е душу. Брат мой был также, мне не суждено было видеть великого литератора и поплакать над его гробом. Сегодня его похороны — его везут в Псковскую губернию, в его село <…>
Н. Г. Осокин — Г. Осокину.
1 февраля 1837. Из Петербурга
в Вологодскую губернию.
Можете себе представить, как я поражена несчастною кончиною Пушкина, — он скончался 29 генваря от раны, полученной на дуэли с Дантесом, зятем жены своей, — она в ужасном состоянии исступления, да иначе и быть не может, хотя невинна, но не менее участница в злополучии — Пушкин, умирая благословил ее и до последней минуты сознавая ее невинность, но все это мало для сердца женщины. В это мгновение сердце женщины переходит в состояние ясновидения, все протекшее озаряется новым блеском, и бедное создание трепещет перед собственными поступками, которые перед тем находила ничтожными, позволительными — эти улыбки, этот взор благосклонности — это как бы нечаянное пожатие руки — эти двусмысленные два-три слова — все эти мелочные черты светской женщины, все эти капли яда для настоящего счастия женщины, теперь превращаясь в пламень ада, и сколько еще ужаса представляется наблюдателю! Две родные сестры не смеют сближаться для облегчения взаимной скорби — между ними труп убитого и сам убитый как призрак злополучия, и злословие, этот бич счастия, как щедро подает отраву.
Никак не позже как вчера мне удалось остановить упреки бедной Пушкиной, которой несчастие так велико, что если бы она была и преступница, то и тогда одно сострадание уже сильно, чтобы положить молчание. Но она невинна — это сказал умирающий Пушкин, а слова умирающего священны! Помолитесь за Пушкина. Пускай в Троицком соборе отслужат обедню и панихиду. Пусть это свершится 6-го числа, это будет 9-й день.
Г-жа Друсовцева — г-же Евдокимовой.
Из Петербурга в Псков. 3 февраля 1837.
Из дневника саратовского гимназиста А. И. Артемьева
12 февраля. Здесь в Саратове получили известие о дуэли А. С. Пушкина, известного прекрасного поэта. Толкуют различно; среднее пропорциональное: какой-то гвардеец ездил к его жене; он подозревал, но гвардеец открылся, что он влюблен в его свояченицу, сестру жены А. С., и просил ее (жену А. С.), чтоб она поговорила своей сестре об этом. Что долго думать? Веселым пирком, да за свадебку <…> Но после свадьбы А. С. застал гвардейца у жены своей и вызвал его. Гвардеец убит; А. С. смертельно ранен <…>
18 февраля. Смерть А. С. Пушкина и здесь занимает некоторых, в том числе и меня. Невольно призадумаешься при смерти важного лица. Это был вельможа русской словесности!.. Спрашиваешь: кто заступит его место? И не знаешь, что отвечать! <…> Мир, мир праху твоему!..
Сны замогильные непонятны людям!
Когда-то явится другой Пушкин?!
Когда похоронили, то народу было премножество. 2 февраля у саксонского посланника был бал, но не танцевали из уважения к горести русских…
14 марта. <…> Увы! Пушкин под конец был не то, что прежде <…> После красноречивого сильного возражения, угрожения «Клеветникам России» он умолк, оглушенный шумом «Бородинской годовщины». Изредка он брался писать, но с каким-то небрежением, и его последние стихотворения некрасивы <…> Один «Гусар», да еще «На выздоровление Лукулла» несколько лучше последних его стихотворений. <…>
Кстати, здесь носится слух, будто какой-то капитан написал стихи на смерть А. С. и зацепил там вельмож: его отправили на Кавказ.
Из дневника М. А. Кожевникова, прапорщика лейб-гвардии Измайловского полка
Генварь
27 среда. Пушкин был на дуэли с Дантесом, усыновленным Экерна посланника. Пушкин смертельно ранен в живот, Дантес легко в руку. Секунданты у Пушкина Данзас и Дантеса Даршиак. Пушкин просил государя не оставить семью его и простить секундантов. Государь написал записку покровительство [вать?] и советовал ему приобщиться (отеческий поступок!). Пушкин, умирая, приобщился и сказал громко, что умираю — я бы всегда принадлежал государю — жену не обвинял и просил Данзаса не мстить Дантесу. Я, говорит, помирился с богом и простил всем.
29 пятница. В 2 часа 45 минут скончался А. С. Пушкин — после его смерти посещали его тело почти все любители русской словесности и многие жители Петербурга, но никто не видел его супруги, она больна.
30 суббота. Списал его портрет в гробе художник — и сняли алебастровую маску, отливали в Академии.
31 воскр. Вечером в 12-ть часов тело Пушкина перевезли в Конюшенную церковь — под наблюдением полиции.
Февраль
1 понед. В церкви Конюшенной было отпевание тела П., причем был весь дипломатический корпус, посланники и министры в лентах, на площади стечение народа. Гроб поставили в подвал, и народ от окошка почти не отходил.
2 вторн. В ночь увезли его тело в Псковскую губернию Опочецкий уезд, в 12 верстах от его имения в Святогорском монастыре погребен.
10 пятн. Дантеса лишили чинов и русского дворянства и выслали сегодня с этапной командой до Калиша, а оттуда за границу с солдатским паспортом — а Данзасу 2-х месячный арест в наказание. <…>
Пуля, сразившая Пушкина, нанесла ужасный удар умственной России. Она имеет ныне отличных писателей; ей остаются Жуковский, поэт, исполненный благородства, грации и чувства; Крылов, басенник, богатый изобретением, неподражаемый в выражении, и другие; но никто не заменит Пушкина. Только однажды дается стране воспроизвести человека, который в такой высокой степени соединяет в себе столь различные и, по-видимому, друг друга исключающие качества. Пушкин, коего талант поэтический удивлял читателей, увлекал, изумлял слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего, был одарен необыкновенною памятью, суждением верным, вкусом утонченным и превосходным. Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений. Он нажил себе много врагов эпиграммами и колкими насмешками. Они мстили ему клеветою. Я довольно близко и довольно долго знал русского поэта; находил я в нем характер слишком впечатлительный, а иногда легкомысленный, но всегда искренний, благородный и способный к сердечным излияниям. Погрешности его казались плодами обстоятельств, среди которых он жил: все, что было в нем хорошего, вытекало из сердца. <…>
П. А. Вяземский. Биографическое и литературное
известие о Пушкине.
Разбор бумаг Пушкина.Имущественные дела семьи
Милостивый государь Александр Христофорович,
Имею честь препроводить к вашему сиятельству требуемое вами письмо. Повторяю покорнейшую просьбу мою о разрешении подписки на «Сочинения Пушкина» и на «Современник». Единственная цель моего желания поспешить публикацией есть та, чтобы воспользоваться тем живым чувством, которое пробуждено в сердце каждого русского к памяти Пушкина, и собрать большую подписку в пользу его детей.
С совершенным почтением честь имею
быть вашего сиятельства
покорнейший слуга Жуковский.
В. А. Жуковский — А. X. Бенкендорфу.
3 февраля 1837. Петербург.
Милостивый государь граф Александр Христофорович!
В будущее воскресенье 7-го февраля полагаю приступить вместе с генералом Дубельтом к разбору бумаг, оставшихся в кабинете Пушкина. Но предварительно полагаю обязанностию известить ваше сиятельство о следующем. Когда Е. И. В-у было угодно призвать меня к себе и возложить на меня этот разбор, я представил на Высочайшее благоусмотрение государя, что полагаю:
1-е. Бумаги, кои по своему содержанию могут быть во вред памяти Пушкина, сжечь.
2-е. Письма от посторонних лиц, к нему писанные, возвратить тем, кои к нему их писали.
3-е. Оставшиеся сочинения как самого Пушкина, так и те кои были ему доставлены для помещения в Современнике и другие такого же рода бумаги, сохранить.
4-е. Бумаги, взятые из государственного архива и другие казенные, возвратить по принадлежности.
При сем имею честь известить ваше сиятельство, что супруга покойного просила меня собрать все письма и записки, ею писанные к мужу, и возвратить ей. Полагаю, что этих писем рассматривать не следует.
Благоволите, милостивый государь, испросить разрешения от Е. И. В-а, будет ли ему угодно, чтобы и теперь, когда я буду рассматривать бумаги Пушкина вместе с генералом Дубельтом, следовал я тому же расположению, о котором было уже мною лично представлено государю императору и на которое Е. В-у благоугодно было согласиться.
С совершенным почтением честь имею быть Вашего сиятельства покорнейший слуга
Жуковский.
В. А. Жуковский — А. X. Бенкендорфу.
5 февраля 1837. Петербург.
Милостивый государь
граф Александр Христофорович.
Генерал Дубельт сообщил мне желание вашего сиятельства, чтобы бумаги Пушкина рассматривались бы мною и им в вашем кабинете. Если на нем выражается воля государя императора, повинуюсь беспрекословно. Если это только одно собственное желание вашего сиятельства, то я так же готов исполнить его; но позволю себе сделать одно замечание: я имею другие занятия и для меня было бы гораздо удобнее рассматривать бумаги Пушкина у себя, нежели в другом месте. В. С. можете быть уверены, что и к этим бумагам однако не прикоснусь: (впрочем это нрзб.). Они будут самим генералом Дубельтом со стола в кабинете Пушкина положены в сундук; этот сундук будет перевезен его же чиновником ко мне, запечатанный его и моею печатью. Эти печати будут сниматься при начале каждого разбора и будут налагаемы снова самим генералом всякий раз, как скоро генералу будет нужно удалиться. Следовательно, за верность их сохранения ручаться можно. С таким распоряжением, время нужное мне на другие занятия, сохранится.