданную Вяземские и Жуковским: Он назвал ее «булгаковским блюдом» и откровенно высказал свое мнение Вяземскому.
Да, невероятно тяжело было в то время Жуковскому, Вяземскому, А. Тургеневу: отчаяние, вызванное трагической потерей любимого друга; тревожные думы о семье умершего; возмущение действиями жандармерии. Сложнейшая психологическая коллизия! Нет сомнения, что особенно тяжело было Александру Тургеневу. Ему выпала горестная судьба и одновременно исполнение долга – сопровождать гроб Пушкина. Но вместе с тем это было сделано по личному поручению Николая I. В дневнике Тургенева 16 февраля есть запись, в которой он с явным удовлетворением зафиксировал милостивое отношение к нему царя, отметив даже такую деталь: царь взял его руку, «пожал ее крепко. Все слышали, все видели…» Что чувствовал друг Пушкина при этих знаках царственного внимания?..
Между тем версия, которую распространяли Жуковский и Вяземский, оказала отрицательное влияние на отношение современников к Пушкину.
Декабрист Горбачевский писал в своих записках: «Действительно, не следовало доверять Пушкину. Он сам сказал: „Я был бы весь его“. Что это, – слова народного поэта?» Другой декабрист – Александр Бестужев – по этому же поводу спрашивал брата Павла: «Отчего Пушкин худо умер?» Это мне пишут люди с понятием.
Еще до сих пор порой всплывает версия, созданная людьми, которые действительно были его друзьями, которые были потрясены его смертью, но тем не менее сочинили эту легенду. Для того чтобы полнее прояснить ее возникновение, надо взглянуть на нее не только психологически. Друзья хотели, чтобы Николай I после смерти Пушкина материально обеспечил его семью. Ведь положение Пушкина в последнее время было настолько тяжелым, что он был вынужден заложить вещи. Забота друзей о семье – фактор важный. Но объяснять сочинение легенды о «раскаянии» Пушкина только этим нельзя.
Все-таки их собственные взгляды, особенно в 30-е годы, весьма отличались от взглядов и позиции Пушкина. Действовала и обстановка, когда царь и Бенкендорф недвусмысленно намекали, что вызванному смертью поэта общественному возмущению способствовали Жуковский и Вяземский.
Среди мотивов, двигавших их стремлением «реабилитировать» поэта в глазах правительства, был, вероятно, и еще один – желание обеспечить возможность посмертного издания его сочинений (оно вышло, хотя и с грубейшими искажениями, которые были частично вызваны тем, что фактический редактор этого издания – Жуковский приспосабливал тексты к цензурным условиям и соответственно «исправлял» их).
Теперь – о некоторых подробностях дуэли и вопросах, которые часто задают читатели в связи с высказанными в печати гипотезами.
В литературе не раз возникали недоумения, почему Дантес оказался раненным так легко. В самом деле, здесь есть неясности. Дантес объяснял свое спасение тем, что пуля, ранив руку, ударилась о пуговицу и отскочила. Он же уверял, что она продавила два ребра и причинила контузию. В рапорте штаб-лекаря Стефановича констатируется, что наружных следов контузии незаметно. По этому поводу до сих пор бытуют разные версии и догадки.
Еще в 1938 году в журнале «Сибирские огни» была напечатана статья инженера М. Комара под названием «Почему пуля Пушкина не убила Дантеса». Здесь доказывалось, что пуля, выпущенная на расстоянии десяти – одиннадцати шагов и пробившая мягкую часть руки Дантеса, должна была нанести большие повреждения. Комар утверждает, что Дантес мог спастись «только благодаря тому, что он вышел на дуэль в панцире, надетом под мундир в виде корсета». Эта гипотеза популяризируется. О ней писал Иван Рахилло в «Рассказе об одной загадке», напечатанном в 1959 году в журнале «Москва», а затем включенном (с небольшими сокращениями и изменениями) в его же книгу «Московские встречи».
И. Рахилло рассказывает историю догадки о наличии у Дантеса защитного приспособления, которая возникла у В.В. Вересаева под влиянием встречи в Доме творчества писателей в Малеевке с неким «архангельским гостем» (фамилия не указана). Этот неизвестный гражданин «…случайно наткнулся на запись не то в домовой книге, не то в книге для приезжающих – на имя (в статье опять-таки не указанное. – Б.М.) некоего человека, приехавшего от Геккерна и поселившегося на улице, где жили оружейники». По словам Рахилло, на Вересаева произвело большое впечатление также письмо, полученное им с Урала от какого-то инженера (фамилия снова не названа, это был инженер Комар, упомянутый мною выше). В этом письме Вересаеву инженер рассказал, что он «…сходил в музей и достал там пистолет пушкинских времен», и приводит описание своего эксперимента: «Устроив манекен и надев на него старый френч с металлической пуговицей, я зарядил пистолет круглой пулей и с десяти шагов, как это было на дуэли у Пушкина, выстрелил в пуговицу… пуля не только не отлетела от пуговицы, а вместе с этой самой пуговицей насквозь прошла через манекен».
Через двадцать пять лет после появления статьи М. Комара и через четыре года после обнародования рассказа Рахилло, в журнале «Нева» (1963, № 2) появилась заметка В. Сафронова «Поединок или убийство», в которой с некоторыми изменениями и дополнениями утверждается версия, изложенная Комаром и Рахилло. По мнению Сафронова, Дантес обезопасил себя, надев металлический предмет или специальное защитное приспособление.
Таковы источники этой версии, которая за последнее время получила значительное распространение в писаниях некоторых литераторов, как установленный факт (хотя в «Неве» заметка Сафронова была напечатана в отделе «Трибуна читателя», то есть в дискуссионном порядке), в популярных книгах, в лекция, даже в школах, причем «защитное приспособление» превратилось уже не только в «панцирь», «пуленепроницаемый жилет», кирасу, «но даже в кольчугу». Вместе с тем эта версия, как бездоказательная, вызывала и возражения пушкинистов и криминалистов. Ее отвергли на Всесоюзных пушкинских конференциях (а на XVI Всесоюзной пушкинской конференции в резолюции была даже отмечена необходимость критики всякого рода бездоказательных гипотез и их распространение, приобретающего сенсационный характер). При этом указывалось, что такого рода гипотезы, не основанные на достоверных материалах, даже вредны, так как подменяют глубокую политическую трактовку гибели Пушкина, принятую советской наукой, детективно-сенсационной, отвлекая внимание от коренных вопросов пушкинской биографии.
Но раз гипотеза получила распространение, возникла необходимость ее проверки. Для этого компетентности пушкинистов недостаточно. Ведь здесь прежде всего решает сторона техническая, связанная с исследованием технических обстоятельств дуэли, требующих экспертизы специалистов по истории оружия. Эти специалисты и могут сказать действительно авторитетное слово. Если версия с панцирем не подтвердится, вина Дантеса, убийцы Пушкина, конечно, нисколько не уменьшится. Речь отнюдь не идет при этом и о пересмотре морального облика Дантеса: в любом случае подлость его была и остается вне сомнений. Речь идет лишь о непременном в любой науке требовании доказательств. Поэтому, прежде чем пропагандировать так широко версию в печати, следовало бы ее научно обосновать.
По словам Рахилло, незнакомец в Малеевском доме творчества писателей утверждал, что видел в Архангельске в какой-то казенной книге запись о прибытии туда посланца Геккерна. Отсюда заключение: Геккерн послал в Архангельск человека для того, чтобы купить панцирь. Мною был послан запрос в Архангельский архив с просьбой поискать какие-либо сведения о пребывании этого человека, но получил официальный ответ, что данных по этому поводу не найдено.
Далее: после того как появилась заметка В. Сафронова в «Неве» и газетное сообщение на ту же тему, 8 октября 1963 года, в Ленинградском ордена Ленина Институте усовершенствования врачей имени С.М. Кирова состоялась научная конференция кафедры судебной медицины. 24 октября 1963 года итоги этой конференции были подведены в следующем решении:
«Анализируя сообщение судебно-медицинского эксперта Ленинградского областного Бюро судебно-медицинской экспертизы В.А. Сафронова и выступления в прениях, следует сделать выводы:
После опубликования в журнале „Нева“ (№ 2, 1963) статьи В.А. Сафронова „Поединок или убийство“ в газетах и журналах появились сообщения о том, что ленинградскими судебными медиками установлены новые обстоятельства дуэли между А.С. Пушкиным и Дантесом, а именно, что на Дантесе во время дуэли были какие-то защитные приспособления. Желая ознакомиться с экспертными данными работы В.А. Сафронова, кафедра попросила его выступить с соответствующим сообщением на конференции, куда, как обычно, были приглашены представители всех судебно-экспертных учреждений Ленинграда, а также ученые-пушкиноведы.
Заседание кафедры констатирует, что доклад В.А. Сафронова не носил характера научного сообщения специалиста – судебного медика. В большей части это было изложение известных биографических данных великого поэта, его трагической гибели, гнусной роли в его смерти проходимца Дантеса. К сожалению, В.А. Сафронов почти ничего не сообщил о своих экспертных исследованиях.