Е. А. Карлгоф. Из воспоминаний.
Твое ты сняло мне двадцать пять лет с костей и развязало мне руки — по милости его я молод и свободен. Теперь слово о журнале: Смирдин давал мне по 300 р. за печатный лист с тем, что статьи, помещаемые им в «Библиотеке для чтения», я имел право печатать в особой книжке. Хочешь так? или как тебе угодно, я с тобой на все согласен, только уведомь.
Жаль, что не дождусь тебя в Москве. Я сегодня еду отсюда в мои степи. Баратынский хочет пристать к нам, это не худо; Языков верно будет нашим; надо бы Хомякова завербовать, тогда стихотворная фаланга была бы в комплекте. <…>
Д. В. Давыдов — Пушкину.
2 марта 1836. Из Москвы в Петербург.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
Принося Вам изъявление особенной моей признательности за сообщенную мне рукопись генерал-лейтенанта Давыдова о занятии войсками нашими Дрездена в 1813-м году, имею честь Вас уведомить, что рукопись сию, я, по заведенному порядку, передал на рассмотрение в Военно-Цензурный Комитет, при вверенном мне Министерстве учрежденный, и с особенным удовольствием поспешу Вам возвратить оную коль скоро она ко мне будет обратно доставлена из Комитета.
А. И. Чернышев — Пушкину.
7 марта 1836. Петербург.
Милостивый государь Александр Андреевич,
По последнему письму Вашему от 6-го января чрезвычайно меня встревожило. Рукописи Вашей я не получил, и вот какую подозреваю на то причину. Уехав в деревню на 3 месяца, я пробыл в ней только 3 недели, и принужден был наскоро воротиться в Петербург. Вероятно, Ваша рукопись послана в Псков. Сделайте милость, не гневайтесь на меня. Сей час еду хлопотать; задержки постараюсь вознаградить.
Я было совсем отчаивался получить Записки, столь нетерпеливо мною ожидаемые. Слава богу, что теперь попал на след.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть.
Вашим усерднейшим и покорнейшим слугою
А. Пушкин
Пушкин — Н. А. Дуровой.
19 января 1836. Из Петербурга в Елабугу.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
Рукопись моя, вояжируя более года, возвратилась наконец ко мне; я несколько суеверен, и такая неудача заставляет меня переждать козни злого рока. Летом я приеду сам с моими записками, чтоб лично отдать их под ваше покровительство; а теперь в замену брат посылает вам мои «Записки 12-го года», если вы найдете их стоящими труда, чтоб поправить; они не были присоединены к тем, которые были присланы вам из Гатчино; может быть, я сужу пристрастно, может быть, я увлекаюсь воспоминаниями, но «Записки 12-го года» мне кажутся интереснее первых.
С истинным почтением честь имею быть вашим покорнейшим слугою
Александр Александров.
Н. А. Дурова — Пушкину.
17 февраля 1836. Из Елабуги в Петербург.
Милостивый государь Василий Андреевич,
Очень благодарю Вас за присылку записок и за доверенность, Вами мне оказанную. Вот мои предположения: I) Я издаю журнал: во второй книжке оного (т. е. в июле месяце) напечатаю я Записки о 12 годе (все или часть их) и тотчас перешлю Вам деньги по 200 р. за лист печатный. II) Дождавшись других записок брата Вашего, я думаю соединить с ними и Записки о 12 годе; таким образом книжка будет толще, и следственно дороже.
Полные Записки, вероятно, пойдут успешно после того, как я о них протрублю в своем журнале. Я готов их и купить, и напечатать в пользу автора — как ему будет угодно, и выгоднее. Во всяком случае будьте уверены, что приложу все возможное старание об успехе общего дела.
Братец Ваш пишет, что летом будет в Петербурге. Ожидаю его с нетерпением. Прощайте, будьте счастливы, и дай бог Вам разбогатеть с легкой ручки храброго Александрова, которую ручку прошу за меня поцеловать. 17 марта.
Сей час прочел переписанные «Записки»: прелесть! живо, оригинально, слог прекрасный. Успех несомнителен. 27 марта.
Пушкин — В. А. Дурову.
17, 27 марта 1836. Из Петербурга в Елабугу.
Весьма и весьма доволен и благодарен. Если в неделю можно будет отпечатать по пяти листов, то это славно — и дело наше в шляпе. Корректуру «Путешествия» прикажите однако присылать ко мне. Тут много ошибок в рукописи. Что ваша повесть Зизи? Это славная вещь.
Пушкин — В. Ф. Одоевскому.
Конец февраля 1836. Петербург.
Милостивая государыня Александра Андреевна,
Я столько перед Вами виноват, что не осмеливаюсь и оправдываться. Недавно возвратился я из деревни и нашел у себя письмо, коим изволили меня удостоить. Не понимаю, каким образом мой бродяга Емельян Пугачев не дошел до Казани, место для него памятное: видно, шатался по сторонам и загулялся по своей привычке. Теперь гр. Апраксин снисходительно взялся доставить к Вам мою книгу. При сем позвольте мне, милостивая государыня, препроводить к Вам и билет на получение Современника, мною издаваемого. Смею ли надеяться, что Вы украсите его когда-нибудь произведениями пера вашего?
Свидетельствую глубочайшее мое почтение любезному, почтенному Карлу Федоровичу, поручая себя вашей и его благосклонности.
Честь имею быть с глубочайшим почтением и совершенною преданностию,
милостивая государыня,
Вашим
покорнейшим слугою
Александр Пушкин.
Пушкин — А. А. Фукс.
20 февраля 1836. Из Петербурга в Казань.
<…> Пушкину дано разрешение выдавать журнал, род Quarterly Review[55]. Прошу принять это не только к сведению, но и к исполнению и писать свои субботние письма почище и получше, потому что мы намерены расходовать тебя на здоровье журналу и читателям. Пушкин надеется на тебя.
П. А. Вяземский — А. И. Тургеневу.
19 января 1836. Из Петербурга в Париж.
Милостивый государь князь Михаил Александрович,
Пользуясь позволением, данным мне Вашим сиятельством, осмеливаюсь прибегнуть к Вам с покорнейшею просьбою.
Цензурный комитет не мог пропустить «Письма из Парижа» как статью, содержащую политические известия: для разрешения оной позволите ли, милостивый государь, обратиться мне к гр. Бенкендорфу? или прикажете предоставить сие комитету?
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть,
милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.
Пушкин — М. А. Дондукову-Корсакову.
18 марта 1836. Петербург.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
На последнее письмо Ваше имею честь ответствовать Вам, милостивый государь, что по встреченному затруднению С.-Петербургским Цензурным Комитетом в пропуске статьи: Письмо из Парижа, обстоятельство сие будет представлено Комитетом на разрешение Главного Управления Цензуры.
С совершенным почтением имею честь быть Ваш
покорнейший слуга
Князь Михаил Дондуков-Корсаков.
М. А. Дондуков-Корсаков — Пушкину.
20 марта 1836. Петербург.
<…> в беседах А. С. Пушкина с друзьями, когда <…> он предпринял издание Современника, постоянно возбуждалась мысль о необходимости показать, каким образом можно об ученых предметах говорить человеческим языком и, вообще, как знакомить наших простолюдинов (в зипунах или во фраках) с положительными знаниями, излагая их общепонятным языком, а не так называемым <…> ученым или учебным языком. Мысль начать наконец вульгаризацию (популяризацию) науки <…> весьма интересовала Пушкина, и в кн. Козловском, бывшем тогда в Петербурге, Пушкин нашел человека, вполне способного к такому делу.
В. Ф. Одоевский.
Ура! наша взяла. Статья Козловского прошла благополучно; сей час начинаю ее печатать. Но бедный Тургенев!.. все политические комеражи его остановлены. Даже имя Фиески и всех министров вымараны; остаются одни православные буквы наших русских католичек да дипломаток. Однако я хочу обратиться к Бенкендорфу — не заступится ли он? <…>
Пушкин — П. А. Вяземскому.
Около (не ранее) 17 марта 1836. Петербург.
Милостивый государь Александр Лукич,
Князь М. А. Корсаков писал мне, что Письма из Парижа будут рассмотрены в высшем комитете. Препровождаю их к Вам; одно замечание: Письма из Парижа Тургенева печатаются в Московском Наблюдателе не как статьи политические, а литературные.
Пушкин — А. Л. Крылову.
20–22 марта 1836. Петербург. (Черновое).
Комитет, основываясь на том, что в журнале Современник должны быть помещаемы статьи чисто литературные, признал себя не в праве дозволить г. цензору Крылову одобрить к напечатанию в оном предметы, могущие подать повод к политическим суждениям, и по желанию издателя предоставил мне испросить на сие разрешение высшего начальства…