нистерских кабинетов и великосветских салонов.
К концу второго года войны положение внутри страны сильно осложнилось, и Бьюкенен слишком поздно обнаружил, что божественный русский самодержец далеко не всесилен в своей державе. В то время, о котором ведется рассказ, Лондон уже в категорической форме требовал от Бьюкенена выяснить именно это — способен ли русский царь продолжать активную войну. Тревога Лондона была послу понятна, но здесь сам царь твердил ему: война до победного конца!
И тогда Бьюкенен решил выяснить, не говорит ли кому-то, не думает ли царь на самом деле нечто другое? Он начал всестороннюю разведку ближайшего окружения монарха…
Борясь с сильным ветром, толкавшим его в грудь и задиравшим полы великоватой и дыбом сидевшей на нем шинели, генерал-майор Дмитрий Николаевич Дубенский пешком направлялся в петроградский дворец великого князя Николая Михайловича, и он даже представить себе не мог, что сейчас по продуваемому балтийским ветром Петрограду его ведет воля английского посла сэра Джорджа Бьюкенена…
Судьба генерал-майора Дубенского была довольно оригинальной. Долгие годы он числился по генеральному штабу и перед войной стал членом совета главного управления коннозаводства, занимался закупкой лошадей для армии. Мучила его и даже разоряла одна неожиданная причуда — он на собственные деньги издавал газету «Русское чтение», призванную, как он думал, содействовать успокоению русского общества. Газета была чудовищно скучной и серой, однако ее курс был официально одобрен, и Дмит рий Николаевич ежегодно получал пособие на нее от министерства внутренних дел… А когда началась война, на него нежданно-негаданно свалилось назначение на должность историографа при Главной ставке. Он ездит теперь в свитском вагоне царского поезда и пишет отчеты о пребывании царя в действующей армии. Кроме того, он причастен еще и к изданию «Летописи войны»— это нечто вроде семейного альбома его величества. Вращается он в самых верхах, видится с самим императором, но не приобрел почему-то ни светского лоска, ни начальственной фанаберии, а среди высоких особ не приобвыкся и держался робко. И с ним никто особенно не считается — вот и сегодня хамы интенданты не дали ему автомобиля, хотя прекрасно знали, к кому он направляется…
Великий князь принял Дубенского в своем рабочем кабинете. Генерал-майор, потирая озябшие руки, с почтением разглядывал шкафы с книгами.
— Не хотите рюмочку с холода? — ласково предложил князь.
— Премного благодарен, ваше высочество… не пью… печень, — повинился Дубенский.
— Нам, Дмитрий Николаевич, давно следовало встретиться, — сказал князь, садясь за громадный письменный стол, крытый зеленым сукном. — Оба мы занимаемся нашей историей и, наверно, частенько повторяем друг друга.
— Историей, ваше высочество, теперь занимается кто угодно, — огорченно вставил Дубенский, но князь словно не услышал его бестактности и продолжал:
— Откровенно признаюсь, в чем у меня крупный пробел. И вы и я должны собирать и фиксировать высказывания государя по самым различным темам, ибо только это сделает историю содержательной и придаст ей государственный уровень. Согласны с этим?
— Как же! Как же! — Дубенский поспешно выхватил из кармана носовой платок, высморкался и добавил — Непременно, ваше высочество!
Князь невольно отвернулся, когда Дубенский сморкался в мятый клетчатый платок, и, смотря в окно, за которым ветер раскачивал голый тополь, продолжал:
— Я слышу государя главным образом, когда он в кругу нашей семьи, о войне он здесь говорить не любит, наверно, сам хочет от нее отдохнуть. В общем, нам следует наладить обмен высказываниями государя. Не возражаете?
— С превеликим желанием…
— Вы сопровождали государя в его поездке на фронт перед Новым годом? — спросил князь.
— Непременно. И удостоился его похвалы за описание парада на Западном фронте. Очень все было трогательно. — Маленькие зеленоватые глаза Дубенского восторженно заблестели.
— Это то, что напечатано в «Ниве»?
— Частично, ваше высочество. У меня взяты высказывания его величества, поскольку репортеры при этом не были…
— Кроме опубликованных, были какие-нибудь высказывания еще? — строго произнес князь.
— Да целый короб, ваше высочество! — всплеснул руками Дубенский, отчего китель его вспучило горбом на спине и оттопырились погоны.
— Поделитесь же, — не то попросил, не то приказал Николай Михайлович. — Мне в данный момент особенно необходимы высказывания о перспективе войны.
— Сколько угодно, ваше высочество. Но, не зная, зачем зван к вам, я не захватил своих тетрадей, — виновато улыбнулся Дубенский.
— Давайте для начала по памяти. А те, которые мне окажутся нужны, вы потом напишете…
Дубенский задумался, сморщил свое маленькое лицо: действительно, всяких высказываний государя он слышал превеликое множество, но какое может заинтересовать князя?
— Я помогу вам. Не было ли, например, момента, когда государь доверял солдатам или генералам какие-нибудь свои сомнения по поводу завершения кампании?
— Боже упаси, боже упаси, — казалось, Дубенский сейчас поднимет руку и перекрестится.
— Ну почему же? — В бархатном голосе князя послышались нотки нетерпения. — Вполне естественно, что государь, желая услышать мнение своих воинов, мог, хитрости ради, высказать какое-то сомнение. Понимаете, как важно отразить в истории столь доверительное отношение государя к военным людям.
Дубенский снова наморщил лоб, мучительно думая, что сказать. Князь ждал, с трудом подавляя в себе раздражение против недалекого собеседника, к помощи которого он вынужден обращаться.
— Война до победного конца! Только об этом и заявляли его величество. Только об этом, — сказал наконец Дубенский.
— Ну не может быть, чтобы он всюду говорил одну и ту же фразу… — В голосе князя появилась твердость: то, что он услышал от Дубенского, он знал и без него. — Припомните, пожалуйста.
Дубенский смешался и, боязливо глядя на князя, старался изо всех сил вспомнить то, что нужно.
— Разве вот… — начал он нерешительно. — Уже в поезде было… Как раз его величество просмотрели мой отчет, похвалили и вдруг спрашивают у меня: «А не устали вы от всего этого?» Я, конечно, вскочил: «Никак нет, ваше величество». Он глянул на меня с большой серьезностью, и на том разговор и кончился.
— Ну видите? — ободряюще, мягко и тихо сказал князь. — Это же очень существенно — его величество интересуется, не устали ли его люди от войны. Пожалуйста, еще что-нибудь подобное.
Дубенский шумно вдохнул воздух маленьким носом и начал нерешительно:
— Было еще так… Сразу после парада государь разговаривал с командующим генералом Эвертом. Его величество было весьма довольны, как прошел парад. Благодарили генерала. И вдруг спрашивают: «Собираетесь похоронить в снегах и этих славных воинов?» Командующий побледнел. Отвечает: «На все божья воля, ваше величество». Государь заметно осерчал, говорит: «Если мы потеряем и эти силы, то лучше в драку и не лезть…»
— Крайне интересно, Дмитрий Николаевич. Крайне… — задумчиво произнес князь. — Вот это и есть подлинная история.
— Уж как есть, ваше высочество, — согласился Дубенский, не очень понимая князя.
— А прямого высказывания о возможности мира не было? — осторожно спросил князь и пояснил — Ведь для того, чтобы иметь точное мнение по любому вопросу, государь должен все взвешивать и так и этак.
— О возможности замирения, ваше высочество, никаких слов сказано не было, — твердо ответил Дубенский. — Не было такого случая…
— Большое вам спасибо, Дмитрий Николаевич. — сказал князь мягко, решив, что на сегодня хватит. — Ну вот, и давайте договоримся — будем встречаться, и вы будете помогать мне в обогащении истории России.
— Со всей готовностью, ваше высочество!..
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Сэр Джордж Бьюкенсн вел дневник почти каждый день. Он был уверен, что его свидетельство войдет в историю этого времени, и, конечно же, думал о последующей публикации дневников. Однажды он сказал на приеме, что без мемуаров дипломатов история была бы неполной. Он сказал это специально для немецкого посла в Петрограде графа Пурталеса, обронившего перед этим весьма неосторожную фразу о преимущественном праве Германии требовать пересмотра распределения мировых рынков. Пурталес принял этот мяч и ответил, что серьезные люди с осторожностью относятся к учебникам истории и тем более к мемуарам послов… Это было давно, еще до войны.
Бьюкенен не мог предугадать, как бесславно закончится в России миссия посла его величества короля Англии Георга при дворе его императорского величества Николая Второго и что его личная катастрофа станет частью катастрофы русской монархии, в которой он сам сыграет свою немаловажную роль. Явно назревавший кризис русской монархической власти со своей личной судьбой он никак не связывал. Он продолжал судить и рядить Россию, учить ее уму-разуму…
Вот первая запись в его дневнике 1916 года: «…На бессарабском фронте русские, всегда готовые оказать возможную для них поддержку своим союзникам, предприняли наступление с целью оказать некоторую помощь доблестным защитникам Вердена, столь ожесточенно теснимым германцами. Хотя это наступление и сопровождалось некоторым успехом, однако оно не дало определенных успехов ввиду того, что было предпринято без достаточной подготовки, а также вследствие недостатка аэропланов и других военно-технических средств…»
Сколько в этой записи лицемерия! Вначале признание, что русские всегда готовы оказать поддержку своим союзникам и Что наступление на бессарабском фронте — это помощь осажденному немцами французскому городу Вердену. Но так как наступление в общем не удалось, Бьюкенен уточняет — некоторую помощь. И виноватыми в этом Бьюкенен считает только русских. Меж тем наступление, о котором он пишет, только потому и было не подготовлено, что оно началось до срока, так как царь и Главная ставка подверглись ожесточенному нажиму союзников, в том числе и Бьюкенена вкупе с французским послом Палеологом. У русской армии не оказалось аэропланов и других военно-технических средств только потому, что Россия, уже понесшая в войне колоссальные материально-технические потери, не получила вооружения от той самой Англии, которая не только обещала это сделать, но уже получила за это сполна русское золото. Бьюкенен все время старался представить для истории виноватой во всем саму Россию. В данном случае у него не хватило, что ли, чернил написать о том, что в результате этого неудачного русского наступления защитники Вердена все-таки получили решающую передышку, так как немцы сняли оттуда значительные силы и перебросили их на восток…