Худое желтое лицо Бурдукова стало медленно темнеть.
— Я столько для вас сделал, Игнатий Порфирьевич, а вы… — Он запнулся, будто от сильного волнения. — Неужели я заслужил?
— Не пойму, что вы так встревожились? — спросил Манус — Так и так папка эта перестанет существовать, и вы в полной безопасности.
— А мое обязательство?
— Ну это уж, извините, ваша оплошность, — холодно сказал Манус, думая: «Ну что ты, жадная крыса, теперь придумаешь?»
— Ужас… ужас… — забормотал Бурдуков, наморщив лоб, и вдруг спросил — А может, тогда попробовать выкупить мое обязательство?
— Это опять-таки ваша забота, — спокойно ответил Манус.
— Но, потеряв на папке, он может заломить невероятную цену.
— Поторгуйтесь… А потом я и помогу вам, тысяч двадцать — тридцать дам.
— Но как вы получите папку? — быстро спросил Бурдуков, его воспаленные глаза снова метались в темных впадинах.
— Это уже мое дело. Имеющий власть может приказать дать ему это дело… — Манус взглянул на папку — под номером 1707,— он записал номер на своем календаре.
Бурдуков понимал, что «имеющий власть»— это Протопопов, для того он в самом начале и сказал, что Протопопову крышка. А если Протопопов удержится?.. Он, конечно же, потребует папку к себе, но тогда выяснится, что папка у него, Бурдукова, ибо он взял ее под расписку в личной канцелярии министра, сказав, будто есть распоряжение дело это поручить ему.
У Бурдукова взмокла спина, руки, лоб, он выхватил платок…
Зазвонил телефон. Манус неторопливо снял трубку.
— Да. Здравствуйте, Александр Дмитриевич. — Манус подмигнул Бурдукову. — Я час назад пытался с вами соединиться, но ваш секретарь сказал, что вы приказали не соединять ни с кем. Да… Что вы говорите? Значит, это тоже факт. Ах негодяи! Ах негодяи! Понимаю, понимаю… Я приеду к вам. Ну через часок… Хорошо, постараюсь раньше. До встречи.
Манус положил трубку.
— Ну, Николай Федорович, что будем делать?
— Теряю голову, Игнатий Порфирьевич, — тяжело вздохнул Бурдуков, вытирая лицо платком.
— Не голову вы теряете, Николай Федорович, а четверть миллиона в золоте, — с усмешкой сказал Манус, едва скользнув светлыми навыкате глазами по Бурдукову, и, встав из-за стола, направился к двери.
Бурдуков вскочил и бросился за ним.
— Папку захватите, она скоро понадобится, — на ходу обронил Манус.
Они вышли в переднюю.
— Игнатий Порфирьевич… даю вам честное слово, — лепетал Бурдуков, загораживая дорогу Манусу, он даже раскинул костля-вые руки.
— Знаю я теперь цену вашему честному слову. Одевайтесь. Я доставлю вас в министерство.
— Подождите, Игнатий Порфирьевич, — вдруг решительным тоном сказал Бурдуков. — Возвращать папку в министерство опасно. Она должна быть переправлена в охранку, и на это есть срок — три дня… — Манус видел, что сейчас он говорит правду.
— А пропасть к чертовой бабушке эта папка не может? — задорно спросил Манус— Я выписываю вам чек на пятьдесят тысяч. Ладно, по случаю исчезновения Распутина на семьдесят пять…
Бурдуков стоял перед Манусом, смотря на него остановившимися глазами, и побелевшие губы его вздрагивали, точно не решаясь что-то произнести.
— По рукам, Игнатий Порфирьевич, — прошептал он наконец.
— Вернемся, — сказал Манус, первый прошел в кабинет и стал открывать сейф. — Положите сюда, — сказал он, когда толстая стальная дверь со щелкающим звуком отворилась.
Бурдуков нерешительно подошел и, оглядываясь на Мануса, положил папку в сейф.
Манус запер сейф, прошел к столу, выписал чек и бросил его Бурдукову, тот бегло глянул на сумму и спрятал чек в портфель.
— Задумано было неплохо, Николай Федорович, и за это семьдесят пять тысяч не так уж мало. За такие деньги министры сочиняют правительственные решения. Но я объясню, что вам помешало. У вас впереди ума идет подлость, а надо наоборот. Вы в министерство?
— Нет, поеду домой.
— Как хотите. Простите, я тороплюсь…
Покачиваясь на пружинном сиденье автомобиля, укутавшийся в медвежью доху Манус смотрел на заснеженную пустынную улицу, испытывая привычное чувство успокоения после хорошо проведенного дела… Но какова крыса этот Бурдуков!
Автомобиль резко остановился — Мануса чуть не сбросило с сиденья. Вплотную перед машиной клубилась черная толпа кричащих женщин, окруживших растерянного полицейского.
— Узнай, что там, — сказал Манус шоферу и задернул занавески на боковых стеклах. Попробовал прислушаться к крику толпы, но ничего разобрать не смог. В это время из-за угла вылетели на рысях конные полицейские, они с ходу врезались в толпу, рассекли ее на части и погнали за угол.
Вернулся шофер.
— Булочная объявила, что хлеба сегодня не будет, — сказал шофер, садясь за руль, и добавил — Каждый день такое…
…Манус стремительно вошел в кабинет Протопопова и увидел его понуро сидящим за своим огромным столом.
— Доброе утро, Александр Дмитриевич! — громко произнес Манус, сбрасывая доху на диван. — Убиты горем? — спросил он, крепко сжимая вялую руку министра. — Давайте-ка вместе во всем разберемся и, как положено людям дела, без эмоций… — Манус сел в кресло, поудобнее в нем расположился и спросил легко — Так что же случилось?
Протопопов ему не нравился — сразу видно, что скис: мятое серое лицо, темные круги под глазами, дергается как петрушка на нитке, ищет на столе какую-то бумагу, а руки трясутся…
— Александр Дмитриевич, нет такого события, с которым нельзя совладать, — спокойно, нравоучительно начал Манус, вертя на пальце тяжелый перстень с сердоликом. — На вашем посту тем более… Кто убил Распутина? Люди. Кто захочет использовать это против нас с вами? Тоже люди. А мы кто — пешки, что ли? Давайте-ка спокойно разберемся, что и как…
Протопопов выслушал это вроде невнимательно, все искал какую-то бумагу. Но вот нашел наконец, положил перед собой, и Манус увидел, что в эту минуту министр вроде бы пришел в себя, в его больших глазах затеплилась живинка…
— Сперва то, что установлено… — Протопопов нервно дернулся в кресле и начал рассказ — Феликс Юсупов…
— Тоже мне фигура, — вставил Манус— Кроме красивой жены, у него за душой ни гривенника…
— Феликс Юсупов… — продолжал Протопопов, — около полуночи свез Распутина к себе во дворец. Это проследил наш агент. Но затем агент совершил оплошность — установив, к сколь высокой особе проследовал его объект, он дальнейшее наблюдение прекратил. Теперь он ссылается на то, что был-де приказ, чтобы возле таких зданий нашими агентами не пахло.
— А был такой приказ? — перебил Манус.
— Говорят, был. Все равно агента под дисциплинарный суд. Дальше: полицейский услышал выстрелы в стороне дворца и увидел отъезжавший от дворца автомобиль.
— Чей? — спросил Манус.
— Неизвестно. Или юсуповский, или великого князя Дмитрия, или Пуришкевича. Ночь была, а агент держался на расстоянии.
— Автомобиль великого князя ваш агент видел?
— Да, но потом, позже, когда полицейский уже смог попасть во дворец. Пуришкевич сразу сказал полицейскому, что они убили Распутина. Полицейский увидел кровь на полу, изъял у Пуришкевича разряженный револьвер. Так что если все сопоставить, он, конечно, убит или тяжело ранен и находится, естественно, без помощи. Или добит где-то в другом месте. После сигнала полицейского во дворец прибыли более крупные чины полиции во главе с градоначальником. Начато расследование, но расследовать-то нечего. Весь вопрос: где Распутин или его труп, увезенный из дворца в автомобиле? Таким образом, в убийстве, кроме этих трех, участвовал кто-то еще, кто увез труп. Минимум два человека. Пока поиски трупа ведут около тысячи человек.
— С царицей не говорили? — спросил Манус.
— Нет.
— Это ошибка.
— Но что я ей скажу? — воскликнул Протопопов и закачался в кресле.
— Хотите меня послушать? — Манус пристально смотрел в темные глаза министра, словно гипнотизировал его… — Бросьте все и поезжайте в Царское Село. Ваше присутствие здесь все равно ничего не даст, а там вы можете спасти все. В том числе и наше с вами дело. Докладывайте царице спокойно, с достоинством, с огромным сочувствием. Ни о каком агенте, которого отдаете под суд, ни слова. Наоборот, агент — герой. Он знал, что Григория Ефимовича увозит князь Юсупов, и в нарушение правила повел слежку. Ну а во дворец он войти не посмел, тем более что он увидел там во дворе автомобиль великого князя Дмитрия.
— Он увидел позже. И не он увидел, а полицейский, — как-то автоматически уточнил Протопопов.
— Когда увидел, неважно. Кто увидел, неважно, — продолжал Манус спокойно и убежденно. — Важно, что увидели ваши люди и не посмели вести слежку за людьми из царской семьи. Был такой приказ. Григория Ефимовича, живого или мертвого, ищут две или, скажите, даже три тысячи человек. Надежд на то, что он будет найден невредимым, мало. Все складывается к тому, что он убит. Вот так вы и докладывайте императрице. А в этом месте потеряйте дар речи. А потом попросите разрешения вместе с ней помолиться за святую душу Григория. А помолившись, включайте гнев против особ царствующей семьи, ставших на путь борьбы с монархом. Скажите ей, какой ошибкой было изъять из вашего министерства охрану Царского Села и лиц царствующей династии и ее друзей.
— Да, да, я ей однажды говорил об этом, — оживился Протопопов, его руки заерзали по столу.
— Прекрасно, напомните ей об этом разговоре. И дальше. Ей надо подбросить…
Мануса прервал телефонный звонок. Протопопов коротко поговорил и, положив трубку, по другому телефону отдал распоряжение кому-то немедленно отправиться к великому князю Дмитрию Павловичу и сообщить ему, что выезд в Крым ему категорически воспрещен.
— Кто звонил? — спросил Манус.
— Ростовцев. Он передал приказ императрицы.
— Прекрасно. То, что он хотел удрать, работает на вас. И ей следует подбросить мысль о том, что Распутин — это только начало. Напомните ей о заговоре против нее и скажите: «Извините меня, матушка, но теперь я буду смотреть за всем сам».